Правда, основные события эпохи все же остались за кадром повествования. Они никак не соприкасаются с наполненными предельным трагизмом жизненными обстоятельствами главного героя, даже несмотря на то, что кульминация и развязка сюжета совпадают по времени с самыми напряженными и бурными историческими событиями во Франции.

В романе кульминационные события разворачиваются в 1848 году. Главный герой решительно встает на путь отмщения и наказания зла. В то же самое время, но независимо от главного героя, другой центральный персонаж, сыщик-аристократ, выслеживает на улицах Парижа распоясавшихся грабителей. При этом создается впечатление, что город живет спокойной безмятежной жизнью: завсегдатаи игорного клуба расхаживают по ночам с крупными суммами денег, аристократы завтракают в модных кафе, улицы по утрам заполнены дворниками, которые чистят и моют просыпающийся город, главный злодей посещает светские мероприятия, руководит шайкой бандитов и ездит на прогулки в Булонский лес.

А между тем с февраля по март 1848 года Париж был покрыт баррикадами. Восставшие стреляли и брали штурмом королевский дворец. Была окончательно ликвидирована монархия. Королевский трон сожгли на площади Бастилии. Началась эпоха Второй республики. Затем ненадолго устанавливается относительное умиротворение, но уже в мае рабочие начали грабить оружейные магазины. К июню в городе насчитывается 60000 вооруженных клокочущих гневом рабочих. В конце месяца в Париже построили более тысячи баррикад. И началось: генерал Кавеньяк, армия, пушки, горы трупов, расстрелы, суды, тюрьмы, каторжные работы… С обеих сторон погибло более одиннадцати тысяч человек. Почти в пятнадцать раз больше, чем за время декабрьского вооруженного восстания в Москве в 1905 году.

Вплоть до выборов президента Второй республики в декабре 1848 года, а также в последующие месяцы, Париж и всю Францию буквально трясло от острейшей политической борьбы, в которую оказались вовлечены все слои общества.

Именно на эти даты в романе приходится развязка. Зло наказано, и в ходе суда наступает момент истины. Газеты освещают историю главного героя, и это, по версии автора, так сильно взбудоражило парижан, что на время суда разом утихли все политические бури.

Вот как описывается в романе обстановка в Париже во время суда над главным героем в июне 1849 года: «Казалось, что в городе объявили негласное перемирие. Затихли баталии политических оппонентов, прекратились уличные волнения, лихорадочная политическая жизнь внезапно замерла, и общественное внимание переключилось на разбирательство сенсационного кровавого преступления».

Стоит отметить, что июнь 1849 года – это время крайнего политического напряжения, едва не переросшего в очередное народное восстание, трагические последствия которого могли оказаться не менее серьезными, чем в июне 1848 года.

Спрашивается, почему же автор не отразил реальные исторические события в фабуле романа? И вообще, зачем понадобилась именно такая хронология событий? Почему нельзя было перенести весь трагический сюжет романа в более спокойную историческую обстановку, например на десять лет вперед, в относительно безмятежную эпоху Второй империи?

Когда размышляешь на эту тему, то первым приходит на ум простейшее объяснение, которое лежит на поверхности: скорее всего, мы имеем дело с проявлением слишком короткой исторической памяти. В самом деле, между описываемыми событиями и годом выхода романа прошло тридцать лет. В памяти французов еще слишком свежи воспоминания о национальном позоре, постигшем Францию в результате франко-прусской войны 1870–1871 гг. Получается, что по прошествии тридцати лет у нового поколения французов «минуты роковые» национальной истории попросту выветрились из памяти.

Но лишь задумавшись по-настоящему, начинаешь понимать, что это не так и дело совсем не в этом. В действительности замалчивание исторических событий есть не что иное, как сознательный авторский ход, умышленный прием, который потребовался Буагобе, чтобы более яркими красками заиграла картина апофеоза истины, справедливости и воздаяния каждому по делам его.

Ведь роман этот, как уже отмечалось, не исторический, а приключенческий. У него свои законы и приоритеты. Персонаж исторического романа может по воле автора быть лицом любого пола, возраста, социального положения, выполнять поставленные автором задачи, и ему может выпасть любая предписанная автором судьба, но при этом действует он всегда в связи с конкретными историческими событиями и является их непосредственным участником. Зато персонаж приключенческого романа в значительной мере свободен от «оков» исторического фона и полностью сосредоточен на решении стоящих перед ним задач, которые не имеют никакого отношения к злободневным историческим событиям.

Поэтому, если бы Ф. Буагобе поступился чистотой жанра и «запустил» реальную историю в фабулу своего романа, тогда накал трагических коллизий неизбежно бы ослаб. Трагизм подробно изложенных реальных исторических событий неизбежно уравновесил бы, а то и перевесил, трагизм испытаний, выпавших на долю главного героя. Думается, что именно по этой причине история «впускается» в роман Буагобе очень дозировано, в основном замалчивается, а где надо даже слегка «прогибается».

Переключение общественного внимания с политических бурь на резонансный судебный процесс – это и есть пример того, как автор слегка «прогибает» историю в угоду трагическому пафосу сюжета. В результате получилось именно так, как и надо в приключенческом романе. Замалчивая и незаметно видоизменяя историю, автор приключенческого романа не только устраняет опасную конкуренцию с придуманным им сюжетом, но и приобретает мощный инструмент усиления в нужных местах остроты и трагизма конкретных сюжетных коллизий. Если бы Буагобе переместил действие романа на десять лет вперед, он бы автоматически лишился возможности использовать этот авторский прием. Но будучи большим мастером приключенческого жанра, он такой возможностью, разумеется, не пренебрег.

Следовательно, кажущаяся «неисторичность» сюжетных линий романа на поверку оказалась лишь сознательным литературным приемом, но никак не проявлением короткой исторической памяти.

Французы вообще не страдают отсутствием исторической памяти. Просто далеко не все события собственной истории им нравится вспоминать. Но это совсем другая история…

Леонид Мерзон, переводчик

Близилось к концу лето 1846 года. Однажды погожим сентябрьским днем два таможенника, дежурившие на крутом берегу у входа в залив Сен-Тропе департамента Вар, с нетерпением ожидали окончания утренней смены.

До полудня оставалось совсем немного времени, и жара на солнцепеке становилась невыносимой.

Спасаясь от палящего солнца, таможенники прилегли в тени мастикового дерева, надежно укрывшего их от невыносимого зноя. Неподалеку из земли бил родник, и его холодная вода хоть немного, но освежала раскаленный воздух.

Перед ними, насколько хватало глаз, расстилалось Средиземное море. Вода в нем, словно в озере, казалась застывшей и безмятежной.

Полдень – самое неподходящее время для контрабандистов. В этот час шансы схватить кого-нибудь из этой братии были ничтожно малы.

Да и море было совсем пустым – ни единого паруса. Куда ни кинь взгляд – кругом одна голубая вода. И лишь вдали, на горизонте, виднелась какая-то маленькая черная точка, но и она, скорее всего, могла оказаться лишь облачком или выступающей из моря скалой.

Прошло полчаса, и таможенникам показалось, что черная точка как будто стала больше.

А еще через час все уже стало ясно: черная точка превратилась в шлюпку, и шлюпка эта держала курс прямо к берегу.

Дело, можно сказать, для этих мест вполне обычное.

Через два часа шлюпка уже находилась на расстоянии винтовочного выстрела от берега, так что можно было без труда разглядеть сидящего в ней человека.

Человек был в шлюпке один и греб изо всех сил, налегая на оба весла. Время от времени гребец бросал весла, и казалось, что он пытается разглядеть какое-то определенное место на берегу, к которому ему обязательно надо пристать.