И Дилюк понял, к чему был разговор о мондштадском герое. Понял так просто и ясно – как просто и ясно было всё между ним и Чжун Ли. Чжун Ли знал. И вместо досады Дилюк ощутил облегчение. Всё время ему казалось, что назови всё своими именами — и другой он появится во плоти, осквернив этот мир. Но стоило Чжун Ли взглянуть на него, этого «другого», как его образ начал сжиматься, отступать, как тень перед лучом фонаря, и он больше не пугал Дилюка.

Он снова коротко поцеловал Чжун Ли и прошептал в ответ, жарко и сбивчиво:

— Как ты узнал?

— Я сложил вместе разные признаки.

Дилюк улыбнулся и поцеловал его, теперь нежно и неторопливо, и шепнул в губы:

— Ты необычный человек, Чжун Ли.

И тогда Чжун Ли выдохнул так же, ему в губы, едва слышно:

— Я не человек.

Дилюк резко поднял голову и пристально посмотрел ему в глаза.

— Кто ты? — севшим голосом спросил он — и вдруг понимание, взявшееся ниоткуда, не имеющее никаких оснований, безумная, дикая, смешная догадка вспыхнула в его разуме. Он вспомнил и осознал чувство безопасности и приближающейся беды, что тяготило его. Мысли о золоте и камнях, и древних легендах, о сотнях загадочных произнесённых слов пронеслись у него в голове, пока Чжун Ли, положив ладонь ему на затылок, тянул его обратно к себе, и Дилюк не сопротивлялся, поражённый, испуганный своей догадкой, и бессознательно отчаянно желая, чтобы она оказалась правдой. В этом не было смысла, это было безумие, но он хотел, чтобы безумие стало правдой. И Чжун Ли, притянув его к себе, прошептал, касаясь губами его уха:

— Я — Моракс.

И словно в ответ ему небо застрекотало, а потом взорвалось грозой, и ударил дождь.

И Дилюк снова целовал его в губы, больше не спрашивая ни о чём, потому что ему больше ничего не было нужно, Чжун Ли был тем, кто мог разогнать его тьму, имел власть над ней, и теперь Дилюк знал, откуда эта власть. Но даже если бы у неё не было объяснений, ему было достаточно этой связи, ближе всего подошедшей к границе любви, чем любая другая за всю его жизнь. И он целовал Чжун Ли жадно и нежно, и нетерпеливо, когда Чжун Ли повернулся к нему спиной, не веря, что он так доверяет ему. Хотя чего было архонту бояться? Возможно, единственному на земле, кому Дилюк не мог причинить вреда. Эта мысль освобождала, очищала его, и он прижимался к Чжун Ли со страстью, перемешанной с благодарностью, целовал его спину и шею под волосами, ласкал ладонью его бёдра и ягодицы, приподнявшись на одной руке и разглядывая его, словно никогда не видел ничего подобного. А Чжун Ли тоже приподнимался на руках, тянулся к нему, повернув голову, и снова целовал в губы, и раздвигал ноги под его ладонью, и тогда Дилюк прижимал его к кровати, и со стоном вталкивал в него свой член, и двигался нежно и глубоко, а Чжун Ли изгибался под ним, гибко, словно его тело было телом дракона, и во вспышках молний его тень казалась Дилюку тенью дракона, и тенью прекраснейшего на земле существа, и он снова наклонялся, чтобы целовать Чжун Ли в спину и прижиматься к ней щекой, а Чжун Ли подавался к нему. Когда он поворачивал голову, упав щекой на подушку, Дилюк видел его прикрытые глаза и приоткрытые губы, и наслаждение на его лице — а потом его ресницы вздрагивали и змеиные глаза открывались, блеснув в новой вспышке молнии, и Дилюк снова стонал, заглядывая в их глубину, и двигался быстрее, но всё так же нежно. Чжун Ли улыбался и тянулся, прогибаясь в пояснице, словно предлагая ему себя ещё больше, и Дилюк, дурея от его податливости, приподнимался над ним, давая ему двигаться самому, ласкал ладонями его влажную блестящую кожу, а потом рывком приподнял его и подтянул к себе. И Чжун Ли сидел на его члене, широко раздвинув колени в стороны, прижимаясь спиной к его груди, откинув голову ему на плечо, приподнимался и опускался на него снова, целиком, до упора, то медленно, тягуче забирая его в себя, то садясь на него одним махом, заставляя Дилюка застонать и крепче обхватывать его поперёк груди. Сам Чжун Ли горячо выдыхал при каждом движении, на лице его была всё та же рассеянная улыбка, а змеиные глаза то широко открывались, глядя в потолок, то скрывались под веками, и тогда Дилюк целовал уголок его глаза, и Чжун Ли снова опускался на его член до упора, словно отвечая на его нежность, и сжимал его, заставляя Дилюка всем телом дрожать, и покачивался, ёрзал на нём, пока Дилюк не терял всё терпение, прижимал его крепче к себе, клал руку ему на бедро, и трахал его быстро и резко, хватая ртом воздух, и Чжун Ли улыбался шире, стонал вместе с грозой, и дрожал, кончая, обхватив ладонью свой член, и Дилюк, задыхаясь, кончал в него, прижав его бёдра к своим, и утыкался лицом ему в шею.

Наконец он отпустил Чжун Ли, и тот лёг, перевернувшись на спину, а Дилюк лёг рядом с ним. Гроза продолжалась, и в открытое окно то и дело порывом ветра забрасывало дождь. Дилюк хотел подняться, чтобы прикрыть ставни, но Чжун Ли остановил его.

— Оставь, — сказал он, — в конце концов, нам обоим подходит такой антураж, разве нет?

Дилюк хмыкнул и лёг обратно.

— Твоя ярость ушла, — обыденно заметил Чжун Ли.

Дилюк приподнялся на локте и заглянул ему в глаза.

— Так бывает, когда я рядом с тобой.

Ему хотелось сказать больше, признаться в том, как он потерян, как нуждается в Чжун Ли и как благодарен ему, но казалось, что это прозвучит глупо и слова не шли с языка. Он улыбнулся и спросил:

— Кстати, так что же, это ярость убила архонта Ли Юэ? И вообще — что это за история? Все думают, что ты мёртв.

Чжун Ли улыбнулся в ответ весело и открыто.

— Архонта Ли Юэ убила мудрость его народа. Они могут прожить без меня. Разве не так же решил твой архонт?

— Ну, он не совершал показательное самоубийство, — возразил Дилюк. — А ты, значит, любишь театральные эффекты?

— Каюсь, — ответил Чжун Ли без тени раскаяния. — Всё нужно было сделать именно так. Но меня удивляет, что тебя вовсе не смущает истина обо мне.

Дилюк молча провёл ладонью по его груди — снова так осторожно, будто касался его впервые, и сказал тихо и немного удивлённо:

— Я верю и не верю этому. Я быстро понял, что ты не так прост, но то, что ты — сам Моракс…

— Не зови меня так, — мягко попросил Чжун Ли. — Среди людей я ношу имя Чжун Ли.

Дилюк посмотрел на него с интересом, но промолчал. Он откинулся обратно на подушки и заговорил снова.

— Я знаю одного архонта. Думаю, от тебя это можно не хранить в тайне.

Чжун Ли серьёзно кивнул, а Дилюк продолжил, помолчав:

— Но рядом с ним я никогда не испытывал того, что с тобой. Он дарит свободу, и мне казалось, что её я хочу больше всего. Но ты… — он повернул голову и посмотрел на Чжун Ли. Тот взглянул на него в ответ. — Ты даришь мне покой, — тихо и ласково сказал он. — Ты — сила. И я нуждаюсь в ней больше, чем думал.

Чжун Ли протянул руку и провёл пальцами по его щеке. Дилюк прикрыл глаза, а потом снова взглянул на него и спросил:

— Так как же ты победил свою ярость?

Вместо ответа Чжун Ли легко приподнялся, повернулся и склонился над Дилюком, прижавшись бёдрами к его бёдрам. Дилюк резко вдохнул, а Чжун Ли улыбнулся, провёл ладонью по его щеке, коснулся подбородка и приподнял его лицо.

— Архонт не может победить свою ярость, — ответил он. — Я обуздал её.

Дилюк смотрел на него, широко отрыв глаза и приоткрыв рот, снова разгорячённый тем, как Чжун Ли прижимался к его бедру затвердевшим членом и как смотрел своим драконьим взглядом ему в лицо. Чжун Ли, продолжая улыбаться, наклонился ниже и поцеловал его, и Дилюк обнял его за шею, притягивая к себе.

В этом было какое-то утешение, ещё сильнее прежнего — в том, как Чжун Ли брал его, неторопливо и нежно, двигаясь плавно и без спешки. Дилюк гладил и целовал его руки и плечи, брал в ладони его лицо и смотрел в него, не отрываясь, а потом Чжун Ли наклонялся и целовал его в губы, давал обнял себя, наваливался на него всей тяжестью, заставлял задрать ноги выше и приподнять ягодицы, и двигался, скользя кожей по его коже, и тоже целовал в плечи и шею, брал его запястья в свои ладони, и Дилюк стонал от этой силы и нежности, и слышал, как стонет ему в шею Чжун Ли. А когда он снова поднимал голову и смотрел ему в лицо, Дилюк видел в его глазах не только своё утешение, но и его собственное. Он видел жажду, желание, просьбу, словно был важен Чжун Ли так же, как Чжун Ли был важен ему. И он гадал — правда это или лишь отражение его желаний в глазах архонта, который может быть кем и чем пожелает, который спустился к смертному по своей прихоти. И тогда Чжун Ли клал ладонь ему на щёку, целовал в губы, а потом отпускал, снова оперевшись на обе руки, и прижимался лбом к его лбу, и их дыхания смешивались, они двигались навстречу друг другу в унисон, каждый угадывая желание и движение другого, и в этот момент Дилюк знал, ощущал всем телом и разумом, что они вместе, так близко, как только могут быть два существа, и что нет ничего больше, остальное неважно. Он словно касался разума бога, и бог касался его в ответ, и он слышал голос, и не мог разобрать, кому из них он принадлежит: я счастлив с тобой. Я нуждаюсь в тебе.