*
На выходе из хамама девушкам дали бесформенные белые одежды из грубой ткани. Придя в ташлык, Катрин не обнаружила красное платье, в котором она встретила свой самый счастливый рассвет 24 сентября, так же, как и всё прочее имущество. Она была готова к тому, что у неё заберут драгоценности, поэтому спрятала самые важные вещи по пути во дворец, но то, что конфискуют даже одежду, было неожиданностью.
— Где наши вещи? — требовательным тоном спросила госпитальерка у калфы, следившей за порядком.
— Теперь у тебя ничего нет, хатун, ты — рабыня, — обыденной фразой ответила черноволосая служительница гарема, устало вздыхая. Подобные крики ей приходилось слышать за всю её короткую жизнь слишком часто, да что там, она и сама долго не могла смириться с ярмом рабыни. Другие джарийе, одетые чуть богаче и разнообразнее, смотрели и смеялись над новоприбывшими наложницами, выглядывая со всех сторон. В один момент они затихли, забежали в ташлык и стали в ряд, смирно склонив головы.
— Я — не рабыня! Я…
— Тише, — перебила её калфа. — Склонись, скорее, — нервно прошептала она, надавив руками на плечи Катрин. — Валиде Султан идёт.
— Кто это такая? Я не склонюсь ни перед кем, кроме Его Преосвященнейшего Высочества, Великого Магистра! — госпитальерка говорила это как можно громче, чтобы слышала и та женщина, которую все в гареме так боялись. Она же — Айше Хавса, богато одетая, статная пожилая дама, стояла в арке, ведущей в ташлык, и с полуулыбкой слушала крики новообращённой в рабство. Валиде степенно зашагала к ней, надменно проводя взглядом от одного лица к другому, остановившись на непокорной девушке.
— Придётся, хатун, — строгим низким голосом проговорила османская госпожа. — Ведь этот неверный склонился перед нашим повелителем. И ты последуешь его примеру.
Катрин-Антуанет подняла подбородок, глядя не менее надменно на ту, кто породил причину стольких её бед. Подобно своему господину, она продолжала держаться гордо, даже окруженная врагами, безоружная и проигравшая.
— Дело нехитрое — победить обманом и ударить противника в спину, — цедила она сквозь зубы. — Смелости же сразиться с теми самыми неверными лицом к лицу у вашего султана не нашлось. Вы там не были, и не видели цвет воды вокруг острова. Она была красной от янычарской крови… Это сделали мы! А ваш государь так и не покинул свой шатёр, — девушка победно ухмылялась в лицо этой женщине. На мгновенье оно исказилось злобой, но потом вновь стало расслабленным, а уста изогнулись в недоброй усмешке.
— За твои слова тебя казнил бы любой в этом великом государстве, и я в том числе. Но, раз мой сын-повелитель счёл уместным твоё пребывание в гареме — пускай. Твоя глупость и беспардонность убьют тебя быстрее и мучительнее. Как твоё имя?
— Герцогиня Катрин-Антуанет дʼЭсте, дочь герцога Феррар-Вернонского, сына…
— Довольно, — Валиде едва заметным жестом указала ей молчать. — Забудь это всё. Я дам тебе новое имя, — Айше Хавса задумчиво отвела взгляд. Иоаннитка же непонимающе на неё смотрела. — Башира. Отныне тебя будут звать Баширой.
— С чего вдруг я буду носить чужое имя?
— А знаешь, что оно означает, Башира? — игнорируя вопрос проговорила султанша. — «Приносящая благую весть». Ведь вместе с тобой гонцы принесли радостную весть о славной победе моего сына-повелителя, — Катрин смотрела на неё широко раскрытыми глазами, не в силах сказать ни слова. — Отныне для всех ты — Башира.
— Поблагодари Валиде Султан, — шепнула ей на ухо Нигяр-калфа.
— Да никогда! Я никогда не прощу такое оскорбление, вы ответите! — Катрин-Антуанет едва сдерживала слёзы злости и ненависти, в то время как Валиде пропустила мимо ушей дерзость новой наложницы. Слишком много таких рабынь выкрикивало проклятья в её адрес, чтобы на каждую реагировать. Одна из таких сейчас сосредоточенно смотрела на неё с этажа фавориток. Почувствовав на себе чей-то тяжёлый взгляд, госпитальерка подняла голову и увидела высокую полноватую женщину с ярко-рыжими волосами, увешанную большим количеством украшений. За её спиной стояли служанки и держали на руках маленьких детей. Наложница заметно нервничала — приезд новых девушек в гарем всегда приносил ей много бед, и теперь она выискивала, с кем из новоприбывших ей предстоит воевать в будущем.
— Обратить их в ислам, — хладнокровно приказала Хавса и покинула ташлык.
*
Во время вечерней трапезы никто не сел возле Катрин. Гречанки и Вивьен расселись по всей веранде, с наслаждением вкушая блюда турецкой кухни. Иоаннитка же не прикасалась к еде, хотя испытывала сильный голод. Ей было стыдно даже от одного этого природного чувства, но она читала молитву и, спрятав руку, перебирала розарий. Это одна из трёх вещей, которые удалось сохранить. Нигяр-калфа увидела очередное проявление непокорности со стороны строптивой девушки, и решила подойти к ней.
— Почему ты не ешь? — спросила калфа для того, чтобы начать беседу. Ответ ей был и так ясен.
— Я не буду есть вашу отраву. И никогда не стану конкубиной для вашего султана. Лучше бы я погибла, когда ваши головорезы меня ударили и облили ледяной водой…
— Знаешь, хатун, ещё ни одна наложница в османском гареме не умерла от голода. И ты не умрёшь. В своё время мне уже приходилось вести подобный разговор. Может, ты видела рыжеволосую женщину, — Катрин утвердительно кивнула, — она — Хюррем Султан, дочь русского православного священника, привезённая ко дворцу в подарок от крымского хана. Сколько воплей и криков обрушилось на дворец, — Нигяр на секунду засмеялась, но сразу опомнилась, ведь не подобает в таком тоне говорить о фаворитке султана, — проклинала всю Османскую империю. Сопротивлялась, дерзила. Прямо как ты. Но лишь увидела нашего султана, так сразу прознала свою выгоду и цели, приняла ислам, выбросив крестик куда подальше. Теперь она — мать шехзаде, и недавно родила султаншу. Повелитель в ней души не чает, даже позабыл свою Хасеки Махидевран Султан, черкешенку благородных кровей.
— Не понятно, ради чего мне дальше жить. Ведь я навсегда останусь наложницей султана?
— Прибытие в Стамбул всегда означает что-то новое для каждой. Начало пути. Одни становятся фаворитками, хасеки, валиде. Других выдают замуж. Третьи становятся калфами и больше не являются наложницами. Четвёртые за свои проступки отправляются в старый дворец, где доживают свои дни, либо отправляются на дно морское. Одни возносятся в рай на земле, другие собственными руками отправляют себя в ад. Тебе выбирать, Башира-хатун. Выбирай с умом. А я пошла, у меня много дел.
*
Башира-хатун сделала выбор, начав обучение в качестве калфы — рабыни, в обязанности которой входило прислуживать султаншам и следить за порядком в гареме, при этом такие хатун не могли рассчитывать на попадание в «султанский рай». Занимаясь уборкой в одной из пустовавших комнат на этаже фавориток, она услышала чей-то тихий голос в соседних покоях. Бесшумно подкравшись к приоткрытым дверям, она смотрела на сидевшую на тахте девушку, сжимавшую в руках крест. «…Sancta Maria, Mater Dei, ora pro nobis peccatoribus, nunc et in hora mortis nostrae» — шептали её уста. Сердце Катрин защемило, она в миг почувствовала самую пёструю и противоречивую палитру чувств за всю её жизнь: радость, тепло, спокойствие, умиротворение, энергию, готовность бороться, религиозное воодушевление. На глазах выступили слёзы, захотелось подбежать к этой хатун и просто осознать, что она больше не одна в стане врагов, но девушка уже заканчивала молитву, и госпитальерка не желала её прерывать. Прежде чем сказать завершающее «Amen», она обернулась, и увидела, что за ней следят. Девушка испуганно спрятала крест и затравленно смотрела на Баширу.
— Прости, я не хотела мешать, — со счастливой улыбкой говорила иоаннитка, закрывая за собой дверь.
— Это не то, что ты подумала, я… — начала оправдываться новообращённая мусульманка, но Катрин её прервала.
— Ничего такого. Не бойся меня. Я тоже католичка, как и ты, — в подтверждение калфа потянула вверх рукав форменного голубого платья, открывая намотанный на запястье розарий.
