— Давай пойдём внутрь, — пригласил её Якуб, и, не дожидаясь ответа, потянул Баширу за руку. В её разуме на миг утихли все суетные мысли, француженка не думала даже о произошедшем, здесь и сейчас была лишь она, уютный запах этого стамбульского дома и крепкая хватка мужской ладони, словно связующее звено с реальностью. В конце пути девушку ждала комната прорицателя, где она провела уже столько времени. Продолжив рассказ о том, кем был тот Симон, звездочёт сел перед открытым окном, а госпитальерка легла на его колени, чувствуя, как усталость и дрёма застилают её взгляд.

*

Якуб сидел на лавке, подперев подбородок кулаком, и следил болезненно красными от усталости глазами за Баширой, гулявшей по саду и беззаботно рассматривавшей цветы. Она уткнулась носом в полураскрывшийся бутон малиновой розы, вдыхая её аромат. Эти цветы указывали на то, что уже наступил июнь, но радость от пребывания здесь была сильнее мрачных мыслей о будущем. Обернувшись на приютившего её мужчину, девушка заметила его состояние.

— Как вы себя чувствуете? — тактично побеспокоилась она и подошла к нему ближе. Звездочёт лишь взял её за руку и слабо улыбнулся.

— Спасибо. Мне с самого утра нездоровится и болит голова, — как бы в подтверждение прорицатель сжал пальцами виски, но облегчения это не принесло. Свободной рукой госпитальерка дотронулась до лба Якуба.

— Мне кажется у вас жар, может вам лучше прилечь? — француженка гладила его лицо и волосы, пытаясь хоть как-то отвлечь от недужливого состояния.

— Наверное ты права.

Усилием воли эфенди поднялся, а Башира взяла его под руку. Неторопливо она сопровождала колдуна, но его шаги становились всё мельче и медленнее, однако у самого порога ноги мужчины подкосились и госпитальерка едва сумела предотвратить его падение. Ловко справившись с тугим замком, ханым толкнула дверь, за которой стоял Юсуф. Встретив брата в таком самочувствии, он оставил прежние дела и помог девушке.

— Что с ним? — он строго посмотрел на беглую калфу, подозревая даже её в болезни Якуба.

— Я не знаю, — растерянно промолвила девушка, вглядываясь в бесчувственное бледное лицо звездочёта.

— Я говорил! Я предупреждал! Всевышний наказал моего бедного брата за грех ведовства! — Юсуф нервно расхаживал из стороны в сторону и эмоционально жестикулировал.

— Тише, пожалуйста, — Башира не выдержала его причитаний и осмелилась высказать своё недовольство, — дайте ему отдохнуть, пожалуйста. Я останусь здесь.

— Лучше бы ты ушла. И не только от Якуба, а вообще из Османской империи, туда, куда ты и хочешь. Поскорее.

Такой ответ оскорбил госпитальерку, но она поняла, что споры не только не смогут переубедить эфенди, а лишь усугубят их отношения.

— Я уйду, погодя — уйду. Но почему вы так ко мне относитесь? Потому что я — рабыня?

— Потому что ты — не раба Аллаха, неверная. Мой брат с юношества предавался греху колдовства, а ты поддерживаешь его в этом грехе, добавляя к тому же прочие.

— Во-первых, я мусульманка, — неожиданно для себя констатировала девушка. — Во-вторых я согласна с вами в том, что от этой деятельности исходит один вред. Но об этом потом, сейчас Якуб Эфенди болен, ему надо помочь.

— Что ж, помогай, — отмахнулся Юсуф, — но я буду следить за тобой.

— Как пожелаете, — по дворцовому этикету Башира поклонилась мужчине и опустила взгляд, мысленно дожидаясь, пока тот уйдёт.

Тусклый огонёк от масляной лампы освещал недвижимое расслабленное лицо прорицателя: теперь он даже не морщился от головной боли, его брови распрямились, и лишь подрагивали светлые ресницы. Свет, попадая на ранние морщины, образовывал глубокие тени, делавшие его ещё обаятельнее. Им хотелось любоваться, и Башира поняла, что ни за что не отдала бы возможность позаботиться о своём сердечном друге кому-то другому. Расстелив холодную мокрую тряпку на его лбу, девушка села на пол и поставила локти на тахту, со временем так и задремав. Проснуться заставила ладонь, лёгшая ей на голову и мягко проводившая по волосам.

— Анадиомена моя, принеси воды, пожалуйста, — сквозь сон услышала она тихий шёпот. За окном уже рассвело.

Госпитальерка вернулась с полным графином в руках, и села на тахту.

— Вы знаете, что за болезнь вас поразила?

— К сожалению, знаю. С позволения Аллаха всё пройдёт. Помнишь дневник Ибрагима-паши?

— Помню, — кивнула девушка. — Неужели на вас попал яд?

— Нет, — звездочёту было тяжело говорить, но он хотел всё разъяснить. — Я никогда не полагался полностью на магию, и ты видела это: я щедро пропитал страницы сильнейшей отравой. Но в дополнение к этому я наполнил книгу негативной энергетикой и прочитал такой заговор, что постепенно заставит человека истлеть духовно, ослабляя за этим и само тело, пока он не умрёт. Контакт с ядом лишь ускорил бы этот процесс. Однако, судя по тому, что со мной происходит, этот человек смог найти исцеление.

— Но как это связано с вашим здоровьем? — Башира нетерпеливо уточнила.

— Это значит, что весь тот тёмный посыл вернулся ко мне, возможно с ещё большей силой. Хоть на мне и есть защита, мой заговор оказался сильнее…

— И как можно вам помочь?

— Молитвой и твоей заботой, — одними уголками губ он улыбнулся, и закрыл глаза. — А теперь мне нужен отдых — я очень слаб.

Госпитальерка, дождавшись, когда Якуб уснёт, сняла с руки розарий и начала едва слышно просить об исцелении Деву Марию. Тем временем Юсуф решил навестить брата, и, бесшумно приоткрыв двери, заметил, как ханым читает что-то над спящим звездочётом. Башира обернулась, и увидев его, прервала молитву, но услышанного было достаточно.

— Молись по-мусульмански, — без лишних споров приказал Юсуф. — Молитвы неверных не имеют силу. И, пока ты здесь, я не хочу больше к этому возвращаться.

— Если это поможет, ради эфенди я готова, — «готова воззвать хоть Аллаху, хоть Иштар и Шамаш, даже Тоту, какая разница, когда суть кроется в вере в исцеление, а не в помощи богов? Неспроста древние греки повально искали исцеления в храмах и верили, что им является бог-врачеватель Асклепий, а наутро просыпались здоровыми» — размышляла Башира, пока руки чисто механически покрыли голову белой тканью и поднялись к небу по исламскому обычаю, в то время как губы бесшумно повторяли слова молитвы. «Важно, чтобы и Якуб верил в прощение Всевышнего, пока я буду бороться с банальной лихорадкой. Ведь в тех же храмах жрецы сопровождали обряды реальной терапией».

*

Госпитальерка расчёсывала влажные после хамама волосы, и с улыбкой смотрела на прорицателя, озарённого светом полной луны. Его жар прошёл, и теперь он всего лишь восстанавливался после упадка сил. С теплом в сердце она держала в руках его массивную мягкую ладонь и, исполненная чувств, начала петь колыбельную, начав с последнего куплета:

Dandini dandini danadan

Bir ay doğmuş anadan

Kaçınmamış yaradan

Mevlam korusun nazardan

Когда мужчина открыл глаза, он увидел свою смеющуюся Баширу, и его впалые щёки налились здоровым румянцем.

— Откуда ты знаешь эту колыбельную? — он был изумлён.

— Махидевран Султан пела её шехзаде Мустафе. Я услышала, когда им прислуживала.

— О, Исцеляющая, эти руки и голос вырвали меня из рук проклятья, — с широкой улыбкой он крепко обнял девушку, притягивая к себе на кровать. Она легла рядом поверх одеяла, и почему-то ей в голову пришло лежащее на поверхности осознание конечности этого тёплого момента, и болезненное желание остановить пески времени, остаться здесь и сейчас навсегда. Взгляд застыл на холодном мерцании звёзд где-то далеко в небе, только лишь усиливавшем меланхолическое настроение. Госпитальерка пыталась понять, почему вместо радости ей становится так грустно каждый раз, когда она ощущает тепло этих рук, а без него — становится ещё хуже, но она так же не могла быть честной с собой и признать — ей не хотелось наступления первого дня августа, когда она будет должна уйти.

*