— Иван, ты чего не рад? — Подтолкнул меня в плечо «Малыш». — Ты посмотри на таблицу. У тебя 29+13, 42 очка! У Харламова 23+13, итого: 36 и у Викулова 29+6, 35. Остальные даже до 30-ти не добирают.

— Да я рад, просто планы на сегодня были другие. — Отмахнулся я, вспоминая, как вчера целовались в машине с Варварой и договорились сегодня перейти на следующую стадию близких отношений. — Что ещё пишет пресса?

— Про Всеволода Михайловича пишут. — Боря развернул газету. — Пишут, что новатор, экспериментатор, воспитывает в молодёжи, то есть в нас со Скворцом, победный дух. Не забывает Михалыч и про ветеранов. Пишут, что Сергеич под его руководством переживает вторую молодость. — «Малыш» кивнул на Виктора Коноваленко, который на улице лепил с дочкой снеговика. — Ну и надеются, что наша сборная под его руководством не уронит высокое знамя советского спорта.

Как раз в это время в столовую вошёл Сева Бобров. Он увидел в руках у Бори «Советский спорт», подошёл к нам и взял газету себе.

— В таблице пока всё нормально. Всё как я и предполагал, — пробормотал он, лишь бросив взгляд на первые три строчки:

____________________И_____В____Н____П____РАЗНИЦА____ОЧКИ

Торпедо (Г.)_________24____18____4_____2____126 — 64______40

ЦСКА (М.)___________23____17____3_____3____143 — 80______37

Динамо (М.)_________24____14____5_____5_____95 — 67______33

— Если с ЦСКА поступим, так же как и в Москве, то никто нас больше не догонит. А вот зачем едет на Олимпиаду в качестве наблюдателя Аркадий Иваныч Чернышёв, не совсем ясно. — Бобров вернул газетный номер «Мылышу» и добавил, — пошли Иван поможешь мне в комнате шкаф передвинуть. Ручка под него закатилась.

— Всеволод Михалыч, можно мы с ребятами по бутылочке? — Спросил наставника Коля Свистухин.

— Только попробуйте! — Рявкнул недовольно Бобров, наверное, известие, что в Японию полетит его коллега по тренерскому цеху, зацепило нашего главного тренера за живое.

И когда мы остались наедине, якобы «двигать шкаф», Сева Бобров спросил:

— Что думаешь, зачем везут в Саппоро Чернышёва? Я Аркадия Иваныча уважаю, я с ним первую Олимпиаду в 1954 году для сборной СССР выиграл. Но что происходит? Кому я перешёл дорогу? — Последние два вопроса Бобров задал громким шёпотом, в котором чувствовалась сильная обида.

— Фух, — я, тяжело вздохнув, присел на стул. — Насколько я знаю будущее, в истории мирового хоккея Суперсерию 1972 года назовут главным событием 20-го века, и выиграть её очень и очень почётно. И возможно тот, кому ты перешёл дорогу об этом знает или предполагает. Вот смотри, в том будущем, которого уже не будет, после Олимпиады в Саппоро убрали Тарасова и Чернышёва и назначили тебя на пост старшего тренера, чтобы что?

— Что? — Повторил мой вопрос тренер.

— Чтобы наша команда перед серией стала сильнее, правильно?

— Да, — утвердительно кивнул Бобров.

— А вдруг нет? — От неожиданной догадки я встал со стула. — Сняли победителей многих чемпионатов мира и Олимпиад и поставили тебя, чтобы ты серию канадским профессионалам гарантировано проиграл, — я поднял указательный палец вверх. — Но я-то вмешался в историю спорта раньше. И те, кому ты перешёл дорогу поняли, что сейчас сборная СССР как никогда сильна, и если тебя из сборной срочно не убрать, то НХЛ проиграет важнейшую серию двадцатого века. И получается неизвестный противник, опять хочет вернуть Чернышёва, причём уже без Тарасова, чтобы НХЛ победил сборную СССР.

— Ничего не понял, — признался Сева Бобров.

— Я тоже ещё не всё понял, но наш с тобой недоброжелатель — это фигура мощная и высокого международного полёта. Влипли мы с тобой, Михалыч, по «самое не балуй», — тяжело вздохнул я.

Рано утром 19 января командный автобус привёз нашу сборную СССР к зданию аэропорта «Шереметьево». А так как зимой светлеет поздно, то аэровокзал за счёт огромных панорамных окон светился как новогодняя ёлка. Вкупе с падающим с неба снегом, картина выглядела волшебно и празднично. Кстати и настроение у команды было соответствующим, ведь выезд за рубеж, на «загнивающий» запад — это очень существенная прибавка к зарплате. Я бы даже сказал, что более существенная, чем сам заработок хоккеиста. Проклятые джинсы, магнитофоны, пластинки, модные женские блузки, костюмы и прочие важные для быта безделушки, всё везли, словно челноки из девяностых, мастера клюшки и шайбы оттуда в страну вечного дефицита.

— Ну, где твои торговцы красной икрой? — Раздражённо спросил меня Коля Свистухин. — Нам через полчаса сдавать багаж и на посадку.

— Где, где? — Процедил я сквозь зубы. — Не суетись. — Я посмотрел на часы. — «Малыш» возьми две большие сумки и за мной. А ты Николай зайди в кафе, видишь, там надпись висит с большими квадратными иностранными буквами, попей лимонаду. Мы быстро.

— Вы куда? — Подбежал к нам взволнованный Сева Бобров, у которого почти все хоккеисты разбрелись по залу ожидания.

— До ветру, Михалыч, покурить, — я зачем-то похлопал себя по карманам. — Хочу вдохнуть перед вылетом на чужбину всеми лёгкими морозный воздух Родины родной. Ты смотри, что Валерка Васильев в буфете уже заказывает.

Я показал рукой на группу игроков «Динамо» и ЦСКА, которые громко гоготали у буфетной стойки, и пока Всеволод Михалыч отвлекся на них, рванул обратно на улицу к автомобильной стоянке. Икру должны были доставить на белой «Волге» с астраханскими номерами и цифрами 84-40, которая должна была встать в самый правый край, если смотреть на аэровокзал лицом. Поэтому, когда мы с Борей выбежали из дверей здания, то я для верности повернулся к входу лицом, и только после этого поспешил в нужном направлении.

В самом деле, времени до посадки оставалось немного, а банки с красной икрой, я хотел пересчитать. Ещё вчера, когда созванивался с Зараном, мне показалось странным, что товар немного задерживается, и привезут его к самому отлёту. Неужто у кое-кого появилось желание намухлевать? Этот номер не пройдёт, точнее, выйдет боком, или вообще закончится для граждан жуликов в больнице, после которой иногда просыпаются такие полезные для человека качества, как совесть и порядочность.

— Вот вы, где, — облегчённо выдохнул я, когда открыл дверь «Волги», что стояла на отшибе от машин таксистов и пассажирских автобусов. — Где товар? Я купец.

С пассажирского кресла ленивой встал и вышел плотненький широкоплечий, но не высокий товарищ в дефицитной дублёнке и оценивающе посмотрел на меня. Затем так же не торопливо, что мне захотелось дать ему пенделя, открыл багажник машины и, кивнув головой сказал:

— Вот в коробке. Считать-то будете?

— Нет, конечно, верю, — соврал я. — Боря сумки открой. — Попросил я друга и начал перекладывать из ящика в багажнике в нашу тару каждую баночку по отдельности, пересчитывая их про себя.

— Да всё точно, как в аптеке, — ухмыльнулся крепыш. — Ровно четыреста сорок.

«Эта банка не с икрой! — вдруг проснулся голос в голове. — Точнее сказать не могу, но там точно не красная икра».

«Как интересно», — подумал я, откладывая эту банку из ящика на дно автомобильного багажника, а остальные так же продолжая брать по одной и складывать в свои две сумки.

А когда число таких странных банок увеличилось до сорока штук, крепыш в дефицитной дублёнке еле заметно занервничал. Однако, сделав морду кирпичом, потребовал:

— Я же говорю всё точно, всё как заказывали. Там у вас четыреста, и здесь сорок. За всё про все с вас четыре с половиной тысячи.

— Опаздываем уже, — забеспокоился Боря Александров. — Только ты дядя, что-то напутал, с нас на сто рублей меньше.

— А за бензин? — Усмехнулся крепыш. — Нам ещё обратно пиз…вать.

В следующее мгновение мой огромный кулак сверкнул, словно молния разрезающая воздух и опустился аккуратно в челюсть, чуть-чуть пониже кривой улыбочки гражданина жулика.

— Бум, — раздался чёткий и глухой шлепок, после чего тело мужчины с размаху грохнулось точно вдоль автомобиля и с закрытыми глазами притихло.