В словах не было угрозы, как не было и приглашения. Ванцзи сомневался, что у мальчишки имелся опыт дел в постели, еще более, что он когда-либо держал в руках сборник Лунъяна (1). Он надеялся смутить и оттолкнуть Вэй Усяня, хотя бы так провести черту, которой следовало быть между ними с самого начала.

Но Вэй Усянь сделал из его слов и действий невозможный вывод:

— Лань Ванцзи, я тебе нравлюсь?

«Наивный дурачок», — глумливо хмыкнул Мрак. «Наивный», — согласился с ним Ванцзи. — «Но смелый и прямолинейный». Ему хотелось ответить Вэй Усяню утвердительно и посмотреть, какую это вызовет реакцию. Неприятие? Отвращение? Или… радость? Но Ванцзи ненавидел ложь — хотя давно уже покинул праведный клан, где запрет на ложь был одним из основных правил.

— Не слишком. Раздражаешь.

Вэй Усянь растерянно заморгал и резко опустил голову, скрывая взгляд.

Ванцзи отступил на шаг, убирая руку от его горла, снова сел, налил в чашку уже остывшего чая и медленно сделал глоток, не отрывая взгляда от юноши.

Молчание затягивалось, и Вэй Усянь, конечно же, не выдержал первым. Он глубоко вдохнул, подняв голову, и, избегая пристального взгляда Ванцзи, начал:

— Этот младший просит прощения за то, что был излишне самонадеян и неправильно понял Лунчжао-ина… Поцелуи — ТАКИЕ поцелуи — и… то, что за ними следует… я думал, люди делают это, когда нравятся друг другу. Если… если Лунчжао-ин хочет такой расплаты за спасение жизни, Вэй Усянь не откажется от своего долга… господину не нужно…

Он не закончил фразу, неловко улыбнулся и, не услышав ни слова в ответ, поднял на Ванцзи взгляд, в котором, к его удивлению, явственно читалось что-то очень похожее на разочарование. Что этот мальчишка себе напредставлял, и о чем думал?

— Я нравлюсь тебе? — не давая себе труда особо задуматься, спросил Ванцзи.

Скулы Вэй Усяня порозовели, но он не задержался с немного нервным ответом, в котором сквозила насмешка, впрочем, скорее, над самим собой:

— Чуть меньше, чем несколько минут назад, если честно. Этот наивный юноша не представлял, с какой целью Лунчжао-ин искал место, где «никто не помешает», надеялся на интересный разговор, расспросить там о всяком хотел… Эхм… тебе придется направлять меня… я видел картинки, но ничего подобного с другим мужчиной мне делать не приходилось, так что, если Лунчжао-ин…

— Вэй Усянь… — прервал его Ванцзи.

— А?..

— Замолчи. Иди сюда.

…

Цзян Чэн очнулся после полуночи. Голова гудела, а все тело ломило — он знатно приложился спиной к каменной кладке, на которую его отбросило, и, кажется, выбил при этом плечо. В переулке было тихо и пусто, Цзай и Куан, не двигаясь, лежали, один рядом с ним, другой — справа возле изгороди. Ни Вэй Ина, ни фигуры в черном.

Сцепив зубы, чтобы не застонать от боли, Цзян Чэн повернулся к Цзаю, послушал его пульс и убедился, что тот жив. С трудом поднялся, доковылял до Куана. Тот тоже дышал, хотя и не приходил в сознание. Цзян Чэн подошел к каменной стене ближайшего дома и, примерившись, врезался в нее плечом, вправляя его на место, потом уселся там же и некоторое время медитировал, ускорив циркуляцию своей ци, чтобы привести себя в порядок. К тому времени, как он закончил, другие двое тоже очнулись, к счастью, обойдясь без особых повреждений.

Не особо рассчитывая на успех, они все же прочесали ближайшие улицы, но, не обнаружив и следа Вэй Ина, вернулись к «Золотому рогу», где обнаружили остальных троих заснувшими прямо за столом посреди опустошенных кувшинов и, с трудом разбудив их, отправились ночевать в любезно указанный хозяином харчевни ближайший постоялый двор.

Цзян Чэн, не в состоянии уснуть, словно загнанный зверь до утра метался по небольшой каморке постоялого двора, снова и снова прокручивая в голове события прошлого вечера.

Он расслабился и позволил себе выпить немного лишнего, хотя и знал, что быстро пьянеет. Вино в «Золотом роге» действительно было отменным, сладко ударяло в голову, но позволяло сохранять контроль над собой. Более или менее. Несносный Вэй Усянь все равно ухитрился так довести его, что он уже готов был наброситься на него с кулаками. Лучше бы так и сделал! Но этот идиот, видимо, почувствовал, что чаша его терпения переполнилась, и сбежал под жалким предлогом «подышать воздухом».

Кроме него, нарываться больше никто не смел. Цзян Чэн успел немного остыть и опустошить еще кувшинчик вина, собираясь на этом и закончить, как вдруг перед глазами его запорхала бабочка-вестница Усяня. Крылья ее темно пламенели, обозначая, что Вэй Ин в опасности. Цзян Чэн немедленно вскочил и устремился за ней, крикнув на ходу двоим еще не слишком пьяным парням, чтобы следовали за ним.

Бабочка впорхнула в узкий переулок, и перед Цзян Чэном, влетевшим туда за ней следом, в сумеречном свете предстала жуткая картина: какой-то тип весь в черном с ног до головы, железной хваткой схватив смертельно побледневшего Вэй Ина за горло, вгрызался ему в шею, а потом, приблизив лицо к лицу парня, опустил руку ему на грудь, очевидно, собираясь вырвать его сердце!

Не раздумывая, Цзян Чэн бросился на злодея, что-то бешено крича на ходу. «Чэн-сюн!» — раздался жалобный и отчаянный крик Вэй Ина, и в тот же момент он будто налетел на стену и был с огромной силой отброшен назад. Последним, что отложилось в ускользающем сознании, была черная фигура, притянувшая его шиди к себе и мгновенно исчезнувшая из вида.

… Вместе с ними бесследно исчезла и бабочка Вэй Ина. Цзян Чэн чувствовал себя абсолютно беспомощным. Он оказался слишком слабым, не в состоянии приблизиться к напавшему на шиди, не говоря о том, чтобы скрестить с ним оружие и спасти Вэй Ина. И теперь не имел даже представления, был ли Вэй Ин еще жив.

Цзян Чэн пытался отогнать бесполезные сожаления и трезво проанализировать ситуацию, но то и дело скатывался то в бесполезное самобичевание, то в необоснованный гнев на Вэй Усяня, в очередной раз попавшего в переделку, то в бессильную ярость против неизвестного злодея. Лишь на рассвете, окончательно вымотав себя ходьбой из угла в угол и прокручиванием в голове одних и тех же мыслей, он сумел немного взять себя в руки, заварил себе освежающего чая и присел к низкому столику, задумавшись.

Как Вэй Ин оказался в этом отдаленном от центральных многолюдных улиц глухом переулке? Он вышел из харчевни подышать воздухом и, несомненно, собирался вернуться через несколько минут, когда Цзян Чэн остынет. Что могло так отвлечь его любопытного шиди? Цзян Чэну вдруг неясно вспомнилось, что перед тем, как Усянь поднялся с места, мимо их стола прошел на выход сидевший напротив них в дальнем углу человек в черном одеянии с наброшенным на голову капюшоном. В черном одеянии! Мог ли это быть тот самый человек, который напал на Вэй Ина? Если тот последовал за ним сам и нарвался на нападение… Но что могло заинтересовать Вэй Ина в совершенно незнакомом человеке?

Какая-то мысль билась на задворках его сознания, но он никак не мог ухватить ее. Что-то же было, что-то он упускал из вида… Цзян Чэн крепко зажмурился, представил себе ту сцену в харчевне, Вэй Ин, беззаботно болтающий и провоцирующий его глупыми шутками… Вот оно! Вэй Ин все время исподтишка поглядывал в дальний угол, на того человека. Он узнал его! Потому и вышел за ним следом. И, очевидно, не видел в этом ничего особенного, иначе сказал бы ему хоть слово… Или, по крайней мере, Цзян Чэн на это очень надеялся. Вэй Ин никогда еще ничего от него не скрывал.

В памяти вдруг всплыло сказанное Вэй Ином несколько дней назад. «Рядом с ним я чувствую себя… в безопасности, что ли, спокойно. Как будто мы давно знакомы. Мне хотелось бы узнать его получше». Вэй Ин говорил о младшем брате Лань Хуаня, темном заклинателе и, как теперь точно знал Цзян Чэн, безжалостном убийце Лунчжао-ине, «спасшем» его жизнь. О Лунчжао-ине, который появлялся из ниоткуда и исчезал в никуда, а единственный раз, когда Цзян Чэн видел его своими глазами, с головы до ног скрывался под черным одеянием и с легкостью разметал по сторонам с десяток заклинателей…