— Что ж ты такая неугомонная, — заворчал сквозь зубы, когда я попыталась брыкнуться ногами, — Васян…

— Слезь с меня, идиот.

Просипела, тщетно пытаясь скинуть с себя тяжеленую тушу, которая припечатала меня к траве, как клей моментального действия. Дыхания уже катастрофически не хватало для полноценной работы всех систем организма, и я, жадными рывками хватая воздух, уставилась на Баринова, взгляд которого с моих глаз пополз вниз, вынуждая щеки, не смотря на клацанье зубов, загореться.

— А что здесь происходит?!

Голос теть Сони проник в голову, будто через толстенную ватную подушку, и я забыла, как дышать. Сердце и вовсе замерло, пока я в глаза Баринова таращилась. Тот даже не нахмурился и медленно с меня сполз. Я с удивлением наблюдала за протянутой мне рукой и на автомате свою подала. Тоже мне, джентльмен… Отдернула пальцы, как от огня. С пунцовым лицом перевела взгляд на тетю, которая стояла сбоку поодаль от меня и рассматривала порванные на интересном месте штаны. Только в этот момент поняла, что мы стали предметом внимания не только тетушки, но и других работников лагеря, один из которых подошел к шлангу и перекрыл поток воды, которая залила территорию около нас.

— Иван Купала.

Баринов пожал плечами и вызвал своим ответом у тети что-то вроде нервного тика. Даже с такого расстояния я заметила, как подергивается ее нижнее правое веко. Стыд залил с ног до головы и, видимо, лишь меня, потому что мажор чувствовал себя в своей тарелке.

— Никита Назарович, ко мне в кабинет, а Василиса, — она произнесла мое имя с такой интонацией, что у меня мигом под ложечкой засосало, — иди к себе и приведи себя в порядок. Дети уже завтракают.

Она резко развернулась и пошла ко входу, а я сжала кулаки, потому что Никита поиграл бровями и подмигнул перед тем, как пойти за ней следом.

О том, что такое стыд, я узнала в пятнадцать. Завершение учебного года, сопровождающееся подготовкой к празднику, было для меня настоящей пыткой, ведь пришлось выходить на сцену актового зала вместе со всеми. Выбора нам никто не оставлял. Позволить себе что-то вроде «я не хочу» могли лишь пара-тройка человек, родители которых рьяно обеспечивали школу всем необходимым. В тот день мы репетировали сценку, и классная руководительница вышла из зала, чтобы позвать директора и завуча для оценки общей картинки предстоящего торжества. Меня начал доставать «любимый» одноклассник Миша Петраков. Я не выдержала и громко с выражением эмоций дала ему определение и послала в интересном направлении. Конечно, никто из одноклассников не предупредил, что в этот момент в зал вошли взрослые. Я стала пунцовой. Вся. С головы до пят меня окатило неприятным ощущением, но отделалась я легким выговором, ведь все знали, как Петраков может достать.

С той поры это мерзкое чувство четко ассоциировалось у меня с высокой степенью стыда. До сегодняшнего утра, когда я так феерично грохнулась на Баринова, который устроил мне ловушку. На что наделся? Ради чего залепил замочную скважину? Я не понимала и не стремилась понять. Просто ненавидела Никиту и хотела огреть мажора по голове чем-то наводящим порядок в его черепной коробке. Сейчас слово «стыд» приняло другие размеры. Более масштабные с визуальной картинкой и последствиями своих же поступков. Ситуации хуже для самопоедания и придумать нельзя.

— Вась, — теть Соня внимательно смотрела на меня и орудовала в это время ножом и вилкой, — что произошло утром? Можешь хоть слово сказать?

Стремительно краснею от повтора ее вопроса. Тетушка уже третий раз интересуется тем, что между нами произошло. Я упорно молчу, потому что ябедничать нет желания, и Баринов сидит неподалеку, развесив свои прекрасные уши.

— Я не смогла открыть дверь.

Выдыхаю и откладываю вилку в сторону и без аппетита изучаю содержимое тарелки. Ужин. Все в сборе. Столовая забита полностью. Нет ни одного свободного места. Еще пару минут назад за нашим столиком сидела Нина Михайловна, что спасало меня от допроса, но библиотекарь ушла, не оставив мне вариантов.

— Поэтому полезла через окно?

Брови теть Сони взлетают вверх, а к моим щекам повторно приливает кровь. Звучит бредово, но в тот момент я не могла подумать, как все будет выглядеть со стороны.

— Я тебе звонила.

— Василиса, — тетя слегка улыбается, пока я говорю полушепотом, на автомате бросая взгляд в сторону столика, за которым сидел мажор, — я не собираюсь тебя отчитывать. Всего лишь хочу разобраться в том, что случилось. — Она снова принимается за еду, пока я во всех красках наслаждаюсь стыдом. — Вроде взрослые ребята, а повели себя не лучше семилеток. Ты точно не поранилась?

— Точно.

— Хорошо, — тетушка выдыхает, пока я тянусь к кружке с чаем, одновременно натыкаясь на взгляд Никиты, который почему-то хмурится, держа телефон в руке, — от вас подробностей не добьешься.

— От вас?

Переспрашиваю, следя за тем, как Баринов покидает столовую. Дышать становится легче, но едкое чувство в груди никуда не исчезает, наоборот, его масштабы разрастаются, как тлеющие угли, которые пожирают все вокруг себя.

— Никита у нас любитель шуток и острот, — тетя кривится, отпивая из кружки немного чая, и показывает этим действием, что мажор ей тоже не особо нравится, — от него я ничего не узнала, но, — она шумно выдыхает и улыбается со злорадством в глазах, — надеюсь, мэр ему доходчиво все объяснит.

— Ты… — Тихо шевелю губами, понимая, что тетя позвонила отцу Баринова и все рассказала, и замолкаю, так и не задав вопроса, ведь и так все становится на свои места, кроме одного нюанса. — А где он был целый день?

— Отрабатывал наказание вместе с Ильясом и Славиком.

Тетушка спокойно принимается за хрустящие овсяные печеньки с шоколадом, а я даже к чаю не прикасаюсь.

— Наказание?

— Да, Василиса, наказание. — Теть Соня, не теряя аппетита, поглощает пищу, пока я слежу за тем, как двигаются ее губы и челюсти. — Есть плохой поступок, и есть последствия, которые он вызвал. У меня полно забот. Столько детей, за которых я несу ответственность, — она обводит глазами столовую, — а тут один взрослый ребенок решил привлечь к себе внимание. У меня нет на него времени. Если не получается достучаться словами и цивильными методами, то…

— Софья Николаевна, там вас зовут.

Нас прерывает женщина средних лет, имени которой я не знаю. Работает здесь уборщицей. Тетя вытирает рот салфеткой, поднимается и уходит, оставляя меня в гордом одиночестве с привкусом стыда на языке. И вроде я должна быть рада, что мои обидчики наказаны за проступки, но вместе этого на душе остается неприятный осадок. Убираю практически нетронутый ужин на поднос и несу его к столу, где оставляют грязную посуду. Когда разворачиваюсь, чтобы уйти, сталкиваюсь с Викой.

— Смотри, куда идешь!

Шипит на меня девушка, вызывая недоумение, которое, видимо, слишком очевидно проявляется на лице.

— Извини, но у меня на спине нет глаз.

Бурчу в ответ и хочу уйти, но она преграждает мне путь, смотря так, словно я украла у нее пять тысяч минимум.

— Он со мной.

Вика гордо поднимает голову, пока я хмурюсь, не улавливая сути слов.

— Что…

— Я с Никитой прекрасно провела время, и если бы не твои подопечные, то мы бы удачно продолжили.

Она произносит это с гордостью, вызывая во мне смешанные чувства. С одной стороны накатывает раздражение, а с другой под ребра пихают что-то колючее, что я списываю на злость.

— Очень за вас рада, а теперь, будь так добра, дай мне пройти.

Вика фыркает, продолжая гипнотизировать меня взглядом, словно я попыталась украсть у нее игрушку, но отступает, освобождая дорогу.

— Будешь мешаться, — она останавливает меня, взяв за локоть, — в долгу не останусь.

— Подавись своим Бариновым. Мне он не нужен.

Отлепляю ее противные пальцы и с грохочущим сердцем иду к выходу, где сталкиваюсь с виновником «торжества».