Впрочем, в остальном он Вэй Ина игнорировал, поглубже надвинув капюшон своего одеяния на голову и размеренно продвигаясь по тропе вперед. Вэй Ин попытался заглянуть ему в лицо, но разглядеть мог только упрямый подбородок и крепко сжатые губы. Сдавшись, Вэй Ин углубился в размышления.
«Он там появился не случайно, неужели… специально охотился на Вэнь Чао? Вэнь Чао, конечно, был последней скотиной, но даже его куриных мозгов хватило бы, чтобы не лезть на рожон против кого-то, на чьей стороне большая сила. Как его угораздило перейти дорогу Лунчжао-ину?.. И что будет, как только обнаружат трупы? Если станет известно, что они искали встречи и нашли меня, Вэнь Жохань вытрясет из меня душу, чтобы узнать, кто убил его сына… И для клана Юньмэн Цзян последствия могут быть ужасными. Нужно побыстрее рассказать обо всем Чэн-сюну! Он, конечно, меня прибьет за то, что снова впутался в неприятности, но хотя бы можно будет заранее подготовиться к возможным последствиям… Может, следует вернуться и сжечь тела?.. Нет-нет, тогда невозможно будет доказать, что это не я его убил… А, еще, Лунчжао-ину может не понравиться, если я кому-то расскажу о происшедшем…»
Вэй Ин прочистил горло и обратился к своему спутнику:
— Эхм… послушай, Лунчжао-ин, похоже, Вэнь Чао специально разыскивал меня, чтобы отомстить за свое поражение на прошлой Большой охоте; он тогда пытался забрать добычу у ребят из клана Яо, и мы с ним повздорили на эту тему и немного подрались. Позже подоспели Вэнь Чжулю и Чэн-сюн… в смысле, Цзян Чэн… и нас растащили, но Вэнь Чао не простил, что я пошел против него (и хорошенько побил бы, если бы не старшие), вот и решил отыграться. Правда, я не думал, что он настолько обезумеет, что решится на убийство…
Он вдруг осознал, что слова о безумстве убийства могут не понравиться собеседнику, и, неловко усмехнувшись, несколько раз ударил себя кончиками пальцев по губам, но, видя, что Лунчжао-ин никак не реагирует, быстро продолжил:
— К чему я веду: возможно, кто-то еще знал, куда Вэнь Чао отправился. И, когда тела обнаружат, Вэнь Жохань возьмется за меня. Но это ладно… он может как-то навредить клану Юньмэн Цзян… Я хотел бы рассказать Чэн-сюну, что произошло, он лучше меня представляет, какие могут быть последствия и может обсудить с главой клана, как поступать дальше. То есть, если ты не против… Или никто не должен знать, что это был ты?
Не останавливаясь, Лунчжао-ин поднял голову и, как показалось Вэй Ину, поглядел на него с таящейся в глубине глаз насмешкой, но не ответил.
— Что скажешь? Могу я рассказать Цзян Чэну?
Тот кивнул, похоже, подобная сомнительная известность его не смущала. Вэй Ин облегченно выдохнул.
— Ну, тогда все должно быть в порядке. Чэн-сюн серьезный и ответственный, и он не из болтливых, никаких слухов распространять не станет, так что ты можешь не беспокоиться…
Рука резко вытянулась вперед, и в грудь Вэй Ина, прямо напротив сердца, уперлось одно из лезвий наруча. Вэй Ин судорожно втянул в себя воздух и замер. Буравя его взглядом, Лунчжао-ин чуть приподнял бровь. Вэй Ин медленно выдохнул и осторожно спросил:
— Что ты… Хочешь спросить, не стану ли я распространять слухи? Нет, конечно!.. Я… я знаю, что много говорю, но это просто… я просто немного встревожен… и, честно говоря, напуган… но я умею молчать о том, о чем говорить не следует!
Лезвие исчезло. Лунчжао-ин двинулся дальше, снова спрятав под капюшоном свой взгляд. Вэй Ин облегченно выдохнул и зашагал рядом.
…
Ванцзи немного удивился, когда мальчишка заговорил, и он понял, что скрывало за собой его молчание. Тот был, конечно, еще очень молод, но мыслил здраво, предвидел возможные проблемы и не собирался, изображая героя, решать их в одиночку. И даже предусмотрительно запасся его разрешением раскрыть то, что произошло, постороннему.
Но более удивительным было то, что мальчишка совсем не испытывал страха, а наоборот, обращался к нему с необъяснимым доверием. А ведь Ванцзи заметил, что он был потрясен произошедшей у него на глазах кровавой расправой…
Мальчишка тем временем, сбросив с себя гнет тяжелых мыслей, оживился и снова заговорил.
— А, кстати, прошу прощения, младший был невежлив и не представился. Я — Вэй Усянь из клана Юньмэн Цзян. Вообще-то, я не помню своих родителей, глава Цзян отбил меня на улице у своры собак, когда мне было шесть, и привел в свою семью. Так что теперь я вроде как приемный сын… хотя госпоже Юй это не слишком нравится. Но глава Цзян очень добр ко мне, и шицзе, и Чэн-сюн… Чэн-сюн порой бывает грубым и раздражительным, и рука у него тяжелая, но он с самого начала относился ко мне, как к настоящему брату. Он защищал меня от других мальчишек, помогал преодолеть страх перед собаками, учил управляться с мечом и ходить на ночную охоту… да много чего. Я в детстве за ним хвостом ходил, а он почти никогда меня не прогонял. Только вот когда Лань Сичэнь приезжал, он мне даже приближаться запрещал.
Упомянув Сичэня, он украдкой глянул на Ванцзи, но, снова не заметив никакой реакции, продолжил:
— Прошлый раз… я заметил, вы с братом похожи… Кажется странным, — по слухам, Лунчжао-ин носит лобную ленту, вроде ланьской, но имя Лань Ванцзи ни разу не прозвучало. А ведь если видели ленту, значит, видели и лицо… Наверно, ты владеешь искусством преображения? Или… а, да, тогда вокруг тебя было что-то вроде марева, так что черт лица не разобрать… И все же, ведь были же люди, которые знали обоих сыновей главы клана Лань, неужели никто ничего не заподозрил? Или им заткнули рты? Неужели строгий клан Лань способен на такое? Нет, наверно есть какие-то другие причины…
«Смерти не боится, рассуждать об этом в моем присутствии», — подумал Ванцзи. Хотя это были хорошие вопросы. Его имя в слухах о Лунчжао-ине в самом деле не упоминалось, и это не было делом его рук.
А мальчишка… нет, Вэй Усянь, продолжал говорить, частил, перескакивая с одной темы на другую, следуя одному ему ведомым умозаключениям. О Лань Сичэне и Цзян Чэне, о темных практиках и их возможном применении в ночных охотах, о своей шицзе, которая недавно родила сына, о том, как издалека видел его, Ванцзи, в Цайи, о госпоже Юй и ее суровых методах воспитания…
Эта навязчивая откровенность по отношению к постороннему человеку раздражала. Ванцзи пытался отключиться от нескончаемого потока слов, но юношеский восторженный голос легко пробивал защиту, обрушивая на него поток ненужной информации, и ему, привыкшему к тишине, вдруг захотелось схватить мальчишку за горло…
… Схватить за горло, своим телом прижать к стволу ближайшего дерева, смять рот грубым поцелуем, до крови впиваясь зубами в его губы и овладевая его ртом с помощью языка… — в восхищенном предвкушении отозвался Мрак в нём, рисуя перед внутренним взором Ванцзи живописную картину.
Ванцзи шумно выдохнул, усмиряя свой Мрак, и Вэй Усянь резко замолчал, не закончив фразы, и чуть приотстал. Ванцзи чувствовал на себе его настороженный взгляд, но продолжал идти вперед, туда, где тропа сворачивала к каменистому берегу неглубокой речушки.
— Прошу прощения, — раздалось сзади. Ванцзи остановился и обернулся. Вэй Усянь смотрел на него серьезно и немного виновато. — Этот младший забылся и наговорил глупостей. Мне следовало молчать и не испытывать терпение Лунчжао-ина… Отсюда уже недалеко до лагеря, я задержусь у реки, немного отдохну и смою кровь с одежды, прежде чем возвращаться. Благодарю за то, что позволил сопроводить тебя часть пути.
Вэй Усянь сложил перед собой руки и глубоко поклонился.
«Я его испугал? Не похоже. Устал, должно быть, у него был не самый радужный день», — подумал Ванцзи. — «Что ж, здесь ему вряд ли что-то угрожает». Он молча повернулся и стал подниматься по тропе, уходящей от реки. Но далеко не ушел, задержался в просвете между деревьями, откуда был виден берег, и замер, наблюдая за юношей, который некоторое время стоял, глядя ему вслед, потом осторожно доковылял по камням к кромке воды, стащил с себя пропитанный кровью ханьфу, нижнюю рубаху и штаны, обнаженным зашел, поеживаясь, в воду и стал смывать кровь сначала с тела и ран, потом с ханьфу.
