– Как ты можешь быть таким наивным, чтобы не понимать?! Детство кончилось, родители будут рядом не всегда, ты должен уметь защитить себя!

– От кого?! Кто может нам навредить? Другие Дворцы? Что они нам сделают – сожгут поместье и убьют всех здесь?!

Умэй не стала вмешиваться, но вечером, наткнувшись на Кайсиня в саду, не преминула заметить:

– Младшему господину Ли не стоит спорить со старшими. Они добра желают.

– Они желают отобрать лучшие годы моей молодости!

– Не будете усердно трудиться сейчас, потом будете жалеть.

– Нам если сегодня не веселиться, с лунами дни уйдут безвозвратно34. – продекламировал Кайсинь.

Умэй в долгу не осталась:

– Но надо не гнаться за наслажденьем, а думать всегда о собственном долге35. Эти строки идут следом, но молодой господин, кажется, оставил их без внимания.

Очнувшись от воспоминаний, Умей прошла на платформу.

Между Кайсинем и Хуахуа пустовал один столик. Умэй поняла, что это место – как можно ближе к старшему господину Ли – выклянчила для нее мать. Она опустилась за него, Сяо Сяо устроилась за ее спиной, готовая выполнить любую прихоть госпожи. Чжан Юна подозвал к себе Шань Лиши. Сказав ему что-то приветливое, он усадил старшего ученика чуть позади себя. Умэй смотрела на них и думала, что отец никогда не улыбался ей так, как Чжан Юну. Никогда не смотрел на нее так – с гордостью и одобрением, и неважно, как упорно она старалась. Что-то похожее на ревность и злость зашевелилось в ней, и она не заметила, что Кайсинь придвинулся к ней ближе и наполняет ее чарку рисовым вином.

– Госпожа Шань сегодня ослепительна, как первое цветение сливы. – улыбнулся он. – Уверен, ни один поэт, если он не слеп, не смог бы удержаться и не воспеть ее красоты.

Умэй лукаво прищурилась.

– Что, выпил вина – и мир стал краше?

Кайсинь беззвучно рассмеялся.

– А раз и небо, и земля так любят честное вино – то собутыльникам моим стыдиться было бы грешно.36

Умэй сделала вид, что ее очень занимает представление.

С подмостков открывался прекрасный вид на речные просторы. Драконьи лодки мерно покачивались, подталкиваемые легкой рябью. Торжественно громыхали барабаны. Мимо проплывали лодки, не участвовавшие в соревновании. Короткие и вместившие в себе всего с полдесятка человек, они были украшены паланкинами, лентами, красными с золотой вышивкой знаменами. Мощные драконьи головы грозно распахивали пасть.

– Мммм, какая вкуснотища! – воскликнул Кайсинь под ухом. – Мэй-Мэй, ты просто обязана это попробовать! Вот, хочешь креветочку?

– Я хочу, чтобы ты оставил меня в покое.

– Тебе с соусом?

– Да, с соусом.

Ли Кайсинь потянулся, обмакнул креветку и положил ее на тарелку перед Умэй. Хозяйничает за ее столом – где манеры у этого человека?

– А-Синь, бессовестный ты проказник. – упрекнула его Сяосин. – За будущей невесткой присматривает, а о сестре и думать забыл?

– Сестрица сидит слишком далеко, я могу только бросить что-нибудь в нее!

Умэй не знала, куда себя деть, когда этот бесстыдник действительно схватил фейхоа и швырнул в сестру. Со смехом Сяосин поймала подношение и показала брату язык. Хуахуа слегка дернула ее за рукав, призывая успокоиться, но Сяосин отмахнулась от нее. Инстинктивно Умэй стрельнула глазами в сторону главы семьи Ли, но он наблюдал за проказами с улыбкой.

– Госпожа, бросьте тоже что-нибудь! – шепнула Сяо Сяо, наклонившись к Умэй. Служанке подобные выходки отпрысков Ли пришлись по вкусу, и она тихо хихикала, похлопывая в ладоши.

Умэй часто испытывала острое желание запульнуть кому-нибудь в лоб что-нибудь весомее фейхоа, но знала, что никогда не позволит себе подобного. Она села прямее, сложила руки на коленях и велела Сяо Сяо не маяться дурью. Скверное воспитание окружающих еще не дозволяет ей вести себя, как захочется.

Шань Цинцао с важным видом что-то наставительно нашептывала Шань Бучжэнь, и та смиренно выслушивала. Главы Дворцов Ли и Шань вели меж собой те самые мужские беседы, слушать которые женщинам не полагалось. Чжан Юн иногда высказывался. Его выслушивали с полной серьезностью и кивали. Умэй отвернулась, чтобы не портить себе настроение окончательно.

Смуглый коротышка ударил в гонг, и состязание началось. Красочные драконы энергично заработали лапами и пролетели мимо помоста. Умэй оставалось только глядеть им вслед и гадать, кто вырвется вперед. Не торопясь проходили не участвовавшие в гонке праздничные суденышки. Тысячи рук махали им с берега, и тысячи голосов выкрикивали слова одобрения. Буйство красок уже приелось, а от шума заболела голова, и Умэй заскучала.

– Нет зрелища печальнее на свете, чем грустное лицо красавицы. – изрек Ли Кайсинь со скорбным вздохом, а затем, наклонившись, заговорщески прошептал. – Я мог бы показать тебе город – с лодки он был бы особенно красив.

Умэй хотела отвадить его, но тут в ней заиграл азарт:

– И чего ты ждешь? – подначила она его. – Ты мужчина или нет? Сказал – делай.

Кайсинь улыбнулся широко и лукаво, а потом вдруг покачнулся и упал лицом в миску с рисом. Эта диверсия не осталась без внимания, и взгляды всех присутствующих (открыто или исподтишка) обратились к нему. Ли Кайсинь выдержал драматичную паузу, а потом, поднявшись, во всеуслышанье провозгласил:

– О, славный Ду Кан37!

И с задумчивым видом принялся отклеивать от лица рисинки. Некоторые он, не стесняясь, отправлял себе в рот. Сидао с мрачным видом убрал со стола брата вино. Но было поздно: этот новоявленный пьянчуга попытался подняться на ноги. Попутно он наступил на рукав Сидао, едва не опрокинул стол и оперся о плечо Умэй. Не желая быть безмолвным зрителем, она решила подыграть:

– Господин Ли, кажется, вы перебрали.

– Разве? – искренне усомнился Кайсинь.

– Определенно. – стояла на своем Умэй.

Сидао не выдержал. Поднявшись, он схватил брата за плечо, рывком развернул к себе – Кайсинь пошатнулся и чуть не рухнул в медвежьи объятия – и прошипел:

– Прекрати позориться. Возвращайся домой и проспись.

Ли Кайсинь нахохлился, как обиженный ребенок, вытер рукавом нос и заявил:

– Мэй-Мэй меня проводит.

Сидао на краткий миг обратился глазами к Умэй, и твердо возразил:

– Я позову прислугу.

– Ни за что! – возмутился Кайсинь. – Я пойду только с…

– Позвольте, я отведу его. – Умэй поднялась и придержала шатающегося Кайсиня за локоть. Сидао колебался, и она добавила. – Мне не в тягость. Капризам выпившего человека порой приходится следовать не меньше, чем желаниям больного.

Выдернув в собой Сяо Сяо, чтобы ни в коем случае не остаться наедине с мужчиной и не довести тем самым мать до обморока, Умэй увела Кайсиня с помоста. До тех пор, пока они не скрылись из виду, она почти волокла его – Кайсинь повис, как мартышка.

– Хватит придуриваться, нас уже не видно. – буркнула Умэй, отталкивая его от себя.

– Госпожа, это… – осеклась Сяо Сяо, когда на ее глазах пьяный как сотня демонов Кайсинь вдруг твердо встал на ноги и перестал невнятно бормотать и шмыгать носом.

– Мэй-Мэй, где же твоя благодарность? – надулся он. – Я вытащил тебя из плена светских церемоний, да еще и обставил все так, что я просто пьяный дурень, а ты – воплощение терпения, милосердия и добродетели!

Проигнорировав его выпад, Умэй обернулась к Сяо Сяо:

– Этот балбес обещал мне раздобыть лодку. Ты с нами?

Сяо Сяо, не до конца понимающая, что происходит, энергично закивала. Кайсинь повел их по узким безлюдным улочкам меж жилых домов. Умэй запачкала подол ханьфу в грязи, что уж говорить о шелковых туфлях – они пришли в негодность после первых десяти шагов. Она уже пожалела, что доверилась Ли Кайсиню, как вдруг они свернули в знакомый ей проулок.