— Именно, Люсьен прислуживает и носится на побегушках не хуже твоего, если не лучше, — добавил другой стоявший рядом сержант, но иоаннитка никак на это не отреагировала. Девушка задумалась о другом: всё это время она могла ходить под парусами Великой Каракки к неизведанным берегам, засиживаться допоздна в кабинете Филиппа и самозабвенно выполнять любые его приказы во благо Ордена и себя самой, но было бы это лучше, чем смотреть на звёзды в тёплом саду, обсуждать травы и алхимические труды, и засыпать среди диковинных ароматов, чувствуя, что сердце вот-вот вырвется из груди от наполнявших его противоречивых чувств?

— Катрин, пойдём, — влажная ладонь Оливера, сжавшая тонкую кисть девушки, вывела её из раздумий, но она спешно отдёрнула руку. — Сейчас Его Преосвященнейшее Высочество выступит с речью на площади, — пояснил англичанин.

— Пойдём, — ускорив шаг, госпитальерка стала догонять процессию, следовавшую за Великим Магистром. В её взоре загорелся огонёк азарта. Она сняла вуаль, открывая свой загорелый лик.

Пробившись через толпу, девушка оказалась в первом ряду, не чувствуя больше страха, исполненная решимости и смелости. Великий Магистр говорил о светлом будущем, куда его народ пойдёт по Божьему позволению и, что куда важнее, с испанскими землями, которые пророчил им щедрый на обещания Карл V. Госпитальерка умела слушать тирады повелителя, зря в корень и очищая её от подслащающего героического пафоса, заставлявшего подданных успокаиваться и ликовать, даже когда для этого не было совершенно никаких оснований. Вилье де л’Иль-Адам заметил француженку, и в докладе этого незаурядного оратора произошла запинка. «Не мудрено, — подумала она, — не каждый день сталкиваешься с людьми, давно ушедшими на дно морское». Мужчина продолжил говорить, но без прежнего запала, не сводя глаз со своего бывшего писаря. Увиденное лишило бы его дара речи, если б не более рациональное объяснение, на которое указывали одежды француженки. Глава Ордена спешно завершил обращение к героическому народу Родоса напутствием молиться и быть готовыми вступить в борьбу. Когда люди начали расходиться в костёл, госпитальерка побрела к порту, краем глаза наблюдая за действиями сюзерена. Она улыбнулась, когда увидела, что он идёт за ней, но соблюдая некоторую дистанцию, чтобы не вызвать подозрений.

— Катрин-Антуанет? — то ли окликая, то ли вопрошая прошептал Великий Магистр, и его тихий голос был услышан.

— Ваше Преосвященнейшее Высочество, — девушка обернулась, и привычно поклонилась, словно и не прошло столько времени.

— Я не могу поверить, что это ты. Я думал, что ты… — мужчина замолчал, подбирая слова.

— Мертва?

— Мне доложили, что одна из галер затонула, ведь были неблагоприятные условия, а мы вышли в море… И что… — Филипп де Вилье де л’Иль-Адам не мог спокойно говорить, так сильно он был поражён. Сделав глубокий вдох и позволив себе подойти ближе к девушке, он протянул свою дрожащую руку и дотронулся до кисти девушки, словно проверяя, реальная ли она. — Что с тобой произошло? Ты попала к неверным?

— Да, — коротко ответила иоаннитка, на мгновенье взглянув на воды, что принесли её к этим незнакомым землям.

— О, моя несчастная Катрин, — глава Ордена приблизился к ней, желая обнять, но не решался — слишком давно он её не видел, но взгляд, обращённый на него, показался ему прежним, прогоняя все сомнения. Магистр обхватил спину девушки сильными руками, вдыхая заморский аромат её золотых кудрей. — Расскажи мне, как у тебя прошли все эти годы…

— Это длинная и увлекательная история, и уйдёт не один день, чтобы её рассказать, — госпитальерка расслабленно закрыла глаза и улыбнулась, наслаждаясь столь желанными объятиями и родным запахом ладана и розы.

*

Француженка лежала на огромной шкуре возле горящего камина, вкушая приготовленный искусными итальянскими поварами прошутто, и умиротворённо смотрела на Филиппа, увлечённо рассказывавшего о своих дипломатических буднях, сопровождая речь размашистой жестикуляцией.

— Ну, если Триполи — такая прекрасная земля, как он мне её описывает, то почему не построит там свой дворец?! — с наигранным возмущением воскликнул магистр и улыбнулся, услышав смех госпитальерки. — Я как-то в сердцах сказанул это после аудиенции, смотрю, а Люсьен весь белый от ужаса — говорит, что дверь в приёмную сквозняком открыло, и император мог услышать мои слова. Я, конечно, ответил ему, что мне всё равно, пусть слышит, а сам-то насторожился и мысленно себя отругал: вдруг и Триполи нам не дадут за мой острый язык.

— Вот поэтому я всегда оборачиваюсь, прежде чем чего взболтнуть.

— Твоей пары внимательных глаз на весь Орден хватило бы, это я в тебе особенно ценю, — мужчина положил мозолистую руку на открытое плечо девушки.

— Так что было дальше?

— Да оборачиваюсь я, а Карл уже со служанкой общается, не обращает внимания на нас. Это напомнило мне историю про Папу, только тогда он услышал мою колкость… Правда сказал я ему в лицо, — Филипп раскатисто засмеялся, довольный собой. Будучи фактическим дипломатом госпитальеров и до, и после обретения должности Великого Магистра, он не преодолел свою прямолинейную сущность, но, несмотря на это, всё же достигал успехов на этом поприще. — Так вот… — Вилье де л’Иль-Адам продолжил рассказ, но его прервал стук в дверь. Катрин и Филипп спешно встали с устланного шкурами пола, и позволили пришедшему войти в комнату. За порогом стоял Люсьен.

— Мне сообщили, что вы здесь, — доложил тот, и сделал пару шагов вперёд. Повелителя удивило, что юноша направился не к нему, а к его бывшему писарю. В руках у него был мятый свёрток. — К страже обратился купец, который передал это письмо. Сказал, что это одной из нас, светловолосой девушке, что недавно вернулась с османских земель. Передал, что на шее у неё должен быть особый амулет.

— У тебя есть такой? — Великий Магистр обратил на госпитальерку пытливый взор.

— Есть, — француженка с улыбкой достала из-под воротника тумар, стремясь поскорее узнать, что же написано в письме.

— Держите тогда, — француз отдал свёрток, и, не получив никаких приказов, поклонился сюзерену и ушёл.

Катрин села на своё место и начала просматривать написанное. Магистр следил за её глазами, скользившими справа налево, скрыто желая узнать содержание письма. Дочитав до конца, она сложила его вчетверо, и убрала в сторону.

— Это когда вы напомнили про торговые соглашения с Османской империей? — госпитальерка продолжила разговор в том месте, где его оборвали.

— Нет, уже после осады, — вспомнив, о чём он хотел рассказать, Великий Магистр продолжил. — Когда я прибыл к Папе, чтобы узнать, куда нам, собственно, теперь идти. Но вместо этого я не сдержался и начал обличать его в том, что с его великой помощью не то что наш Орден, а весь католический люд будет уничтожен: кто — от сабли врагов, кто — от рук отступников, в то время как он будет успокаивать, что всё хорошо, — француженка кивала, с улыбкой глядя на собеседника, а он же то и дело переходил от гневных тирад в сторону бесполезных союзников к насмешкам над ними. — Так видела бы ты лица этих напыщенных индюков — его кардиналов, и глаза Григория: я испугался, что его тут же удар хватит, а меня обвинят в его смерти. Так умер же через месяц, а я молился, чтобы никто не напомнил об этом неприятном инциденте.

Госпитальерка смеялась от рассказов Филиппа, но затем поднялась, и поклонилась, держа в руке письмо.

— С вашего позволения, я пойду, — робко сказала она, не рассчитывая на отказ.

— Возвращайся скорее, — понимая, что он не может ей запретить уйти, Вилье де л’Иль-Адам на долю секунды взял её за руку, и, коснувшись нежной кожи губами, отпустил. После возвращения девушки из османского плена, он увидел её в совсем другом свете: ранее привыкшая во всём ему подчиняться, она и без того покоряла сюзерена своим острым умом и изобретательностью, но он даже представить не мог, какой величины потенциал скрывался за этим миловидным личиком. Узнав о злоключениях, с которыми довелось столкнуться Катрин-Антуанет, как она стояла одна против ста, смело глядя страху в глаза, и в итоге достигла цели живой и невредимой, Великий Магистр проникся к ней бесконечным уважением и интересом, понимая, что не в силах противиться её харизме.