Благодаря Мраку Ванцзи прекрасно мог видеть и в темноте, так что даже в быстро сгущавшихся сумерках он разглядел мелкие бледные шрамы, которыми были испещрены плечи Вэй Усяня. Суровые методы воспитания госпожи Юй? Или следы, оставленные в далеком детстве, проведенном на улицах в страхе перед сворой одичавших псов? Почему он вообще задумался об этом? Какое ему дело? И почему он стоит здесь, не отводя взгляда от мальчишки, которого видел сегодня второй раз в жизни, и о котором до сегодняшнего дня даже не вспоминал? Мальчишки, который непреднамеренно напомнил ему о Сичэне, прошлой праведной жизни и об убийствах, положивших ей конец…

Ванцзи медленно опустил взгляд и, повернувшись спиной к плещущемуся в воде Вэй Усяню, снова шагнул на тропу, исчезая в темноте. Он давно перестал горевать о прошлом и тосковать о людях, которым принес боль и разочарование. Выбравший путь Мрака обречен на одиночество. Этот мальчишка, Вэй Усянь, затеряется в памяти, как все другие.

========== 5. Цзян Чэн ==========

С самого детства Цзян Чэну внушали, что он должен быть лучше, чем остальные дети, причем во всем. Мама подпитывала его честолюбие в своей излюбленной манере — молча принимая его успехи, но выговаривая ему за каждый неидеально выведенный иероглиф, за любое упражнение с мечом, которое кому-то удалось лучше, даже за пропущенный удар в мальчишеской потасовке. И всякий раз такие выговоры сопровождались едким: «И ты думаешь, что с такими успехами сможешь когда-нибудь стать достойным главой клана?»

Цзян Чэн упрямо сжимал зубы и изо всех сил старался стать самым ловким, самым сильным, самым умным. Своим упорством и настойчивостью он добивался все лучших успехов, но признание родителей по-прежнему оставалось для него недостижимым: отец был слишком занят делами клана и редко снисходил до скупого слова одобрения, а госпожа Юй и вовсе считала, что похвала только расхолаживает. Но Цзян Чэн продолжал старательно учиться, твердо веря, что его старания и успехи однажды все же будут родителями замечены и оценены.

В конце концов сверстники начали его сторониться, кто из страха перед грозной госпожой Юй, кто из-за того, что попытки Цзян Чэна вести себя серьезно принимались за высокомерие, а «авторитетный» тон — за грубость, кому-то не нравился его взрывной характер. Десятилетний Цзян Чэн страдал от одиночества, но даже не осознавал этого, пока случайно не познакомился с Лань Сичэнем.

Их отцы хорошо знали друг друга, и тогда встретились в Пристани Лотоса, чтобы обсудить что-то перед приближавшимся Советом кланов. Главу клана Гусу Лань сопровождал его старший сын, который, когда занятые беседой старшие отправили его прогуляться, и наткнулся на Цзян Чэна, увлеченно играющего с подаренными ему отцом щенками.

Не прошло и часа, как Цзян Чэн был абсолютно покорен своим новым знакомым. Лань Сичэнь, в клане которого было запрещено держать домашних питомцев, сначала с искренним интересом расспрашивал его о щенках, потом о жизни в Пристани Лотоса, с мягкой улыбкой слушал сначала запинающегося, а потом все больше входящего во вкус мальчика, просто купающегося в лучах внимания старшего юноши, направленного исключительно на него. А потом сам рассказывал о жизни и традициях своего клана, и Цзян Чэну хотелось, чтобы этот разговор никогда не кончался.

Покидая Пристань Лотоса, Лань Сичэнь пригласил Цзян Чэна посетить Облачные Глубины. Цзян Чэн сначала подумал, что это было простой вежливостью, но два месяца спустя, с письмом, полученным Цзян Фэнмянем от главы клана Гусу Лань, прибыло формальное приглашение для него, и слегка удивленный отец позволил Цзян Чэну провести неделю в Облачных Глубинах под присмотром Лань Сичэня.

Так началась их дружба, только крепнущая со временем несмотря на разницу в возрасте. Впрочем, Лань Сичэнь всегда вел себя с ним как с равным, хотя и не отказывал в совете, если Цзян Чэн просил об этом. Он не скупился на похвалу, не навязывал своего мнения, был внимателен и терпелив, и всегда рад встрече с ним.

Лишь повзрослев, Цзян Чэн осознал, как сильно дружба с Лань Сичэнем изменила его жизнь.

Брат Лань Сичэня, Ванцзи, был совсем другим. Черты их лиц были похожи, но в то время как лицо Сичэня часто освещала теплая дружелюбная улыбка, Ванцзи был холоден, бесстрастен и даже, казалось порой Цзян Чэну, враждебен. Каждый раз, когда Цзян Чэн гостил в Облачных Глубинах, Ванцзи избегал встречи с ним, а если Сичэнь предлагал заняться чем-нибудь вместе, молча качал головой и удалялся. Сичэнь тогда смотрел ему вслед немного печально и объяснял Цзян Чэну, что Ванцзи хороший, просто трудно сходится с людьми. Сичэнь вообще часто говорил о Ванцзи, и Цзян Чэн думал про себя, что он очень любит младшего брата.

Потом Цзян Фэнмянь принес в дом грязного, запуганного, покусанного псами шестилетнего мальчишку и, распорядившись отмыть и подлечить, фактически сдал его на руки своим детям, сказав, что отныне они должны заботиться о нем, как о брате. И Цзян Чэн отнесся к этой задаче крайне серьезно.

Поначалу Вэй Ин вызывал только жалость. Он смотрел на Цзян Чэна большими печальными глазами, вздрагивал от каждого громкого звука, вжимался в стену, заслышав вдалеке веселый лай собак, и вообще боялся сделать лишнее движение. Цзян Чэн старался говорить тише, мягче, как Лань Сичэнь, успокоить, внушить доверие… Получалось из рук вон плохо, он снова и снова срывался на громкие возгласы, пугая ребенка. Но в конце концов спустя несколько дней ему удалось сначала за руку вытащить мальчика на улицу, провести его до пирса, накормить семенами лотоса, все это время расписывая в самых радужных тонах, как хороша жизнь в клане Юньмэн Цзян, и что Вэй Усянь теперь член клана и его младший брат, и ничего не должен бояться, если хочет стать настоящим заклинателем, а он ему в этом поможет.

Вэй Ин слушал внимательно и принял все буквально. С того дня он хвостом ходил за Цзян Чэном повсюду. Даже когда тот пошел к своим собакам. Там, правда, Вэй Ин мгновенно спрятался за деревом и не двигался с места, рыдая и содрогаясь всем телом, пока Цзян Чэн не вернулся и не пообещал, что всегда будет защищать его от собак.

Но оставить это как есть Цзян Чэн не мог. Потребовался почти месяц, на протяжении которого он рассказывал Вэй Ину о своих собаках, объяснял, как они отличаются от тех бездомных псов, что напали на него на улице, взывал к его храбрости, кричал и ругался, приносил в свои покои щенков и, позволив Вэй Ину мертвой хваткой вцепиться себе в спину, гладил их и пытался добиться того же от него, прежде чем Вэй Ин все же решился дотронуться до черного вислоухого щенка. Дальше пошло легче и быстрее, и еще пару месяцев спустя Вэй Ин практически перестал прятаться за спину Цзян Чэна, едва завидев собаку или заслышав лай. Он все еще был напряженным в присутствии собак, но больше не убегал и не впадал в истерику.

Цзян Чэн был страшно горд собой, ведь в том, что Вэй Ин больше не паниковал при виде собак, была исключительно его заслуга. От Янли и Лань Сичэня он получил искреннюю похвалу, отец одобрительно хмыкнул, увидев Вэй Ина спокойно стоящим рядом с присевшим среди псов Цзян Чэном, госпожа Юй молча поджала губы, что было почти равноценно признанию его заслуг. А Вэй Ин окончательно уверился, что его шисюн — самый лучший шисюн в мире и, впервые лучезарно улыбнувшись, звонким голосом объявил об этом всем, кто мог его услышать.

…

Весь этот день лучшему в мире шисюну было не по себе. Он снова и снова повторял про себя, что все будет в порядке, что Вэй Ин давно уже не ребенок и ему не требуется нянька; что он один из самых способных учеников клана и может сам позаботиться о собственной безопасности; что в ареале Большой охоты нет слишком сильной нечисти, а в глубокую чащу Вэй Ин не полезет. Но беспокойство не проходило. Он слишком хорошо знал своего шиди. Вэй Ин вечно влипал в какие-нибудь неприятности, порой из-за своего любопытства и слишком деятельного характера, но часто — даже не по своей вине. И поэтому Цзян Чэн — как бы он не пытался скрыть это под напускным равнодушием и грубостью — вечно волновался и переживал за него.