— Я не успею, — пробубнил писатель, опустив голову.

— Достоевский Федор Михайлович всего «Игрока» написал за двадцать шесть дней. Всё, мне пора, провожать не надо, дверь сам захлопну.

***

Ещё через полчаса я нашёл шамана-знахаря самоучку тоже не в лучшем виде. Однако от Волкова алкоголем не пахло, а вот поведение его было копией, как и у писателя-неудачника. Впустив меня в избу, шаман вернулся в светлицу и молча, словно в гроб, улегся спиной на скамью.

— Что не спасется СССР никак? — Спросил я, присев рядом на табурет. — Или тебя уже за «умные письма» в ЦК КПСС вызывали куда надо и о чём надо провели беседу? Молчание знак согласия?

— Отвали, — пробурчал шаман. — Чего приехал?

— А так не заметно? — Я показал Волкову на свой правый глаз, где красовался огромный синяк. — И сюда ещё глянь. — Я встал, повернулся спиной и задрал вверх рубашку, чтобы он полюбовался множественными отметинами от чужих клюшек на моём мускулистом теле. — Это малая часть цены за олимпийское золото. Успокойся уже, СССР не спасти! Доставай свои травки, бубен, лечебных пиявок, займись уже тем, что у тебя лучше получается.

— Да почему не спасти?! — Подскочил с лавки шаман.

— Слышал про такой Вселенский закон, как закон Свободы воли? Если я делаю то, что хочу и при этом не наношу вред окружающим людям, то по высшим законам я имею на это полное право. Допустим, я провёл тяжелейший хоккейный сезон, почему я не могу в отпуске поехать попутешествовать на автомобиле хотя бы по странам социалистического лагеря? Варшаву, Прагу, Будапешт, Берлин посмотреть? И даже если кто-то чудом соберёт кучу бумаг, и ему разрешат выезд, то на какие шиши он поедет? Кому там наши рубли нужны? У нас везде пишут, что СССР — это вторая экономика в мире. Так почему мы не имеет своей конвертируемой валюты? Серьезная экономика без неё — это же порнография! Или вот: одну музыку можно играть и слушать, а другую нельзя, одни книги читать можно, а другие нет. А с хира ли это кто-то за меня, взрослого состоявшегося человека, решает? Кому-то, конечно, нравится жить как в концлагере, не высовываясь, засунув своё мнение глубоко внутрь, и иметь стабильную пайку, а мне — нет. И таких как я очень много. Советский союз нарушает нашу Свободу воли, нарушает закон Вселенной.

— Слушай ты, антисоветчик! — Волков схватил нож со стола. — Проваливай по добру по здорову, а не то я за себя не ручаюсь! Мы живём и терпим для великой цели! Заграницу тебе подавай сука! Красивой жизни захотелось, пока народ у станка уголь копает и хлеб пашет?

Шаман вдруг бросился в ножевую атаку, чтобы значит ножом и гранатой искоренять всякую либерду и антисоветчину в моём лице, однако быстро получив в челюсть и потеряв где-то нож, сразу прилёг на пол и успокоился.

— Ладно, не хочешь лечить, не надо. Само заживёт. Я тут тебе денег привёз немного, в прошлый раз твоё целительство очень помогло. — Я выложил 200 рублей на стол. — Мы попаданцы во времени должны помогать друг другу, а не ссориться. Ты так свою жизнь видишь, я по-другому. Извини, если сломал чего или зуб выбил, это вышло как-то само собой, инстинктивно. И завязывай с письмами — глупая затея. Посадят ведь.

— Проваливай, — пробубнил Волков, держась за лицо.

— Извини ещё раз, — сказал я на прощанье.

Рано утром 17-го февраля встретив на аэродроме «Сормово» Всеволода Боброва, я поразился тому, в каком он был расположении духа, весёлый, оптимистичный, готовый к бою с ЦСКА. И когда мы ехали в машине на базу «зелёный город» на первый же мой вопрос о сборной команде Михалыч, махнув рукой, ответил:

— Сначала выиграем чемпионат СССР, а потом видно будет. Сейчас — это задача номер один. Я всё подсчитал к 29-ому февраля к заседанию Федерации хоккея, если мы победим в пяти ближайших матчах, то «Торпедо» Горький станет чемпионом на 99%. Как они объяснят публике мою отставку? Что, характер у меня плохой? А у кого характер сахарный? Да прибавь ты скорости, хоть посплю немного перед дневной тренировкой. Как тут обстановка?

— Нормальная обстановочка, рабочая. Мужикам, которые в Японию не летали, надо бы поляну накрыть после спаренных игр с «Трактором». Шалшык-машлык и прочие ништяки.

— Надо, значит, накроем, — пробубнил Бобров, проваливаясь в сон.

«Вот это номер. А думал, что Михалыч сломался. — Усмехнулся я про себя. — Может тогда не надо делать официального заявления? Так всё само рассосётся, как синяк под глазом».

***

Недавний выпускник факультета журналистики МГИМО Эдуард Беркутов, у которого в наступившем новом 1972 году произошли перемены, а именно с написания скучных статей для печатных изданий он переключился на «весёлую» тележурналистику, за час до битвы лидеров чемпионата по хоккею «Торпедо» Горький и ЦСКА появилась огромная проблема. Это в газете или в журнале, можно иногда съездить по редакционному заданию одному, если умеешь пользоваться фотоаппаратом. А на телевидении, где картинка — это основа сюжета, без оператора лучше вообще никуда не выезжать. И сегодня 17 февраля в Горьком в номере гостиницы «Волна» его киношный оператор, телерепортажи пока ещё снимались на кинопленку, спал сном праведника, перегрешив до этого в поезде с коньяком до полной отключки.

— Николай Иванович, если вы сейчас не проснётесь, я вас буду поливать водой из графина! — Пискнул Беркутов и начал раскачивать кровать оператора, словно детские качели. — Вставай сука! Как в Москву прилетим, всё главному редактору доложу!

Упоминание вредного главного редактора редакции спортивных программ, в голове талантливого, хоть и сильно пьющего Иваныча, завели невидимый механизм запуска автономного сознания и он, приоткрыв один глаз, смог сказать «пару ласковых»:

— Иди на х.. шаз встану дам в глаз!

«Ну, слава Богу, — мысленно перекрестился Беркутов. — Если Иваныч начал материться и приоткрыл один глаз, значит сейчас действительно встанет. А если встанет, то работать сможет гарантированно, сколько бы не выпил накануне».

***

Всеволод Михалыч Бобров перед выходом на лёд в раздевалке ещё раз повторил тактический план на игру, который в далёких стратегических перспективах решал многие проблемы.

— ЦСКА сейчас — это раненый зверь. Три раза непобедимые армейцы нам уступили, и сегодняшнего четвёртого промаха Анатолию Тарасову никто не простит. А это значит побегут наши гости в атаку с первых секунд, чтобы ошеломить, сломить, затолкать и забросить как можно больше шайб. Можно кончено ввязаться в игру без защиты, на встречных курсах, но не нужно.

— Правильно, Михалыч, что мы звери? — Хохотнул наш травмированный центральный нападающий Коля Свистухин. — Слушаем тебя все внимательно.

— Спасибо, Николай, что не перебиваешь, — съязвил Бобров. — Первый период играем в откат. Максимально строго на своей синей линии и бегаем в контратаки малыми силами, и чтобы не обрезаться трое игроков всегда остаются сзади. Половину второго периода тактику не меняем, ждем, когда ЦСКА немного подсядет. А с 30-ой минуты матча резкий взрыв, взвинчиваем темп, и идём вперёд большими силами. Атака, атака и ещё раз атака. В третьем периоде уже переходим к полному и тотальному разгрому. Воля сломлена, физических сил больше нет, в этот момент забросить нужно максимально возможное количество шайб. Есть вопросы, предложения, возражения?

— Толково изложено, — хлопнул один раз в ладоши Свистухин, пока народ заканчивал последние приготовления к игре, лично я изолентой заматывал шнурки на коньках. — Это же Курская дуга, не иначе. Сначала оборонительная фаза, а затем эге-гей и погнали наши москвичей в сторону Москвы.

Народ немного похихикал, так как чувствовалось предстартовое напряжение, а я вспомнил, как ещё несколько часов назад предложил такую тактику Всеволоду Михайловичу во время завтрака.

— Свистухина выпускать нельзя, — сказал я тогда, — доломаем парня. Если в третью пятёрку в центр поставим молодого Доброхотова, то ребята поплывут после армейского стартового напора.