– А мы сегодня и проверим, – находит меня Баров взглядом, – Елена, наверное, устала, мы ее отпустим, и Ника нам сама ужин приготовит.

Вот ведь гад полчузий! Неужели так жизнь не мила, что он так торопится с ней проститься? Эх, довела я парня…

– На что ты меня подписал? – возмущаюсь я, стоит нам оказаться на кухне, отделенной от гостиной тонким тюлем, повешенным в дверном проеме. Жадным взглядом окидываю светлое пространство в поисках еды.

Голод не дает нормально соображать. Ведь я так и не поела толком, хлеб не в счет. Но шариться по полкам в чужом доме даже для меня перебор. Кухня оснащена современной техникой, слава богу, а то я уж грешным делом подумала, что меня заставят готовить ужин на печи.

– Кто бы говорил! Готовка ужина – это та самая малость, которой ты можешь мне отплатить за поддержание твоей легенды, – рассуждает Баров, опираясь на столешницу задом. На фоне развешенных на стене пучков какой-то сушеной травы смотрится в своем мажорском прикиде странно.

– Тише! – подскочив к Барову, на автомате затыкаю его рот ладошкой, глядя в выпученные от изумления глаза. – Потише про легенду, – поясняю шепотом, чтобы не принял меня за сумасшедшую, и убираю руку, но гаденыш ловит меня за талию и подтягивает к себе, располагая между своих широко расставленных ног.

Из этой позы я часто оказывалась сидящей на столе для страстных игрищ. Нельзя вспоминать такое, я не собираюсь поддаваться влиянию близости бывшего, хоть он меня и волнует по-прежнему.

– Дед уже включил футбольный матч, он нас не слышит. Не дергайся, Исаева. Так не пойдет. Ты в своей роли должна быть убе-ди-тель-на! – дразнится, чуть ли не язык показывает. Очень ему мои мучения нравятся, бьюсь, как рыбка в сети рыболова, но гадкий бывший не выпускает из своих лап.

– Не думаю, что твой дед попросит нас целоваться при нем! – шиплю змеей, кулаками упираясь в твердую грудь.

– А кто говорит про поцелуи? – наклоняет голову и смотрит с хитрым прищуром.

– Баров, фу, ты потный. Иди прими душ, – толкаю его, ловко переводя тему.

– Кто-то использовал всю воду из бочки. Как я тебе помоюсь? – парирует, еще и смея насмехаться.

– Только не говори, что мыться тут можно в душе, когда нагреется вода, или в бане по выходным! – фыркаю, ничуть не поверив в эти байки.

– Представь себе. Это тебе не город. А воду в бочку еще натаскать надо, если дождя не будет.

У меня глаза на лоб лезут от этой информации. Никак она у меня в голове не укладывается.

– Ты шутишь! Баров, вы же миллиардеры! Зачем вы издеваетесь над собственным дедом и позволяете ему жить в таких примитивных условиях?

– Ничего ты не понимаешь. Это дом его родителей, в котором он жил с детства и куда переехал из города, ностальгия, все дела, не хочет превращать его в современную квартиру, его право, – поясняет Баров, и его слова вызывают во мне странное смятение, напоминая фразу папы про «рай в шалаше».

Может, есть что-то большее, чем комфорт и деньги? Да нет, мыться раз в неделю! Ездить на телеге! Есть холодные вареные овощи!

Как они все с этим мирятся? Сами себе враги просто!

– Нет, не может быть такого, я пойду к Елене и спрошу у нее, как тут обстоит дело с помывкой, не верю, что женщины моются тут настолько редко. У нас, знаешь ли, бывают эти дни! – многозначительно двигаю бровями, но Баров лишь ухмыляется, ловя меня за руку.

– Ты уже помылась, угомонись, кухня ждет своего чудо-повара. Приготовь поесть, потом иди куда хочешь.

– Как-то это обидно прозвучало. Будто тебе всё равно, куда и когда я пойду. Я, вообще-то, в чужой незнакомой деревне, – дуюсь как девчонка.

– А ты хочешь, чтобы было не всё равно? – опаляет жарким взглядом, который помимо воли вызывает во мне реакцию. Крайне нежелательную. Не хочу на него реагировать, но что делать, если он так и норовит вызвать меня на эмоции? Подзуживает, дразнит, издевается, делает намеки…

– Зачем ты постоянно намекаешь на наше прошлое? К нему нет возврата.

Не могу спрятать обиду в голосе. Почему-то сейчас чувствую именно ее. Иррациональную обиду на Барова за то, что ему так легко даются эти слова про наше прошлое. Ничего в нем не показывает того, что он вовлечен, он просто развлекается.

Для него будто ничего не стоит проводить со мной время в шутливых перепалках, как с какой-то подружкой детства, а не с девушкой, которая его волнует.

Ведь со мной именно так! Я же на него даже смотреть не могу без того, чтобы не поедать взглядом! А он… Черт, только бы не расплакаться при нем. Отвернувшись, начинаю бездумно греметь кастрюлями и сковородками, будто реально смогу что-то приготовить.

Кому и что я хочу доказать? Готовить я не умею. Никогда не нужно было. Обычно я питаюсь в ресторанах, даже не задумываясь, как приготовлены блюда. Главное, чтобы вкусно и некалорийно.

– Ладно, давай помогу, а то ты будешь до завтра громить кухню, – Баров оказывается рядом, толкая меня бедром в бок и протягивая руки к кастрюле. Мой вопрос он просто проигнорировал. Я же радоваться должна, верно?

– Что я буду должна? – недоверчиво гляжу на его действия, чувствуя подвох.

Он набирает в кастрюлю воду и достает из-под стула ведро с грязной картошкой.

– Так спешишь расплатиться? Привычка такая или очень хочешь сделать именно мне приятно? Мне-то запросто прейскурант придумать.

У этого человека вообще бывает плохое настроение?

– В этом я не сомневаюсь! Так что мы такое готовим? Вау, тут вода есть из крана? – с восхищением подмечаю, когда Арсений моет картошку в воде. – Ничего не понимаю я в этой вашей деревне. Душ на улице, но вода в доме есть.

– Она холодная, для нужд кухни, это другое. А готовить мы будем картошку в мундире. Нарежем лука и откроем банку с селедкой. Дед такое любит.

– Фу, с луком? Серьезно? – не сдержавшись, зажимаю нос рукой, будто тут уже воняет.

– А ты целоваться собралась, Исаева?

Вероника

– С кем целоваться-то? Я в этой вашей глухомани даже никого не знаю. Ни одного нормального претендента.

Сказав эту колкость, чувствую удовлетворение от вытянувшегося лица Барова. Надо его добить. Не на то рассчитывал, милый?

– А вообще, чем мы с тобой здесь заниматься будем? Куда мы можем сходить? На покос травы, дойку коров или в лес за ягодами? – интересуюсь как бы между делом.

– Так не терпится поработать? Похвально, Исаева, – «стреляет» в меня указательным пальцем. – Я от тебя такого не ожидал, прямо не узнаю. Тогда давай мой картошку. А я, так уж и быть, почищу и порежу лук.

– Зачем ее мыть? Она же будет в шкурках? Разве ее не варят прямо так? И когда ты вообще готовить научился? – смотрю на него с большим сомнением.

– Сварить картошку может даже ребенок. Это же просто примитив, – закатывает глаза, ленивым движением доставая покарябанную доску и крупный нож-тесак.

– Осторожно с ним, – киваю на него, – не отрежь себе что-нибудь очень ценное.

– А что? – Подмигнув, достает несколько луковиц, начиная их чистить. – Ты сильно переживать будешь?

– Мне-то что, – фыркнув, пожимаю плечами и принимаю равнодушный вид. – Вот девки твои расстроятся.

– Не переживай, Исаева, мы с ними как-нибудь разберемся. Ты лучше мой картошку, а то мы так ее год варить будем.

– Вот за что мне это наказание… – воздеваю глаза к потолку, начиная мыть холодной водой картошку, вываленную в раковину. Стараюсь не думать, что он меня опять уделал в разговоре. И девки это, не отрицает же…

Какая гадость. Рукам холодно, песок противно скрипит под ладонями, вода отскакивает от корнеплодов и брызжет на мое платье. Не догадалась я фартук надеть. С горем пополам завершаю эту неприятную манипуляцию и загружаю картошку в кастрюлю.

– Теперь налей туда воды и поставь на огонь, – отдает распоряжение Баров странным сдавленным голосом.

Сделав, как он сказал, разворачиваюсь на месте.

– Что с тобой? Ты что, плачешь?