— Ты их так полюбила? — застёгивая шерстяной плащ Якуб вышел во двор, и с улыбкой наблюдал, как Башира поливает растения в его саду. — Это я посадил.

— Они прекрасны, — госпитальерка провела рукой по лепесткам оранжевой лилии.

— А ведь они похожи на тебя: лилии как символ чистоты и невинности, но огненные, отражающие воинственность и стойкость.

Башира застенчиво заулыбалась от такого сравнения. В тёмно-оранжевом платье покойной жены Омера Амджи она лишь подтверждала эту схожесть. Переступая через насаждения лекарственных трав, она зашагала к тем самым лилиям, чтобы напоить их в июньскую жару.

— Какое сегодня число? — наконец госпитальерка спросила то, что давно хотела узнать.

— 26 июня.

Ответ пронзил ханым словно молния. Чтобы не молчать, она смогла лишь констатировать: «Очередная годовщина того дня, когда турки осадили нашу крепость». Дата отбытия приближалась слишком быстро, и ей казалось, что у неё есть чуть больше времени. Чтобы скрыть своё расстройство, она ещё усерднее погрузилась в труд, но эфенди и так всё понял.

— Оставь, подойди ко мне, — коротко повелел ей мужчина, и девушке ничего не осталось, кроме как подчиниться. Оказавшись возле него, она опустила голову и ждала продолжения диалога. — Ведь через месяц прибудет тот корабль…

— Да, — кивнула француженка.

— Скажи, — звездочёт поднял её за подбородок, — тебе было хорошо здесь?

— Спасибо, вы были очень добры ко мне и приняли меня со всем теплом, — отведя взгляд в сторону, она тщательно подбирала слова.

— Ты можешь остаться.

— Нет, что вы, — это предложение, прозвучавшее, словно дежурная вежливость, лишь сильнее её расстроили.

— Это не проявление гостеприимства, нет. Я правда хотел бы, чтобы ты осталась. Но если ты не захочешь, я пойму, ведь там, куда ты отправишься, тебя вероятно ждут. Я не обижусь, и мы проведём оставшееся время, словно и не было этого разговора, а я буду ждать — вдруг ты вернёшься или передумаешь. Если же ты примешь это предложение, то останешься со мной, я освобожу тебя и мы заключим никах, и я обещаю, что буду отдавать тебе всё своё тепло до последнего вздоха, — его тонкие, непривычно холодные пальцы гладили щеку Баширы, а внимательный взор был устремлён к её удивлённым глазам.

— Значит, я могу остаться? — она всё ещё не верила в реальность такой возможности.

— Я очень хочу, чтобы ты приняла именно это решение, — Якуб был серьёзен и он заметно нервничал. Башира нашла в себе смелость обнять прорицателя. Он положил руки на её волнистые волосы и едва ощутимо проводил по ним, не говоря девушке ни слова. — Но выбор остаётся за тобой.

Останется https://ficbook.net/readfic/3832007/15091257#part_content

Уедет https://ficbook.net/readfic/3832007/15091267#part_content

Комментарий к Полумесяц — Глава VII

*Левконоя стала потом говорить; и, безмолвствуя, слушали сестры.

Даже и Солнце, чей свет лучезарный вселенною правит,

Было в плену у любви: про любовь вам поведаю Солнца.

Первым, - преданье гласит, - любодейство Венеры и Марса

Солнечный бог увидал. Из богов все видит он первым!

Виденным был удручен и Юноной рожденному мужу

Брачные плутни четы показал и место их плутен.

165, 170. Публий Овидий Назон. Метаморфозы / Пер. С.В.Шервинского. М., Художественная литература, 1983.

========== Полумесяц — Глава VIII ==========

Я танцую не в такт,

Я все сделал не так,

Не жалея о том.

Сидя на подоконнике, Башира старательно вырисовывала хной витиеватые узоры на руках. Француженка перевела взгляд на звёзды, совсем такие же, как на её тюлевом лиловом покрывале, которое она наденет уже завтра. Рядом лежало и тёмно-фиолетовое атласное платье с длинной жемчужной нитью на нём.

Однако мысли девушки были далеки от грядущего дня. Она представляла, как в это же время на этот чёрный небосвод смотрит её магистр. Помнит ли он её? Как отреагировал бы, если бы она вернулась словно с того света? Эти вопросы вереницей приходили на ум, но девушка понимала, что ответ ей не так и нужен. Жаркий ветер колыхал её светлые волосы, унося за собой бессмысленные принципы и отжившие свой век убеждения, оставляя лишь лёгкость и любовь. Возможно, её дети не будут знать французского и латыни, возможно она назовёт их турецкими именами и будет каждую пятницу провожать в мечеть, но всё это пугало Катрин не больше, чем мысль о том, что она может покинуть Стамбул и корить себя за эту ошибку всю жизнь.

На закате следующего дня ханым сидела перед зеркалом с немного усталым видом: за всю ночь едва удалось сомкнуть глаза. Раскалёнными щипцами она уже привычно закручивала золотые волосы, а затем покрыла их накидкой с вышитыми на ней звёздами. Девушка неотрывно смотрела на себя: могла ли она, Катрин-Антуанет д’Эсте, юная идейная госпитальерка, представить себе те чувства, с которыми она принимала бы ласки этого турка, то благоговение, наполнявшее её при подготовке к мусульманской свадьбе? Хватило бы смелости окружённой со всех сторон врагами Башире-хатун, османской рабыне, увидевшей с этажа фавориток загадочного звездочёта, представить, куда приведёт её авантюра и смелость? Она засмеялась: да никогда. В то время как жизнь научила никогда не говорить «никогда».

Башира сняла с расписанной хной руки розарий и отложила в деревянную шкатулку, и достала оттуда сделанный Якубом амулет, возможно, спасший её тогда от огня. В памяти всплыли все те моменты, когда ей хотелось умереть: в день крушения её галеры боль от побоев и тяжесть болезни подталкивали сдаться, точно так же, как и в день пожара: за потерей сознания пришло такое спокойствие, в котором хотелось утонуть и раствориться, но ей вновь этого не позволили. Сколько чёрных и холодных дней она пережила, сколько несчастий обратились в тягостные и героические воспоминания. Всё, чтобы сейчас смотреть с гордостью и самодовольной улыбкой на своё отражение с нескрываемым восхищением. Что бы сказали Катрин-Антуанет и Башира-хатун, увидев бы её в этот день?

В комнату постучали и девушка спешно накрыла лицо полупрозрачным покрывалом. Она открыла и её взору предстал Якуб в красном кафтане с золотой вышивкой, подпоясанном кожаным кушаком. Его тёмно-каштановые волосы покрывал головной убор в тон одежде. Обычно задумчивый и усталый взгляд теперь блестел безмолвной радостью. Он взял забытый на кровати жемчуг и надел его на шею ханым.

— Моя Афрогенейя, следуй за мной, — бережно мужчина взял француженку под руку и потянул на первый этаж.

Прорицатель подвёл Баширу к приоткрытой двери салона, где он обычно принимал клиентов. Колдун убрал все вещи, так или иначе указывающие на его деятельность, готовя комнату к приходу имама. Спиной к выходу сидел старец у раскрытого Корана, а перед ним расположились Юсуф Эфенди и Омер Амджа. Первым пожилой мужчина обратился к слуге.

— Принимаешь ли ты в мужья Якуба Эфенди, сына Мустафы Эфенди?

— Принимаю.

— Принимаешь?

— Принимаю.

— Принимаешь?

— Принимаю, — третий раз ответил Омер, и имам обратился к брату звездочёта.

— Как представитель Якуба Эфенди, согласен ли ты взять в жены дочь Абдуллы, Баширу Ханым?

— Согласен.

— Согласен?

— Согласен.

— Согласен?

— Согласен.

В то время как эти мужчины скрепляли столь желанный для госпитальерки брак, она стояла у двери и испытывала некоторое смятение, словно не верила в происходящее и не представляла, что всё это происходит с ней. Башира отрешённо слушала, как читает Коран мусульманский священник, бездумно повторив молитвенный жест поднятыми руками за остальными, а её разум тем временем был скован тревогой, всё вокруг в этот миг показалось таким незнакомым и чужим, что хотелось сбежать. Француженка не могла для себя ответить — тот ли это страх перед совместным супружеским будущим, о котором делились с ней родственницы и знакомые, либо же боязнь необратимости выбора, который предопределял всю её жизнь. Когда договор был заключён, девушка впервые серьёзно для себя осознала: не будет больше рыцарей, дворцов, костёлов, и не увидеть ей вновь Великого Магистра. Она, не опуская рук, взволнованно посмотрела на Якуба, произносившего в этот момент молитву с полуприкрытыми глазами. Он отвлёкся и посмотрел на Баширу, увидев её страх и сомнение. Эфенди понимал, что на этой земле у неё есть лишь он, и у него нет права позволять его ханым быть в таком состоянии. Без слов он крепко обнял иоаннитку, и лишь спустя некоторое время решился задать ей вопрос.