— Он погиб не зря, — отворачиваясь, чтобы не было видно слёз, прошептала Антуанет. Разумом она понимала, что мудрый Магистр прав, но сердце не могло так просто перечеркнуть подвиг дорогого друга. Девушка подошла на место, куда упал с хора убитый Поль. На произошедшие события указывали капли засохшей крови на белом мраморе. — Это не безрассудство. Он принёс себя в жертву за всех нас. Поль — наш ангел с мечом, мученик, взятый из этого ада на небеса. Я тоже хочу погибнуть как он.

— Нет, — раздражённым строгим голосом сказал Вилье де лʼИль и ударил рукой по кованным перилам, а эхо отразило их глухой звон. Он выбрал себе в подручные холодный и покорный ум, и это совсем разнилось с образом его писаря. — Нас и так осталось немного. Вокруг одни предатели и неверные, и если мы все сейчас бросимся в неравный бой, то некому будет возвращать Родос, — больше он не повышал голос, ведь понимал, что устами его подданной говорили страх и горе. И лишь спокойные объяснения смогут достичь разума того, кто охвачен этими чувствами. Магистр степенно зашагал к госпитальерке, и она, обернувшись, смахнула рукавом слёзы. Он обнял Катрин, гладя массивными мозолистыми ладонями её пшеничные волосы. Она сжала пальцами его меховой кафтан — символический дар Сулеймана, и прижалась щекой к нашитому на одеяние белому кресту. Рядом с сюзереном ей было ничего не страшно, и вмиг все горести казались чем-то далёким и чужим, когда щекой она чувствовала его тепло, а сильные руки сжимали плечи.

— Настали тёмные времена, но на новой земле всё будет иначе. Я отправлю Папе прошение предоставить Ордену новое пристанище.

— Теперь мы все должны покинуть Родос?

— Уйдут только госпитальеры и желающие родосцы. Неизвестно одно: что нам дадут европейские монархи. Свою землю мы потеряли, и теперь полностью зависим от их подачек.

— И когда вы передадите Сулейману остров?

— Пока что он обозначил срок до конца года, а до этого мы должны будем уладить условия сдачи Родоса. Сулейман предупредил о том, что завтра придёт в резиденцию для переговоров.

*

Казалось, что с последнего Рождества прошёл не год, а несколько лет. Огромный мрачный зал был погружён во тьму, и лишь хмурые лица сидевших за длинным деревянным столом были освещены тусклым светом дрожащих на сквозняке свечей. Катрин тоже сидела за этим столом, тоскливо разглядывая окружающую безрадостную обстановку. Последний пир на родосской земле был совсем не пышный, да и вообще не похожий на праздничный. Госпитальерке было предписано занять место далеко от Магистра, вместе с наиболее значимыми представительницами женского крыла госпитальеров, которые лишь сидели и скромно молчали. Потому ей оставалось только наслаждаться напитком в серебряном кубке и изредка бросать незаметные взгляды на своего повелителя. Сам же Филипп увлечённо переговаривался с другими главами Ордена, полностью погрузившись в государственные дела. Вино, которого, в отличие от яств, было в достаточном количестве, сделало своё, и зал постепенно начал наполняться низким мужским смехом и громкими голосами. Катрин-Антуанет продолжала молча сидеть, а в её уме теплились самые смелые идеи и мечты, которые обнажала довольная усмешка. Боли и переживаний так много, что они словно наполнили пифагорову чашу и разом опустошили её всю.

Магистр кивнул одному из собеседников и встал из-за стола, напоследок осушив массивный кубок. Мужчина обернулся и поймал взгляд девушки, одними глазами указав в сторону выхода. Его лицо как обычно было сосредоточенным и строгим, отчего госпитальерка не сразу поняла, что означал этот знак, и, ещё не будучи уверенной в своих догадках, она также допила вино и незаметно словно тень направилась к массивным дверям, утопавшим в ночном мраке.

Катрин-Антуанет оказалась в пустом ледяном коридоре, контрастировавшим с тёплым пиршественным залом. Один лишь лунный свет прокладывал путь под ногами девушки, но она даже не знала, куда и зачем направляется — захмелевший разум велел идти, и госпитальерка шла, не забывая опасливо оборачиваться в сторону стихавших с каждым шагом голосов. Лишь писарь повернула за угол, её схватили сильные руки, одной прижимая за талию, другой закрывая рот. Над ухом раздалось тихое шипение, указывающее молчать, но иоаннитка и сама это поняла, узнав своего повелителя. Он выпустил подданную из крепкой хватки и неспешно повёл за руку вглубь дворца по тёмным бескрайним лабиринтам сырых стен. На устах писаря играла победная усмешка — она всегда получала желаемое, каким бы недоступным оно ни было, и в очередной раз видела это.

— Куда мы идём? — всё же любопытство взяло верх, и Катрин решилась наконец задать беспокоивший её вопрос.

— А куда бы тебе хотелось?

— Я люблю весь этот дворец, и знаю каждый его уголок. Хотелось бы попрощаться с ним, прежде чем мы покинем его навсегда, — улыбка теперь сошла с её лица, от осознания близящихся перемен девушке стало немного не по себе. По коже пробежались мурашки — то ли от промозглого ветра, гулявшего по узким холлам, то ли от нервов. Спасаясь от холода, девушка укуталась в подаренный плащ, с которым она теперь почти никогда не расставалась, и вмиг в её разуме ожили воспоминания о её главной победе.

— Не горюй по этому дворцу, о, Катрин, — от хриплого низкого голоса Магистра всё в госпитальерке словно замирало, заставляя покорно слушать и подчиняться. — На новой земле мы построим новый дворец, ещё лучше, чем этот. Тебе я выделю самые роскошные покои. Между нашими комнатами будет вымощен герб моего рода, который ты заслуженно носишь.

— Всё это неважно, лишь бы вы всегда были рядом и защищали меня, — Катрин села на каменный подоконник и расслабленно откинула голову к ажурной решётке. Магистр сел рядом и положил руку на её горячую щёку. Она уже без всякого смущения повторила его жест и провела рукой по жёсткой седой бороде.

— Я никому не позволю и пальцем тебя тронуть, — Филипп характерно сощурил глаза и поднял подбородок, — так же, как и нашу новую твердыню.

— Надеюсь, нам не придётся вернуться во Францию. В своё время сарацины так прогнали со Святой Земли тамплиеров. Подумать только, как там холодно. Не желаю вновь побывать в этом ледяном аду.

Немного подумав, Вилье де лʼИль-Адам ответил:

— Я получил ответ Папы. На первое время мы отправимся на Крит. Санта-Катарина вновь спустится на воду, — с горькой улыбкой сказал глава Ордена. Госпитальерка ещё радостнее заулыбалась, хотя и понимала, что это имя галере было дано совсем не в её честь, да и задолго до их знакомства — такая мелочь не могла омрачить её настроение в этот праздничный день. Сегодня она впервые после событий в храме сменила строгую чёрную сутану на любимое платье, в котором она провожала Магистра на его победный бой. К тому же вино, не поощряемое Уставом, грело девушку изнутри как физически, так и морально. — На ней вместе с главами Ордена пойду я, и одна треть наших рыцарей. Остальные будут распределены в состав экипажа двух прочих галер.

— Сколько нам осталось здесь пребывать? — тяжело вздохнула писарь, и обернулась на шум неспокойного моря, бушевавшего совсем рядом.

— Нам дали время до начала года.

*

Катрин-Антуанет стояла спиной к последнему на тот день кораблю, который отправится с Родоса. По пути в порт она задержалась у античного храма Афродиты. С улыбкой девушка вспомнила, как мысленно попросила богиню помочь, только лишь увидела Магистра. Она положила яблоко на одну из плит, а затем долгое время не вспоминала про это, пока не убедилась в силе Прекраснейшей из богинь. Теперь Катрин вновь мысленно, чтобы никто не услышал, просила о защите, помощи и любви. Она оставила подношение и спешно устремилась вперёд.

На борт поднимались немногочисленные горожане, среди которых большинство составляли одинокие женщины. Обездоленные, беззащитные, многие — с детьми, они точно не были рады новым хозяевам и новым законам. Вместе с ними, держа в руках свои малочисленные пожитки, ступали монахини, которым по порядкам нежелательным было перемещение вместе с мужской частью Ордена, отбывшей на двух галерах ранее.