Дождавшись, когда за окном рассветёт, госпитальерка решительно пошла в кабинет своего повелителя.

Охранявшие Магистра рыцари расступились перед писарем — они думали, она шла, дабы начертать очередное послание султану. Но цель её была далека от предположений стражников.

Когда за ней закрыли двери, Катрин расстегнула фибулу и аккуратно сложила плащ на стоявший рядом стул, игриво глядя на удивлённого столь раннему визиту своей подданой Магистра. Он встал из-за стола, на котором были разложены карты и какие-то макеты, и сделал несколько шагов навстречу стремительно шедшей к нему девушке.

Теперь не было ни коленопреклонений, ни даже любимого для госпитальерки обряда поцелуя магистерской руки. Катрин накрепко вцепилась в одеяние Магистра и неотрывно смотрела ему в глаза. Сильными руками он обхватил девушку за талию, не позволяя отстраниться от себя. Девушка водила губами по покрытой седой щетиной шее, в то время как магистр расцеловывал открытое плечо, вдыхая сладкий запах духов.

Пропустив между пальцев светлые волосы госпитальерки у самых корней, он сжал их и притянул её лицо к своему. Начатый с лёгкого и нежного соприкосновения губ поцелуй становился более страстным, грубым и грешным. Неумело, но с тем же пылом Магистр отвечал Катрин, чувствуя особую силу, переполнявшую его всего. Белая борода приятно покалывала кожу, и это ощущение делало происходившее реальным, словно убеждая, что это происходит наяву, а не во сне.

— За это мы будем гореть в аду, — шептал Филипп, бросив взгляд на прибитый к стене крест, и вновь приник устами к подданной.

— Не будем. Мы же не делаем ничего недозволенного. Я лишь хочу разжечь в вас огонь и силу, чтобы сегодня вы не знали пощады перед неверными. Пусть будут течь реки мусульманской крови. Заставьте их проклясть Аллаха за то, что привёл их к нам. Не допустите, чтобы грязные руки турков коснулись хоть одной женщины на Родосе. И меня.

Последняя фраза Катрин заставила Великого Магистра нахмуриться. Он взял обе её руки в свои и поднёс каждую к своим тонким устам. Она обхватила шею повелителя и вновь одарила его поцелуем, третьим в его и её жизни, гладила руками широкую спину Магистра и крепко притягивала к себе. Но в какой-то момент иоаннитка упёрлась руками в латный нагрудник Филиппа, вынужденная отстраниться от него. На немой вопрос в глазах главы Ордена она еле слышно прошептала:

— Вас ждут воины. Помните мою просьбу — утопите Сулеймана в крови его же подданных. Воздайте по заслугам этому неверному, — она коснулась рукояти меча, слегка вытянув его из ножен. — Напоите вволю ваш клинок. Я вверяю вам свою жизнь и всю себя.

Магистр улыбнулся ей и пошёл к дверям. Катрин стояла на месте, любопытствуя, куда же он идёт. Филипп взял свой плащ со стола и принёс госпитальерке.

— Ты совсем не спишь, — при свете первых лучей солнца он заметил, какие красные и уставшие глаза у его писаря. — Если тебе неспокойно в нерушимых стенах подземного убежища, то сможешь ли ты уснуть хотя бы наверху?

— Смогу, Ваше Преосвященнейшее Высочество.

— Тогда ступай к себе и спи, а когда проснёшься, сможешь увидеть, как я сражаюсь. Мы расположимся на Английском бастионе и будем стоять насмерть, только бы не дать им покорить эту позицию.

— Я всегда мечтала об этом: увидеть вас в бою, чтобы все те славные легенды ожили. Храни вас Господь, я верю, сегодня Сулейман опять ничего не добьётся.

Магистр расправил плащ и покрыл им плечи Катрин-Антуанет. Она опустила голову, пряча счастливые глаза и довольную улыбку. Иоаннитка поцеловала его руку, а затем почтительно кивнула и зашагала к выходу. Сейчас она совсем не тревожилась за Вилье де л’Иль-Адама, ведь сегодня она твёрдо верила, что сможет увидеть его ещё раз.

— А когда я вернусь сюда после боя, я хочу, чтобы ты была здесь, — напоследок велел ей Магистр.

— Конечно, я обязательно буду, — не поворачиваясь ответила Катрин. Она не хотела, чтобы повелитель видел её светящийся от радости лик в этот момент.

*

Только сон отступил от разума Катрин-Антуанет, она подошла к окну. Отсюда было видно совсем немногое, один лишь кривой, подбитый непрерывными обстрелами мусульман, контур внешней стены и руины Английского бастиона. С такой дальности бурлившие в пылу битвы толпы госпитальеров и османов слились воедино, но она знала, что там, среди них, сражается и Вилье де л’Иль-Адам — настоящий рыцарь, нёсший в своём сердце дух благороднейших крестоносцев.

Катрин представляла его, облачённого в сверкавшую в закатных лучах латную кирасу, крепко державшего меч, обагрённый кровью неверных, со стальным, суровым взглядом, лишавшего жизней тех, кто пришёл принести смерть его подданным.

Таким он и переступил порог своего кабинета, только уже без воинственного блеска в глазах, а уставший и совсем обессилевший. Катрин, как ей и было велено, ждала его за столом, предусмотрительно держа в руках перо. Другие рыцари, которые привели Великого Магистра, принялись возиться с его доспехами, но он приказал им уходить. Филипп с вызовом посмотрел на госпитальерку, как бы призывая подойти.

Она нерешительно приблизилась к повелителю и с благоговением дотронулась до гладкого серебристого металла, нагревшегося от разгорячённого в пылу битвы тела. Кираса была покрыта липкой тёмно-красной жидкостью и царапинами. Уже запёкшиеся брызги мусульманской крови на латах и обветренном лице Филиппа делали его ещё могучее и величественнее, перед ним хотелось преклоняться, целовать эти мозолистые жилистые руки, быть покорной воле Магистра и делать всё ради его победы. Но она лишь расстёгивала застёжки на доспехах, в то время как Великий Магистр рассказывал о том, как уже третья атака была героически отбита его рыцарями.

========== Крест — Глава III ==========

На вечерней Мессе было совсем мало людей — мужчины воевали, а женщины боялись покидать свои убежища, предпочитая молиться в более безопасном месте. Катрин же, оставив вверенных ей людей на охранявших подвал рыцарей, тайно отправилась в храм. Она сидела одна, как обычно — в первом ряду, изредка оборачиваясь на скрип старой, но ещё крепкой двери, впускавшей из нартекса в наос прихожан: в основном монахинь и пожилых католиков Родоса.

Тишину оборвал колокол, ознаменовавший начало Мессы. Его некогда радостный перезвон, отражаясь искажённым эхом, теперь звучал мрачно и тревожно, однако исполненная религиозным воодушевлением Катрин-Антуанет не придала этому никакого значения. С едва заметной полуулыбкой на устах она нетерпеливо перебирала бусины розария, не отводя пристального взгляда от массивной деревянной двери, ведущей в сакристию. Она отворилась, и из ризницы вышел священник, чьё лицо, также как и лицо госпитальерки, скрывала тень от глубокого капюшона. Он преклонил колено перед алтарём, а затем встал за ним и открыл молитвенник. Священнослужитель поднял ладони к небу, и сидевшие в наосе повторили за ним. Их взгляды встретились, и еле уловимым кивком он поприветствовал давно не навещавшую его гостью.

Служба проходила привычным чередом, однако люди, находившиеся сейчас в церкви, в своих мыслях были далеки от Христа — каждый думал о чём-то своём, что беспокоило его в эти нелёгкие времена. Катрин также слушала, но не слышала слова Поля, а он говорил, но без былого воодушевления в речи.

Полтора часа пролетели незаметно. И вот, напоследок вставая на правое колено и осеняя себя крестным знамением, прихожане медленно побрели к выходу. Иоаннитка же так и осталась на месте, лишь сняв капюшон, не отводя задумчивого взгляда от статуи Девы Марии.

— Катрин-Антуанет, здравствуй, — голос священника, вставшего перед ней, вывел её из размышлений.

— Поль, — она посмотрела на юношу и радостно улыбнулась ему, — здравствуй.

— Давно ты к нам не приходила, надеюсь, ты в добром здравии.

— Спасибо, всё хорошо, слава Богу. Я не могла, на меня возложили слишком большую ответственность — Магистр велел мне следить за порядком в убежище для знатных женщин. Если он узнает, что я здесь, мне придётся несладко, ведь он запретил выходить без разрешения, — взгляд Поля стал напряжённым, но, когда госпитальерка беззаботно засмеялась, он понял, что большой опасности ей не угрожает.