***

Рядом с Западной башней, недалеко от места археологических раскопок седьмого курса, Тай-суй препирался с Чжужуном. Помимо восстановления из пепла и близких дисциплин, Чжужун временно читал в этом году у седьмого курса морфологию облаков и закатов, и, собственно, предметом спора были его ученики. Тай-суй считал, что следует пресекать забаву, которую они в последнее время выдумали: забираться вечерами во время заката на крышу Восточной башни и усилием воли формировать из облаков разные фигуры - от бабочек и стрекоз до огромных пагод. Особенно преуспевали в этой игре Аянга и Юньлун, хотя никто и не понимал, как они этому научились и как семикурсники допустили их в свой круг.

- По небу плывет черт знает что, - ровным голосом втолковывал Тай-суй. - Полгорода это видит.

- Со всем моим уважением к вам, - тихо, но твердо возражал Чжужун, - я склонен только поощрять такие игры, ибо что это как не научная практика?

- Вам не кажется, что за пределами школы все это вызовет ненужное удивление? - сухо спросил Тай-суй. - Вон тот верблюд, к примеру, обладающий таким выразительным сходством с… э-э-э… одним из членов бывшей императорской семьи?

- За пределами школы никто давно уже ничему не удивляется, - заметил Чжужун. - И, кроме того, смею вас уверить, в природе и без нашей школы происходит великое множество явлений, достойных удивления!..

***

В школу не было проведено электричество. В свое время Кун-цзы, заслышав о том, что люди как-то используют чудодейственную силу янтаря, - как он обтекаемо выразился, - прибежал к тогдашнему преподавателю примет времени, посовещался с ним и сказал, что проводка - это слишком хлопотно, да к тому же и небезопасно, а вот сама идея ему по душе. Кун-цзы ушел к себе в башню и некоторое время, кашляя, возился там. С тех пор в любой комнатке в школе можно было зажечь яркую лампу, хотя она никуда не подключалась и никто никогда не видел, чтобы в ней меняли батарейки. Кун-цзы, обходя иногда под вечер комнаты учеников и глядя, удобно ли они устроились, потирал руки и говорил: “Да, смотри-ка, а ведь ловко я тогда!..” - причем по его смущенному виду ясно было, что он сам забыл, как же он в тот раз исхитрился, и повторить этот подвиг не смог бы.

- Цао Пэй, Цао Жуй, Цао Фан, Цао Мао… - бормотал себе под нос Аянга личные имена императоров эпохи Троецарствия, пытаясь запомнить их последовательность, но каждый раз сбиваясь на подходах к династии У. Юньлун в это время готовился к экзамену по протолингвистике и, сидя скрестив ноги на постели, пил молоко с инжиром и время от времени издавал клич коршуна - то боевой, то призывный, то ехидный. Последнего не было в программе, его Юньлун добавил специально от себя, адресуя Аянге.

Аянга, так и не запомнивший всех императоров, заснул прямо над свитком и утром проспал весь урок истории. Юньлун не сумел его растолкать и принес в связи с этим учителю Кун-цзы изысканные извинения.

***

Юньлун, который в сильнейшей степени был интегрирован в общество, а проще сказать - Юньлун, нос которого торчал в щели всякой неплотно прикрытой двери, брался время от времени просвещать Аянгу, чтобы тот не погрузился однажды насовсем в глубину своих мыслей.

- Ты деревенщина, - говорил он, усевшись напротив Аянги на постель и вырывая у него книгу по медицине. - У тебя нет ни манер, ничего. Что ты сказал вчера прекрасной Нюйве, когда она спросила, будешь ли ты ходить к ней на факультатив по хоровому пению? Ты сказал ей “угу”. “Угу”! Это при том, что всякий монгол хорошо поет и всякий вообще смертный мечтает видеть по субботам госпожу Нюйву!

И поскольку Аянга молчал, Юньлун продолжил допекать его с другой стороны:

- Ну, и как тебе ученичество у Бянь Цао? - сказал он. - Всех овечек вылечили?..

- Еще не всех, - туманно отвечал Аянга, не отрываясь от страницы, где была схематично нарисована овца, и стараясь не замечать, как колени Юньлуна прижимаются к его собственным.

- Что такое?

- Сегодня Бянь Цао принимал при мне пациентов, - вздохнул при одном воспоминании Аянга. - Он гениальный диагност.

***

Однажды днем в школу прибыло еще одно лицо. Собственно, этот гость вошел во двор школы через парадную дверь, у которой в ту пору не было ни души. Один только Аянга сидел там в нише у ног дракона и чинил свои башмаки. Гость этот был Сюаньцзан, единственный ученый в мире, который мог сравниться с Кун-цзы в оригинальности мышления. Он был приглашен Учителем для того, чтобы прочесть спецкурс о стихотворении Лу Ю “Случайно сочинил в беседке на воде”, однако поскольку для того, чтобы постичь весь смысл комментариев, необходимо было знать всю предшествующую литературу, то начинать Сюаньцзан собирался с азов.

Аянга при виде Сюаньцзана, обмахивающегося веером и оглядывающего с любопытством все вокруг, сообразил, что это и есть, видимо, знаменитый учитель, о котором Кун-цзы прожужжал уже все уши, резво вскочил на ноги, взял у него узел с четырьмя сокровищами кабинета ученого и спросил:

- А где же другие ваши вещи, уважаемый наставник? Я с радостью помогу вам их отнести.

- В рукавах, в рукавах, - рассеянно отвечал Сюаньцзан. - Не беспокойтесь.

- Если вас не встречают, как подобает, уважаемый наставник, - продолжил Аянга, - так это только оттого, что мы не знали, что вы приедете сегодня…

- Ах, что вы, - отвечал Сюаньцзан, - где столь ничтожному и малозаметному созданию, как я, приблизиться, так сказать, к подножию дворцов Пэнлая!..

***

После полудня в большом обеденном зале царила суматоха и столпотворение. Юньлун во всеуслышание пародировал акценты учеников и учителей, - любая фраза, сказанная им, почему-то оказывалась на грани приличия, - задорно поглядывая, не видно ли где объекта его насмешек. В самой гуще столпотворения, среди снующих с тарелками студентов раскланивались Кун-цзы с Сюаньцзаном. Ни один из них не хотел сесть первым, а главное - ни один не соглашался сесть выше другого. Все наблюдавшие эту сцену терялись в догадках, каким образом Кун-цзы и Сюаньцзан определяют, какое место следует считать выше, а какое ниже, так как две видавшие виды табуретки, о которых шла речь, были совершенно одинаковые и стояли рядом.

- Дорогой брат мой, - прижимая руку к сердцу, убедительно говорил Сюаньцзан. - Да разве посмею я сесть в вашем присутствии!..

- Драгоценный друг мой, - возражал Кун-цзы, - мне делается неловко при одной мысли о том, что взгляд такого человека, как вы, мог задержаться на моей ничтожной персоне!..

Когда все уже выскребали остатки со дна горшочков для супа, Сюаньцзан говорил:

- Только подчиняясь вашему желанию и чтобы не обидеть вас, дорогой брат, я сяду, но позвольте уж мне, человеку скромному и невежественному, занять подобающее мне место - вон там, в углу, неподалеку от вашей достопочтенной половой тряпки.

Когда все уже доедали утку, Сюаньцзан, земно кланяясь, говорил:

- Хорошо, я сяду поближе к вам, досточтимый брат мой, но только ваша настойчивость заставляет меня преодолеть робость в присутствии такого светоча добродетели, который среди ученых мужей подобен, так сказать, горе Тайшань.

- Ну уж вы и скажете - Тайшань! - польщенно отвечал Кун-цзы, и на лице его отражалось явное удовольствие. - Если бы не счастье видеть вас, которое отняло у меня последние остатки разума, разве осмелился бы я предлагать вам сесть поблизости от меня, в то время как вам по праву подобает место у трона самого Небесного Владыки!

К тому времени, когда Кун-цзы и Сюаньцзан наконец договорились о том, кто где сядет, студенты и учителя в основном уже разошлись. И только Аянга и Юньлун, ошеломленные пластикой движений Сюаньцзана, как завороженные, не мог оторвать взгляда от происходящего.

- Если вы сей же час не сядете, драгоценный друг мой, я за себя не ручаюсь, - сказал, наконец, Кун-цзы. Эта реплика и завершила церемонию.

***

В распоряжение Сюаньцзана была отдана башня Сновидений, которую он переименовал в башню Западных Облаков и каждый вечер посиживал у ее порога, то играя на цине, то прикладываясь к вину, которое он наливал из чайника с двумя носиками, извлеченного им из рукава. Те, кому удавалось побывать в рукавах Сюаньцзана, говорили, что там скрыт целый мир, что там видели дворцы со многими комнатами и сады с беседками. Нередко учитель разыгрывал сам с собой партию в облавные шашки. Однажды учитель Янь-ван увидел, как Сюаньцзан выкладывает шашку за шашкой, заинтересовался правилами этой игры, и вскоре их можно было видеть в сумерках сидящими друг напротив друга за доской девятнадцать на девятнадцать клеток. Они напоминали духов Южного и Северного Ковша, столь прекрасно описанных историком Гань Бао.