— Тяга к Божьему слову оказалась весомее воли сюзерена? — осторожно поинтересовался монах.
— Нет, я всего лишь соскучилась по твоим проповедям. Без них моя вера слабеет, — писарь озвучила то, что в глубине души хотел услышать от неё священник. Беззастенчиво он заулыбался, радуясь лестным словам. — Я же нашла себе временную замену: женщин охраняют стражники, которым можно доверять. Они-то уж получше меня присмотрят за этими сплетницами. Мне тоже нужен отдых, а повелитель об этом не узнает. В конце концов, я целый месяц не видела белого света. Дышу одним только затхлым воздухом подземелья.
— Тогда ты не откажешься от прогулки?
— С удовольствием. Я скучала по беседам с тобой.
Поль махнул рукой, указывая следовать за ним. Они прошли в сакристию, а оттуда, через невзрачную дубовую дверь, на которую даже не обратишь внимание с первого взгляда, — в сад, окружавший костёл.
Под ногами шуршали влажные опавшие листья, а холодный ветер с завыванием гулял между кривых стволов деревьев. Закатное красное небо сменилось тёмно-синим, озарённым полной луной, к которой тянулись подобные костлявым рукам ветви. Именно по такой природе и скучала Катрин-Антуанет. С восхищением слепого, который вновь обрёл зрение и словно впервые видел этот мир, она смотрела по сторонам и вдыхала воздух полной грудью. Девушка опустила голову вниз и увидела яблоки, которые так никто и не собрал. Она подняла одно из них, бережно вытерла от грязи и начала его рассматривать: переспевшее, красное, слегка мягкое, но без единого изъяна. Так и шла, не выпуская его из рук. Поль ступал рядом, то поднимая голову к небу, то с любопытством глядя на спутницу, но так и не решался задать интересовавший его вопрос.
— Как дела в церкви? — иоаннитка первая прервала небольшую паузу в разговоре.
— Ты и сама видела: одни боятся выходить на улицу, другие на войне. Надеюсь, скоро всё вернётся в привычный черёд. Скажи лучше, что происходит у стен?
— Их сто тысяч, нас — шесть, и ни один их штурм не удался. И не удастся, я знаю точно. Пока за нас сражается сам Магистр, бояться нечего. И пока ради Родоса насмерть стоят госпитальеры, я могу быть спокойна. Ведь это ты закалил их веру, лишил страха смерти, сотворил из них истинных христиан, — иоаннитка смотрела на бледное лицо Поля, в его глубоко посаженные серые глаза. Она была от всей души счастлива видеть его. Общество её мудрого не по годам сверстника, непоколебимо благочестивого, преданного своей вере до конца, было для неё особенно ценным.
Далее они гуляли молча, пока не вернулись к костёлу. Там Катрин-Антуанет решила, что самое время прощаться:
— Спасибо за эту прогулку, Поль, — она положила ладонь на его плечо, и то же самое сделал он.
— Я надеюсь, мы скоро встретимся снова, — его бледные уста растянулись в искренней улыбке.
— Конечно встретимся. Я-то уж точно найду способ снова сбежать. Ты знаешь, я никогда не бывала в нашем храме ночью.
— Я обязательно проведу тебя туда, — монах хлопнул рукой по поясу, чтобы зазвенела связка ключей, как бы подтверждая его слова.
— До свидания тогда, — госпитальерка развернулась, безмолвно подняла ладонь в прощальном жесте и спешно зашагала в сторону дворца, лишь один раз обернувшись. Священник кивнул ей и пошёл в костёл.
А через неделю, уже за полночь, две фигуры в чёрном встретились на том же месте. На этот раз луна была затянута тучами: и дорога к костёлу, и сам храм были сокрыты во тьме, а зажжённые факелы или свечи быстро бы привлекли внимание тех, кто ещё не спал, потому пробираться в таком мраке было трудно.
Поль на ощупь нашёл замочную скважину и с грохотом провернул в ней ключ. Дверь оглушительно заскрипела, и этот звук непозволительно громким эхом отразился о стены церкви. Перекрестившись на одном колене прежде чем войти, они прошли дальше, к самому алтарю. Монах шёпотом велел идти за ним, и направился к винтовой лестнице, ведущей на хор. Он протянул Катрин ладонь, чтобы помочь подняться наверх.
— Здесь так красиво ночью, — девушка изобразила восхищение, как бы оправдывая в глазах монаха эту задумку, хотя ничего необычного ей увидеть не удалось — костёл и без того был прекрасен в любое время суток. Она была рада уже тому, что повидала дорогого товарища. Поль же стоял за её спиной, обдумывая, что ещё он мог бы показать.
— Есть идея. Ты ведь не бывала на колокольне.
— Пойдём, — в глазах девушки блеснули озорные искры.
Священник действительно не ошибся, ведь с такой высоты открывался вид на дома, улицы, крепостную стену, тёмное неспокойное море и чёрное бархатное небо. Теперь уже госпитальерка ничего не сказала — она просто запоминала представшую перед ней картину вместе со всем этим днём.
— Подожди… Кто это там? — она указала пальцем на огонёк. Какой-то человек спешно шёл между домов в неизвестном направлении. — Найди кого-нибудь и узнай, что он делает на улице среди ночи. Поскорее! — Катрин, слушая об обстановке под стенами, стала видеть предателей в каждом втором, и не боялась сообщать о своих предположениях Великому Магистру. Он в свою очередь прислушивался к интуиции, а где-то и объективным обвинениям своего писаря, и каждого подвергал допросу. Причины для такой подозрительности были — османы были исключительно в бесперспективном положении, и собственными глазами видели мощь укреплений и орудий, но всё равно не отступали, словно кто-то выдавал им незримые для врага слабые места защитников крепости.
Поль незамедлительно поспешил вниз.
— Доложи об этом человеке Его Преосвященнейшему Высочеству, только скажи, что сам его видел. Обо мне ни слова, — добавила иоаннитка ему вслед.
— Никто не узнает, — ответил священник.
*
— Мы поймали твоего слугу, когда он готовился отослать очередное послание Ибрагиму-паше.
Канцлер молчал, гневно глядя в глаза своему давнему врагу. Вилье де л’Иль-Адам расхаживал из стороны в сторону, задумчиво рассматривая бумажный свёрток.
— И само послание у нас тоже есть, — тонкие уста Филиппа были изогнуты в победной ухмылке: Поль привёл слугу подсудимого как раз с этим письмом, которое предатель собирался отправить противникам, прикрепив к стреле и выстрелив в специально обозначенное место. — Будешь и дальше отрицать свою вину?
— Ты нашёл повод расправиться со мной? Это всё клевета! — прохрипел сквозь стиснутые зубы Андрэ д’Амараль. Его пытали на дыбе уже час, то усиливая, то ослабляя натяжение, чтобы канцлер смог говорить.
— К чему мне с тобой расправляться? Я получил свой пост за военные заслуги, и теперь успешно обороняю Родос. Разумеется, твои амбиции глаголят громче разума, вот ты и решил таким образом возвыситься. Только ты не стал бы магистром, если бы османы захватили остров. В лучшем случае они дали бы тебе бежать как своему преданному псу, — между давними врагами установился неотрывный зрительный контакт. — Ладно, ты ненавидишь меня, ведь я был признан более достойным рыцарем, чем ты, и ненавидишь Орден, который мне верен, но как ты посмел предать дело Креста?! — впервые за допрос Великий Магистр сорвался на крик. Он оттолкнул палача у рычага, и сам потянул его на себя.
Истошные вопли подсудимого разносились эхом по сырому подвальному помещению. Катрин стояла по другую сторону одной из дверей, наблюдая через щель за пытками предателя. Красный от боли, растянутый на дыбе, представший в таком виде перед главами Ордена, Андрэ всё же не лишился надменности во взгляде.
— Ты не сломаешь меня пытками, — голос канцлера дрожал, было слышно, что он едва сдерживал крик.
— Я понимаю, не хочешь порочить своё имя, — Филипп склонился над мокрым лицом Амараля, и с кровожадной ухмылкой продолжил. — Но твоё молчание не спасёт от клейма предателя, которое будет с тобой на века. Ты загубил свою жизнь, но не губи душу, сознайся и очистись покаянием. Останови для себя эти пытки!
— Такая мелочь как боль не заставит меня признаться! — едва дав договорить подсудимому, Магистр кивнул палачу и тот провернул колесо дыбы, натянув её до допустимого предела, после которого человек обычно погибал. Сам он стал рядом с другими главами Ордена, и теперь Катрин-Антуанет видела только канцлера. Более Амараля никто не призывал сознаться. По молчаливому призыву палач потянул ручку и раздался оглушительный треск, и после крики прервались — скорее всего это убило подсудимого.
