– Не стоит. – Умэй не отрывалась от письма, аккуратно выводя иероглифы. За долгие годы в Тяньбао она не разучилась читать, но руки ее, казалось, онемели. Мазки выходили хаотичными, а слова – кособокими. – Уже девять лет прошло.

– Вы бессердечны.

– Не более, чем любая другая женщина, выданная замуж родителями. Он был хорошим человеком, я его уважала.

– Но не любили.

– Нет.

Су Минъинь опустил голову, размышляя над чем-то. Наконец он едва слышно прохрипел:

– Как он умер?

Умэй оглядела свою работу, пробежалась по строкам еще раз и осталась удовлетворена.

– Не думаю, что должна обсуждать это с вами. Я и так сказала достаточно много, оказав вам большое доверие. Надеюсь, что могу рассчитывать на ответный жест.

Она поднялась, свернула письмо и откланялась.

Уже у самых дверей ее настиг неожиданный вопрос:

– Госпожа Шань, вы были когда-нибудь в Юньнани?

Умэй замерла на мгновение.

– Разумеется.

Конечно, она была там.

Иногда ей казалось, что там она оставила свою жизнь.

10 лет назад

Джонка мягко скользила по течению реки.

Прямоугольные паруса из бамбуковых рей и циновок безвольно лежали, нетронутые ветром.

Шань Умэй15 стояла под тенью навеса, опираясь о гладкий борт и следя за плеском ударяющейся о корпус воды. Она усердно не замечала отца в компании двух жен и сыновей, наслаждающихся южными кушаньями у нее за спиной. Но куда старательнее Умэй игнорировала Си-эр и Янь-эр16, своих младших сестер. Они обмахивались роскошными веерами, приобретенными на рынке в Юйси во время остановки, и простодушно щебетали обо всяких глупостях вроде местных сладостей или мужчин.

Южное солнце пекло нещадно, и для семьи Шань, прибывшей с далекого сурового севера, дорога до Юньнаня давалась тяжело. Си-эр и Янь-эр не раз порывались сбросить с себя мантии, но всякий раз останавливались под предупреждающим взглядом старшей сестры.

– Эти мантии показывают вашу принадлежность к семье и Дворцу – самому важному, что у вас есть. Не сбрасывайте их с себя так просто. – наставительно твердила Умэй, проклиная про себя и Дворец, и мантию, а иногда и семью.

Сейчас она была бы рада и обычно раздражающему обществу Сяо Сяо17, ее служанки. Но куда больше Умэй хотела увидеть Чжан Юна, старшего ученика отца и своего ближайшего друга. Но оба они были заняты: Чжан Юн, как старший и любимый ученик мастера, был удостоен чести сидеть с ним за одним столом, а Сяо Сяо вместе с остальной прислугой заботилась о комфорте почтенных господ.

Уловив мимолетное движение сбоку, Умэй обернулась. Си-эр с улыбкой протягивала ей веер.

– У тебя лицо красное. – пояснила она. – Смотреть больно. Почему ты не выбрала себе такой же, когда мы были в Юйси? Там был такой белый-белый, с узором из серебряных цветов, он подошел бы тебе. Такой же холодный, как ты.

Она говорила это без капли упрека, с детской прямотой. Умэй открыла было рот, чтобы напомнить ей, что воспитанная госпожа из благородной семьи не говорит все, что у нее на уме, но тут на нее налетела Янь-эр, яростно размахивая веером:

– Она не возьмет его, Си-Си! Мэй-Мэй хочет, чтобы мы сами ее остудили!

Рассмеявшись, Си-эр присоединилась к забаве. Умэй стоически вытерпела эту шалость, едва удержавшись, чтобы не закатить глаза – воспитанные леди так не делают.

– Благодарите Небеса, что моя прическа не испортилась. – произнесла Умэй, когда напор двух вееров стих. – В противном случае ваши игрушки уже кормили бы речных гулей.

Сестры переглянулись.

– Вздор! – воскликнула Янь-эр. – Нет здесь никаких речных гулей, Юньнань – территория Дворца Мэйхуа18, даже будь здесь нечисть, адепты Дворца давно истребили бы их!

Но столь смелые слова не помешали ей опасливо покоситься на взбаламученную джонкой воду.

– Неужели ты думаешь, что я все утро стою у борта лишь потому, что мне это нравится? Кажется, не так давно я видела в воде тень. – закрепила успех Умэй и направилась к ломящемуся от яств столу, откуда ей едва заметно подавала знаки мать. Си-эр и Янь-эр за спиной Умэй перегнулись через борт, выискивая тени в воде.

Поклонившись присутствующим, Умэй опустилась рядом с матерью.

Шань Цинцао, первая и некогда любимая жена Шань Лиши, была статной и красивой женщиной с правильными, изящными чертами лица и заносчивым характером. Фигура ее испортилась после появления на свет Умэй, и Шань Цинцао решила, что детей у нее больше не будет. Несколько месяцев она глотала ртуть и свинец, едва не ослепла, но своего добилась: иметь детей она больше не могла. Ей хватило глупости гордиться этим. Торжество не перебилось и тем, что ее муж взял в семью еще одну женщину. Шань Бучжэнь была женщиной скромной и безропотной, и детей рожала, как кошка – два года по сыну и еще два года по дочери. Были и несчастливые времена: она не раз теряла детей. Не будь ее здоровье подорвано, у главы Шань сейчас было не меньше десяти детей. Бесцветная и покорная, она более чем устраивала Шань Лиши. Цинцао, даже теперь, родив всего одну-единственную дочь и лишившись особого расположения мужа, посматривала на вторую жену с превосходством. Совершенно неоправданным, как считала Умэй. Только ослепнув и оглохнув можно было не разглядеть того плохо скрываемого раздражения, с которым отец обращался со своей первой супругой. Мать любила повторять, что любовь мужчины ненадежна и изменчива, но упорно отказывалась замечать столь явное пренебрежение к себе.

– Позвольте мне. – спокойно произнесла Умэй, увидев, как отец потянулся за кувшином с рисовым вином.

Придержав рукав, она осторожно наполнила всем пиалы, миновав лишь свою. На лицо матери, светящееся гордостью и торжеством, Умэй старалась не смотреть. Но тут, к ее стыду, старшая мадам Шань с бахвальством заявила:

– Моя девочка прекрасно воспитана, верно? Она такая талантливая заклинательница и достойная юная госпожа! И при всем этом – невероятно скромна и кротка. Такую жену во всей Поднебесной не сыскать. Ее брак с молодым господином Ли19 – дело решенное.

Стараясь не краснеть от такого бесстыдства, Умэй молила Небеса, чтобы у ее матушки скорее иссяк запас слов.

Все же она была редкостной дурой, этого Умэй не могла не признать. Конечно, она не выдала бы своих мыслей ни словом, ни жестом, ни взглядом. Женщина, сидящая по правую руку от нее, и мужчина напротив – люди, подарившие Умэй жизнь. Они же этой жизнью и распоряжались. И Умэй признавала за ними это право со всем привитым ей смирением. Но, пусть телом она принадлежала семье, ее мысли все еще принадлежали только ей. А потому думать она себе позволяла о чем угодно. И сейчас она думала лишь о том, чтобы мать замолчала и перестала их позорить.

– Как тебе молодой господин Ли? – меж тем не унималась Шань Цинцао. – Хотела бы выйти за него замуж?

Этот вопрос неуместен, подумала Умэй, но вслух сказала:

– Он достойный молодой господин. Я же поступлю так, как велит отец.

Она поймала внимательный взгляд Чжан Юна, сидящего по левую руку от отца, и опустила взгляд, сделав вид, что увлечена тушеными овощами.

Мать чуть не замурлыкала от удовольствия.

– Что я говорила? Такая воспитанная…

Шань Лиши перебил ее, сменив тему беседы и наконец прекратив этот беспредел. Умэй облегченно выдохнула. Шань Бучжэнь мигом влилась в разговор, первая же госпожа Шань оказалась отодвинута на задний план. Хмурясь от недовольства, она взяла руку Умэй в свои и принялась остервенело ее поглаживать.

– Посмотрим, как мило эта дурнушка будет улыбаться, когда ты выйдешь замуж и станешь хозяйкой Дворца Мэйхуа. А те маленькие профурсетки? Один ветер в голове. Не удивлюсь, если сбегут с каким-нибудь торговцем и опозорят семью.