Мысли затихли. Ханым легла на спину и подложила руку под голову, пальцами другой руки она дотронулась до своей щеки, и улыбнулась. Нежная разгорячённая кожа ещё помнила сладостные прикосновения.

*

Встряхнув старое пыльное полотно, госпитальерка покрыла им голову, пытаясь правильно повязать без зеркала. Якуб Эфенди застёгивал чёрную накидку, надетую поверх песчано-жёлтого сирсакерового кафтана, спускаясь по обветшалой лестнице. Он увидел спасённую им ханым, когда-то проклинавшую всё османское, с болью произносившую своё новое имя, отвергавшую ислам, и наслаждался её скромной красотой, сокрытой под сдержанной фераджой. Лицо мужчины озарила беззаботная улыбка. Прорицатель присел перед девушкой, высвобождая плотную ткань из её рук, и умело завязал хиджаб, как бы невзначай дотрагиваясь до её разгорячённого лица. Слегка отстранившись, Якуб оценивал проделанную работу.

— Тебе идёт, ханым, — взяв её руки в свои проговорил турок, и потянул девушку за собой.

— Куда сегодня пойдём? — она обратила на собеседника пытливый взор, предвкушая длинный и увлекательный маршрут, подобно предыдущим прогулкам.

— Покажу тебе Стамбул, — лаконично ответил колдун, и открыл двери. Иоаннитка ничего не сказала, лишь покорно пошла за своим проводником. Куда бы он её не привёл, она не испытывала страха даже в самом сердце вражеского государства.

С нескрываемым наслаждением Башира полной грудью вдохнула тёплый влажный воздух, прежде чем закрыть лицо чёрной тканью. Турецкий климат с каждым разом всё сильнее подкупал её своей мягкостью, которой она не знала ни на ветреном Родосе, ни в ледяной Нормандии. Якуб переплёл пальцы рук с ханым, и без слов неторопливо вёл за собой. В такое раннее время люди на улицах были заняты делом, но даже это не перевешивало любопытства, с которым они разглядывали любого проходящего мимо человека. Однако особый интерес вызвал у них широко известный маг и ведун, которого боялись, сторонились, при этом не гнушаясь его услугами, а также его спутница. Госпитальерке стало немного не по себе — вдруг слуги из дворца узнают в ней ту строптивую хатун, которая проявила непредусмотрительность, столь привлекая к себе всеобщее внимание, однако потом она успокоилась: мусульманский головной убор скрывал её черты лица, ещё одно преимущество вынужденной новой жизни. Весь путь Башира не видела дороги впереди себя, глядя по сторонам, и то и дело сталкиваясь со взглядами народа, пытаясь понять, о чём же они все думают. Под вуалью она самодовольно ухмыльнулась — идя за руку с Якубом она испытывала гордость и удовлетворение. Однако со временем улицы становились всё и безлюднее, а медленный шаг слишком растянул и без того неблизкий путь. То и дело подозрительно оборачиваясь по старой привычке, ханым не заметила, куда её привели.

— Пришли, — констатировал мужчина, и Башира наконец подняла голову вверх. Прорицатель с широкой усмешкой наблюдал за тем, как госпитальерка переменилась в лице. Она бессознательно высвободила похолодевшую руку и прижала ладонь к устам. Широко раскрытые серо-голубые глаза защипало от слёз, а вскинутые брови отражали всю гамму эмоций от удивления, радости до ужаса и недоверия собственным органам чувств. Именно это испытываешь, когда получаешь то, о чём так мечтал и уже отчаялся получить. Нечто подобное её недавно заставил пережить Якуб, когда сделал шаг навстречу и проявил ответную симпатию, однако это же чувство теперь было смешано с невыносимой болью и воинственной эйфорией. Нетвёрдым шагом она преодолела каменные ворота, не отводя завороженного взгляда от гигантского красного здания католического храма. Над массивной дубовой дверью была изображена Дева Мария, а её добрый милосердный взгляд совсем не изменился с тех пор, когда госпитальеры ещё правили родосскими землями…

Эфенди остался за высокой оградой, не собираясь и шага сделать на территорию костёла, а Башира решительно направлялась ко входу в дом Господний. Дрожащими пальцами иоаннитка сжала дверную ручку и осторожно потянула на себя, изо всех сил сдерживая слёзы, но в тот момент, когда она ощутила такой родной и почти забытый запах ладана и розы, эмоции вырвались из своей клетки. Преклонив колено, девушка закрыла глаза руками и заплакала, лишь сила воли заставила её встать и перекреститься.

— Ханым Эфенди, могу я вам чем-то помочь? — из-за деамбулатория вышел встревоженный неожиданным визитом священник, и по-турецки, с заметным акцентом, обратился к вошедшей.

— Здравствуйте, отец, — на латыни начала Катрин, открывая лицо. — Можете. Я — сестра Ордена Святого Иоанна, захваченная турками в рабство. В любой момент я готова отдать жизнь за веру, но я не могла бы умереть, не посетив вновь святую Мессу и не причастившись, — её лицо сияло религиозным воодушевлением, а когда она перевела взгляд от пожилого священника к ровным рядам дубовых скамей, точно таких же, как и на Родосе, пред ней будто наяву предстали те далёкие и дорогие люди, к которым так хотелось вернуться. — Слава Богу, мне было послана такая благодать.

— Ты прибыла из Родоса, дочь моя? — монах внимательно смотрел на собеседницу, ответившую кивком на вопрос. — Тяжела учесть наших братьев. На правление Его Преосвященнейшего Высочества Филиппа де Вилье де л’Иль-Адама, — это имя заставило сердце в груди девушки неистово биться, — выпали трудные испытания, но даже самому сильному воину не защититься от вонзённого в спину кинжала. Однако я не знал о судьбе сестёр Ордена.

— Меня одну среди монахинь захватили в рабство, остальных убили. Но я с Божьей помощью смогу защитить себя и сбросить ярмо, сбежав к сюзерену, пусть Господь пошлёт ему долгих лет жизни.

— Желаешь ли ты исповедаться?

— Несомненно, моим грехам нет счёта, — без промедления проговорила ханым, однако уже в исповедальне она поняла, что не может искренне покаяться в содеянном. Ни в убийстве четверых девушек, ни в том чувстве, что разгоралось с каждым днём всё сильнее. Башира ни о чём не жалела. Будь на то надобность, она бы совершила всё это снова.

Забыв закрыть влажное от слёз лицо, вдыхая свежий воздух, девушка не шла, а словно летела на незримых крыльях, а солнце, освещая всё вокруг, вселяло радость и спокойствие. Госпитальерка коснулась спины Якуба, и он повернулся. Каждый день османского рабства она молила Бога об этой возможности, но этот бесценный дар ей преподнёс простой мусульманин, один из тех, кому ещё пару лет назад она велела резать горло без разбора. Радуясь, что сделал приятное своей гостье, он улыбался девушке в ответ, и рукой утёр слёзы и следы сурьмы на её лице. Башира склонилась к ладони турка румяной щекой и не отводила от него счастливого взгляда.

— Спасибо вам, — всё, что в этом состоянии она смогла проговорить. Мужчина сжал девушку в крепких объятиях и гладил по голове через плотную ткань хиджаба. Она бы совершала этот грех вновь и вновь, пусть даже за эти чувства её будет ждать ад.

*

Башира Ханым и Юсуф Эфенди сидели перед широким подносом, но не говорили ни слова, даже не смотрели в сторону друг друга. Тишину нарушил хлопок входной двери. Башира украдкой начала прихорашиваться, а когда прорицатель вошёл, она приветственно встала. Из-под полы плаща мужчина достал мешочек, плотно набитый золотыми монетами, и бросил брату.

— Династии опять понадобилась моя помощь, — пояснил он свою недюжинную прибыль.

— Ты опять взялся за старое? — от возмущения Юсуф оставил пересчёт их общих денег, и обратил на него сердитые глаза. — Мало того, что тебя выгнали из дворца, так ты снова ищешь неприятности? Аллах мне свидетель, это не к добру!

Ханым лишь молча слушала, огорчённая, что не может высказать своё мнение, но в то же время радуясь, что оно совпадает с Юсуфом, и лелея надежду, что звездочёт послушает брата, но в его взгляде читалась лишь неумолимая беспечность. Якубу далеко не впервой было выслушивать его нравоучения, и он лишь с лёгкой полуулыбкой присоединился к трапезе, жестом позволив сесть и госпитальерке.