Поутру Башира вновь нерешительно постучала в двери Якуба, и услышала его разрешение войти. Она была и рада, и в то же время растеряна. С каждым разом приход сюда был всё волнительнее, но сидеть в своих покоях и не видеться с ним было за гранью её возможностей. Тяжело вздохнув, девушка вошла и присела возле прорицателя, расправив подол чёрного, блестящего в огне свечей атласного платья. До того момента, как он обратил на её внимательный взор, ханым казалось, что она полна решимости, но теперь она была смущена и не могла даже начать разговор, а заранее продуманные слова словно застряли в горле.

— Почему ты ко мне не приходишь? — вопрос звездочёта подтвердил догадку иоаннитки о том, что он тогда находился в глубокой медитации и не замечал ничего вокруг.

— Так вы ведь не зовёте…

— Каждый раз, когда тебе хочется прийти — я зову. Помнишь, я говорил тебе, что ты всегда можешь заходить ко мне?

— Вчера я приходила, — воодушевившись его словами, призналась Башира, — вы были словно во сне. Я не стала вас тревожить.

— Могла бы и позвать, — недовольно проговорил он, убирая в сторону ступку с перемолотыми травами.

— В следующий раз я так и сделаю, — француженка улыбнулась колдуну. Одно его слово могло оживить её и заставить сердце биться чаще. — А помните, когда мы сбегали, — госпитальерка говорила об этом так, будто бы это произошло совсем давно, — вы пообещали рассказать, что станет с теми хатун, — на самом деле она уже и имена их едва вспоминала, новые переживания вытеснили все прочие.

— Я всё помню… Сейчас скажу, — ясновидящий взял серебряный кувшин и медленно начал наполнять чашу водой. — Пожар отвлёк стражу, они все сбежались к твоим покоям, как раз тогда, когда мы вышли через тайный ход. Аги выбили двери, но увидели лишь раскрытое окно. Неохотно они пошли искать тебя совсем в противоположной стороне, но понимали, что беглецу в одиночку не перебраться через ту густую и тёмную чащобу. Огонь быстро удалось потушить, но весь гарем проснулся среди ночи по другой причине… Из покоев Мерием и Дерьи доносился вой и крики, к ним прибежали наложницы и лекарша, но кашлявшим кровью и задыхавшимся хатун было уже не помочь. Когда нечеловеческая боль пробудила их, было уже поздно. «Яд» — вынесла она вердикт, и все стали размышлять, кто — отравитель. Все джарийе подтвердили, что слышали, как Кютай-хатун приглашала их на совместную трапезу. Чтобы прояснить произошедшее, женщины ворвались к ней, но увидели её умершей от удушения, покрытой язвами и ожогами, в наряде, предназначавшемся тебе. А тебя в гареме нет… — тонкие уста эфенди изогнулись в светлой улыбке, которой он так редко кого-либо одаривал. Радостью озарилось и лицо его собеседницы. — Восхищаюсь твоим умом и смелостью, Башира, — он взял её лицо в ладони, и всё волнение и робость мигом вернулись к ней. — Надо же, как ты придумала, и восстановила справедливость, и спаслась, и запутала все следы, — его хвала смущала госпитальерку.

— Это всё вы: ваши умения и великодушие. Вам и только вам я обязана жизнью, и, если бы я знала, как я могу вас отблагодарить, то сделала бы это непременно.

— Просто приходи почаще, — лаконично ответил ясновидящий.

— Эфенди, я обеспокоена и другим вопросом, — на следующий день Башира так же сидела перед Якубом, сегодня она выглядела особенно задумчивой. — Меня разделили с очень дорогим человеком… Я давно его не видела, и даже не знаю, что с ним. Вы сумеете дать ответ? — ханым внимательно смотрела на прорицателя, уже заранее предчувствуя неладное. Звездочёт зажмурился и склонил голову, сжимая пальцами виски.

— Вижу… Тёмную воду… Глубинный гул, ил… — едва слышно шептал Якуб. Госпитальерка внимательно слушала, ей не терпелось расспросить больше, но она не смела перебивать. — В мешке, набитом камнями, утопленник, — на глазах девушки заблестели слёзы, но она спешно их утёрла, мужаясь услышать более страшные пророчества. — Насильственная, мучительная смерть… — мужчина говорил громче, он словно проникал в душу этого человека, переживая его страдания. — О, несчастная девушка, перед смертью она испытала боль куда страшнее, чем сама казнь. Эта боль раздирала её сердце и душу, да так, что она уже была мертва изнутри.

Башира закрыла лицо руками и тихо заплакала, отвернувшись, чтобы звездочёт этого не заметил, и лишь вздрагивающие плечи выдали её переживания. Не то, чтобы ей было так жаль подругу — госпитальерка представила, что на её месте могла бы оказаться она сама. Якуб пробудился от медитации и виновато посмотрел на девушку: ему всегда было печально смотреть в глаза тем, кто просил его поведать правду, но не был готов её принять, а теперь — особенно. Он робко притянул ханым к себе, чтобы утешить, следя за её реакцией. Она ответила на объятия и склонила голову к его груди, уткнувшись лицом в колючую шерстяную рубашку, и вмиг все страхи и тревоги отступили, на душе стало так хорошо и спокойно, как ещё никогда до этого не было. Звездочёт одной рукой гладил её золотистые волосы, пропуская между пальцев завитые пряди, другой — крепче прижимал к себе. Башира слушала частое сердцебиение мужчины, глубокое дыхание, вдыхала его запах. В этот момент она ощутила такое наслаждение, с которым ничего в этом мире не могла бы сравнить.

За двери в ту ночь ханым вышла, едва способная дышать. Девушка остановилась на миг, чтобы перевести дыхание, и её уста изогнулись в улыбке, а голос разума пел победный гимн. Чем чаще она приходила и чем богаче получала дары свыше, тем сильнее хотелось ещё. Удовлетворение быстро сменялось нехваткой. Ещё вчера она слабо верила в успех, а теперь же поняла, что едва способна это всё выдержать.

*

В сиянии полуденного солнца мистический шлейф колдуна словно рассеивался, лучи пробивались меж прядей тёмных волос Якуба, очерчивали его профиль, отражались от бусин ониксовых чёток, добавляя его образу светоносности, и госпитальерка видела перед собой почти обычного мужчину, который в этот самый момент наговаривал на свёрток заговор по устранению конкурента того торговца, что щедро осыпал его золотом. Занятый добычей своего хлеба, он то и дело посматривал, что делает девушка: она рассматривала склянки с разными травами, ссохшимися ягодами, зёрнами, камешками, порошками. Рукой, для безопасности, она подгоняла к себе аромат каждого вещества, и ставила на место. Раскрыв полотняный мешочек, Башира бросила короткий взгляд на прорицателя, чтобы убедиться, что он всё ещё занят, но мужчина оставил прежнее дело и наблюдал за ней. Игриво улыбнувшись, она заключила:

— Глицирриза глябра, — констатировала она. — Всегда любила вкус и запах её отвара.

— Меян, — поспорил с ней целитель.

— Не знаю, как зовут её османы, в наших краях издавна так именовали эту траву, — ей не понравилось сомнение в её знании лекарственных растений.

— Что ж, и какие ещё ты можешь узнать?

— Я их всегда различу по запаху, даже с закрытыми глазами, — гордо заявила госпитальерка, ожидая проверки такого смелого заявления. Звездочёт задумчиво смотрел на огромное количество разных сосудов и мешочков, и, взяв один из них, подписанный чернилами по ткани, раскрыл его и поднёс к лицу девушки.

— Леонурус, — недолго подумав ответила она.

— Ну, ты же прочитала надпись! — мужчина усомнился в честности испытания.

— Я так и не научилась быстро читать по-турецки! Просто бы не успела! — обиженно ответила Башира. — Если не верите, закройте мне глаза, — она нашла выход. Якуб вошёл в раж и согласился с условиями иоаннитки. Эфенди сел сзади, и своей шелковистой ладонью закрыл обзор девушке, а другой рукой он с трудом снял крышку с маленькой банки, наполненной мелкими белыми камешками. — Это — ладан, слишком просто: в наших храмах всегда им пахнет, и этот запах узнает любой католик, — ясновидящий не прекращал проверку, и давал новые и новые зелья. — Мелисса… Да что ж вы так меня недооцениваете, это базовое растение для травника! — В тот же миг ей подали стеклянную капсулу с чем-то знакомым, но узнаваемым не сразу. — Гиперикум, — наконец, вспомнила она. — А от ваших рук пахнет сандалом, мускусом и миррой.