- Вы знаете, в чем отличие поэзии Семерых мудрецов бамбуковой рощи от поэзии Ли Бо и его современников? - говорил Сюаньцзан.

- Да? - медлительно отзывался Янь-ван, склонившись над доской.

- Ли Бо - настоящий классик. Вот вам пример. Можно себе представить, что Ли Бо почему-либо вдруг поставили где-нибудь памятник. Это странно, согласен, но это можно себе представить. А вот если попытаться поставить памятник кому-нибудь из Семерых мудрецов бамбуковой рощи, этот памятник непременно или сделает неприличный жест и убежит, или еще как нибудь себя проявит, - к примеру, растает в воздухе.

- Да, понимаю, - говорил Янь-ван. - В поэзии со временем все вырождается в классику.

***

Отправляясь в очередной раз на битву при Буйр-Нууре, Юньлун шел по коридору в костюме эпохи, волоча за собой меч и, театрально размахивая свободной рукой, вопрошал:

- Ну почему, почему я каждый день должен сражаться в этой битве? Ведь я еще так молод! Я мог бы запускать воздушных змеев, провожать корабли, кидаться каштанами, рисовать на асфальте и дразнить прохожих солнечными зайчиками! Но вместо всего этого я почему-то целыми днями сражаюсь при Буйр-Нууре! О, как несправедлива ко мне судьба!..

Из битвы при Буйр-Нууре Юньлун выносил в основном древние грубоватые анекдоты и тоскливые песни про любовь к родине, которые пели у костра монголы, и любил в последнее время развеивать ими серьезность Аянги. Аянга, сдавший Кун-цзы этот зачет с первого раза, подозревал, что Юньлун таскается по семь раз на пересдачу потому, что любит ощущать себя в гуще событий. Как-то плохо верилось, что Юньлун, с его хорошо подвешенным языком, не может сдать этот пустяковый зачет.

- Далун, ну хочешь, я тебе помогу? Там же надо просто описать диспозицию, назвать исторических лиц, перечислить как можно больше бытовых деталей и правильно интерпретировать виденный тобой эпизод сражения! И все!

- Я знаю, знаю, знаю, - говорил Юньлун. - Где мои башмаки - те, что получше?

Кун-цзы же не только понял, в чем тут дело, но и явился в очередной четверг перед Юньлуном и отчетливо сказал:

- А этот молодой человек сегодня вместо Буйр-Нуура для разнообразия отправится на гору Сарху. Немедленно.

- Прямо в этой одежде? - уточнил ошеломленный Юньлун.

- Что? Да, прямо в этой. Узнаете, почем фунт лиха.

…Юньлун был немало благодарен Учителю, когда тот вернул его обратно. Со слабой улыбкой он оперся о стол Кун-цзы, зажимая царапину на боку, в том месте, где ему чиркнули ножом по ребрам.

- У вас такое лицо, милейший, как будто вы жестоко страдаете, - сказал тот Юньлуну.

Сочтя, что неэстетичное кровавое пятно на его рубашке не стоит того, чтобы привлекать к нему внимание Учителя, Юньлун кратко отвечал:

- Зуб режется. Мудрости.

- Вы, я надеюсь, не рассчитываете на снисхождение? - Кун-цзы побарабанил пальцами по столу. - И прекрасно. Идемте за мной.

Юньлун молча последовал за Кун-цзы вниз, в библиотеку. Учитель деловито провел его между высокими шкафами в дальнем конце читального зала к темному проходу, до которого Юньлуну никогда раньше не случалось добираться.

- Здесь начинается путь в депозитарий, - пояснил Кун-цзы. - Свитки, хранящиеся в этом отделе, заказывают очень редко. И в этой связи, если я не ошибаюсь, вход в депозитарий обыкновенно бывает затянут паутиной. То есть, я полагаю, наиболее естественно будет восстановить на этом месте традиционную паутину в рамках реконструкции первоначального облика старинного зала. Вот вам материал.

И Кун-цзы достал из рукава ханьфу деревянную катушку с мотком паутины.

- Он давно хранится у меня, но до сих пор как-то не было человека, который бы этим занялся. Теперь такой человек есть. Лунлун, дитя мое. Вы соткете на этом месте паутину. Отсюда и… досюда. По всем правилам, - и он сунул ему моток тончайшей нити.

Юньлун стоял, утратив дар речи.

- Да. Это вам не языком плести, - назидательно сказал Кун-цзы и ушел.

***

С того дня все свободное время Юньлуна было посвящено паутине. Паутина от него требовалась огромная, от пола до потолка, а он поначалу даже не знал, как приняться за дело: нити липли к рукам, уже натянутые нити колебал сквозняк и они запутывались у самого же Юньлуна в волосах. Но тут ему помог Аянга, который, в отличие от него, прочитал раздел по языку арахнидов из какого-то старого учебника и побеседовал с почтенным пауком - владельцем прекрасной сети над портиком одного из входов в Южную башню, - расспрашивая его о тонкостях ремесла и технологии плетения. Почтительность Аянги и его неподдельный интерес к предмету польстили старому мастеру, и он без возражений потратил несколько послеобеденных часов, разъясняя Аянге все сложности, связанные с традиционным ткачеством. Потирая передние лапы, он объяснял, как крепятся нити основы, как защитить изделие от дождя, какие виды паутины вышли из моды еще во времена его прадедушки, а какие выдают полное отсутствие вкуса, и открыл Аянге столько секретов, что тому стало неловко, что он не прихватил с собой какого-нибудь угощения для старика. Ночью Аянга занялся образованием Юньлуна.

- Я в бешенстве, а ты объясняешь мне, как натягивать нити основы, - говорил сквозь зубы Юньлун.

- Постой, постой, послушай, Далун, - убеждал его Аянга, чертя схематичную паутину на подручном листке. - Вот тут тебе только придется немножко повиснуть вниз головой, а дальше смотри…

- Если даже я все это сделаю, этим не похвастаешь, - простонал Юньлун. - Сам подумай: ну, висит паутина. Ну и что? Кого этим поразишь?

- Но это же непростая - это очень большая паутина, Далун! - серьезно возразил Аянга. - Послушай, Далун, за что все-таки тебя отрядили плести паутину? - спросил он по некотором молчании и деликатно прибавил: - Не хочешь - не отвечай.

- Да нет, что уж теперь. Я отвечу, - сказал Юньлун, слегка краснея. - Я заваливал зачет, чтобы побольше узнать о Монголии. Хотел сделать тебе приятное.

- Дурак ты! - с сердцах ответил на это Аянга и крепко его обнял. - Не делай так больше, ладно?

- Ладно, - согласился Юньлун и растекся в его руках довольным котом.

Однако на другое утро Юньлун уже висел под аркой в читальном зале, стиснув зубы и решительно мечтая поразить Кун-цзы тем, что он в конечном счете изготовит. Изощренность наказания даже навевала на него некоторое спокойствие. Все воскресенье он провел, снуя туда сюда между полом и потолком, и вечернее солнце позолотило первые нити основы, протянутые, как струны, от потолка до порога, откуда начинался коридор, ведущий в депозитарий.

***

Юньлун примостился под потолком читального зала и тихо плел паутину; иногда он вздыхал, иногда у него вырывались ругательства, но он не прекращал своего древнего занятия ни на миг. Внизу, под ним, за одним из библиотечных столов, расположился Сюаньцзан с учениками. Он разбирал с ними толкования китайских пословиц чэнъюй.

- “Вы не туда едете, господин. Княжество Чу на юге; почему же вы направляетесь на север?” - доносилось снизу.

- “Не имеет значения, - отвечал человек в повозке. - Вы же видите, моя лошадь бежит очень быстро”. “Ваша лошадь, без сомнения, очень хороша, однако дорога, по которой вы едете, неправильна”.

В этом месте Юньлун перевернулся вниз головой и стал вплетать седьмую поперечную нить в нити основы.

- “Не стоит беспокоиться, - заверил старца человек в повозке. - Взгляните, моя повозка совершенно новая, она сделана в прошлом месяце”. “Ваша повозка и впрямь очень новая, однако дорога, по которой вы едете, ведет вовсе не в княжество Чу”.

- “Почтенный старец, - сказал человек в повозке. - Вы еще не знаете, что у меня в этом сундуке очень много денег, и долгого пути я не боюсь”. “Ваше богатство и впрямь велико, - сказал старец, - однако дорога, по которой вы едете, неправильна. Послушайте, вы бы лучше поворачивали и поезжали назад”.

- “Но я еду так уже десять дней! - воскликнул очень нерадостно человек в повозке. - Как, почему вы велите мне вдруг ехать назад? Посмотрите только на моего возницу: как хорошо он правит лошадью! Не беспокойтесь ни о чем, прощайте!” Тут он велел вознице ехать вперед, и лошадь побежала еще быстрее.