— А-Чэн! Ну зачем по голове-то? У меня там и так шишка, хочешь, чтобы я совсем глупым стал?

— Да ты и так — глупее некуда, суешься куда не просят, вот и получаешь за это, — уже почти спокойно проворчал Цзян Чэн, глядя на бледного Лань Сичэня, расстроенно смотрящего туда, где исчез его брат.

Цзян Чэн пожевал губу, пробормотал себе под нос что-то похожее на ругательство, потом решительно подошел к нему и опустился на колени. Вэй Ин распахнул глаза в изумлении, а Лань Сичэнь молча перевел взгляд на Цзян Чэна.

— Этот младший проявил неуважение и был оскорбителен в речах. Искренне умоляю Цзеу-цзюня о прощении.

Он поднял взгляд, ожидая слов прощения, но Лань Сичэнь долго молчал, прежде чем сухо, совсем не похоже на его обычный тон, разрешил ему подняться, добавив:

— Я не буду больше вспоминать об этом, Ваньинь, принимая во внимание, что ты переживал за брата. Только… ты оскорбил двоих, а извинился лишь передо мной. Не уверен, можно ли считать это искренним извинением.

(1) Средний даньтянь — область сосредоточения энергии (ци) в центре груди, способствует нормализации психоэмоционального состояния и работы сердца.

========== 12. Изменения ==========

Сухой тон и суровые слова Лань Сичэня больно ударили по гордости Цзян Чэна, но он понимал, что, поддавшись гневу и почти панической тревоге за Усяня, вышел далеко за рамки допустимого, позволив себе крайнее неуважение к старшему, нанеся словесное оскорбление и фактически опустившись до шантажа. Теперь, когда ситуация разрешилась и сильные эмоции схлынули, он осознал, насколько непростительным было его поведение.

Цзян Чэн отвернул голову в сторону, опустив глаза. Потребовалось несколько минут, чтобы собраться с мыслями и набраться смелости снова посмотреть на Лань Сичэня, который терпеливо ждал, видя, что он собирается что-то сказать.

— Мне нет оправдания, — наконец начал он, тщательно подбирая слова. — Я очень уважаю Цзеу-цзюня и пришел просить помощи, беспокоясь о шиди. Какие бы страхи и подозрения меня не терзали, я не должен был плохо отзываться о брате, который тебе дорог, и оскорблять неуважением и беспочвенными подозрениями друга, который пытался рассеять мои сомнения. Обещаю, ничего подобного не повторится…

Он перевел дух, на мгновение закрыл глаза под серьезным взглядом Лань Сичэня, и, сделав над собой усилие, закончил, глубоко кланяясь:

— ...и я больше никогда не буду бездоказательно обвинять Лань Ванцзи. Пожалуйста, поверь, я бесконечно сожалею и искренне прошу простить меня.

Лань Сичэнь кивнул. Он верил в искренность слов Цзян Чэна, и не был по-настоящему обижен. Едва ли стоило ожидать от него веры в Ванцзи, — в конце концов, Вэй Усянь действительно был похищен, и Сичэнь тоже понимал, что за этим стоит нечто большее, чем простое недоразумение.

— Хорошо, Ваньинь, не будем больше об этом, — произнес он, смягчившись, и слабо улыбнулся. — Вечереет. Может, останетесь в Башне Карпа на ночь? Я могу попросить, чтобы вам выделили гостевые покои.

Цзян Чэн обернулся к подошедшему Вэй Усяню.

— Ты как, в состоянии держаться на мече?

Тот молча кивнул, и Цзян Чэн снова обратился к Лань Сичэню, отрицательно качая головой.

— Я не предупредил остальных, направляясь сюда. Нам нужно вернуться в лагерь; они и так думают, что с Вэй Усянем что-то случилось, если и я не вернусь… К тому же, из-за всего этого мы уже слишком задержались в Ланьлине, пора возвращаться домой. Я снова прошу прощения за причиненное беспокойство.

Цзян Чэн опять поклонился, сложив перед собой руки, Вэй Ин поклонился следом.

— Будьте осторожны в пути, — сказал на прощание Лань Сичэнь, и, проводив взглядом их удаляющиеся фигуры, задумчиво направился обратно в зал, где собрались гости Башни Карпа.

…

В лагере клана Юньмэн Цзян было неспокойно. Цзай и Куан, следовавшие за Цзян Чэном прошлым вечером, рассказали, что на Вэй Усяня кто-то напал у них на глазах, их попытка вмешаться была отражена, юноша пропал, а Цзян Чэн, видимо, с самого утра направился на розыски. Старшие ученики решили не разбирать лагерь до его возвращения, и весь день прошел в угнетенном ожидании. Так что, когда, уже в сумерках, Цзян Чэн вернулся вместе с целым и невредимым шиди, это вызвало бурю радости и восторгов. Вэй Ина хлопали по плечам, расспрашивали, что с ним опять произошло, куда он пропал, и как Цзян Чэну удалось его разыскать. Он вертелся между расспрашивающими, смеялся и отшучивался, ничего не говоря по сути, и следил взглядом за хмурым Цзян Чэном, который, поговорив о чем-то со старшими учениками, ушел в направлении к реке.

Некоторое время спустя всеобщее веселье было прервано объявлением, что подъем будет ранним, так как с рассветом они должны тронуться в обратный путь в Юньмэн, поэтому всем следует лечь спать пораньше. Вэй Ин, не евший за целый день почти ничего, кроме предложенного ему Лунчжао-ином вяленого мяса, забрал оставленные адептами для них с Цзян Чэном жареные фазаньи тушки и рисовые лепешки, и, прихватив вдобавок кувшин с вином, отправился следом за своим шисюном. Тот сидел на камнях у самой кромки воды, глядя в воду прямо перед собой.

Вэй Ин уселся рядом, положил принесенную еду между ними, и впился зубами в одну из птичьих тушек. Цзян Чэн искоса взглянул на аппетитно пахнущее мясо и, осознав, что ничего не ел с прошлого вечера, тоже потянулся за едой. Некоторое время они молча утоляли свой голод, думая каждый о своем. Наконец, насытившись, Цзян Чэн негромко и устало произнес, не глядя на Вэй Ина:

— Так что было на самом деле? Только без глупостей: я своих на сегодня достаточно наговорил, не хочу еще и твои выслушивать.

Вэй Ин хотел было что-то спросить, но, взглянув на подавленное выражение лица шисюна, решил отложить вопросы на потом. Он вздохнул и постарался изложить как можно более кратко:

— Я его увидел и сразу узнал там, в харчевне. Потом просто не удержался, пошел следом. Ему не понравилось, и он меня поймал. Сказал, что хотел напугать за лишнее любопытство. Потом появились вы… Я очнулся в какой-то пещере. Он медитировал, мы разговаривали… Ничего плохого он мне не делал. А потом он сказал, что ты создаешь проблемы Лань Сичэню, и перенес нас к Башне Карпа.

Он замолчал.

— И все? — спросил Цзян Чэн.

— Угм.

Рука Цзян Чэна метнулась к следу укуса на шее.

— А это что?

Вэй Ин замялся. Не говорить же шисюну, что Лунчжао-ин хотел попробовать его на вкус.

— Это… ненамеренно было.

Цзян Чэн недовольно поджал губы.

— Что еще было ненамеренно?.. Почему ты вдруг так немногословен? Что?

— Он меня поцеловал, — решился Вэй Ин, и тихо добавил, — и мне понравилось.

Цзян Чэн поперхнулся вином, которое только отхлебнул, и долго не мог откашляться. А потом спросил таким невероятно спокойным тоном, что у Вэй Ина поднялись волоски на руках:

— Дальше поцелуев зашли? Подожди, не отвечай, это не мое дело… — Он сжал голову руками. — Мне казалось, твои преувеличенные восторги в отношении темного заклинателя и убийцы вызваны его случайной помощью тебе и скоро сойдут на нет. Но ты потащился за ним, провел с ним наедине ночь и день, позволил искусать себе шею, целовался с ним, и бог знает что еще… Вэй Усянь, ты наивный идиот, которым воспользовались как игрушкой, или «обрезанный рукав» (1), охотно готовый подставляться этому… Лунчжао-ину? Ухм? К чему мне готовиться?

— Чэн-сюн, ну что ты такое говоришь? Ты неправильно понял, — возмущенно воскликнул Вэй Ин.

— А как я должен это все понимать? Объясни своему бестолковому шисюну! — повысил голос Цзян Чэн, опять начиная раздражаться. «Напрасно я принес вино», — виновато подумал Вэй Ин, но сожалеть об этом было уже поздно, поэтому он постарался как-то успокоить Цзян Чэна.

— Послушай, Чэн-сюн, не сердись, пожалуйста. Я в самом деле очень виноват перед тобой. Я понимаю, что ты из-за меня весь извелся и даже с Лань Сичэнем поссорился, а я вроде как развлекался в это время. Но все было не так. Идти за ним было, конечно, не лучшей идеей… Когда он переносил меня в ту пещеру, я потерял сознание… какой-то побочный эффект этой техники мгновенного перемещения… и он не сказал мне, где мы, а бабочка сломалась, и я не мог сообщить тебе, что со мной все в порядке. Он сказал, что вернет меня позже, и мы просто сидели и разговаривали. Он странный человек, я мало что о нем знаю и не все его действия понимаю… но он не «воспользовался» мной. Хотя мог бы, в любом смысле этого слова. Но для него я просто назойливый ребенок…