Костя медленно поднялся, вставая рядом с ней, и кивнул. Пока всё звучало более чем справедливо.

- Позвольте вопрос, – тихо проговорил он, глядя куда-то сквозь подошедшую к нему Екатерину. – Могу я общаться с… Евгением? Хотя бы по дистанционным каналам связи?

Она приподняла его голову за подбородок, заставив посмотреть ей прямо в глаза.

- Ни слова про наш клан. Про наши порядки. Дома. Адреса. Телефоны. Любую контактную информацию.

- Я и не собирался, – почти прошептал он, прямо встречая её жёсткий, холодный взгляд. – Только личные… темы.

*

Четыре года в стае Сосновского перечеркнули все двадцать лет его человеческой жизни слишком резко и бесповоротно. Казалось, вот только вчера он был беззаботным студентом, наслаждался свободной жизнью столичного мажора – отец-замначальника ГУ МЧС и мать – судья в отставке обеспечили их с сестрой всем, что только можно было пожелать. Собственная квартира, учёба в МГУ – он не знал ни проблем, ни забот за все свои двадцать лет. Пока не попался на глаза кому-то из волков.

Тогда его быстро избавили ото всех иллюзий. Вся жизнь стала предельно простой и определённой. Никаких вариантов, никаких карьерных перспектив. Никаких прав человека и никакой свободы. Так что сейчас он с опаской прощупывал границы своего так резко изменившегося положения.

Екатерина Петровна не церемонилась со своим новым бетой – метку поставила прямо там, при Ульфрике и Фреки, жёстко, прокусив кожу на изгибе шеи до крови, но он даже не вздрогнул, привычно выдыхая сквозь боль. Он привык к гораздо худшему, и только прикрыл глаза, отмечая новую нить связи в ментальном поле.

- Твой друг говорил, что у тебя есть деньги на квартиру, – Костя не удержался и метнул быстрый взгляд на Екатерину – уж слишком неожиданно было слышать от неё такое. Она шла рядом с ним, изредка бросая на него мрачные взгляды, с железобетонными щитами, которые он так не привык видеть у альф, когда они рядом со своими бетами.

- Да, гос… Екатерина, – он быстро поправился, вспомнив её пожелания по обращению. Непросто вот так сразу отвыкнуть, когда за четыре года в него просто вбили обращение «господин» и «госпожа» ко всем альфам. – У меня была квартира в Москве. Я смогу приобрести жильё здесь…

- Пока не приобрёл, – она поморщилась, повторив за ним это слово, с некоторыми нотками сарказма, и смерила его мрачным, неприязненным взглядом. – Поживёшь в нашем доме. Телефонами мы обменялись. Я должна знать, где ты будешь жить и чем заниматься. Если нужно содействие в учёбе или трудоустройстве, ты должен обратиться ко мне, а не шататься неприкаянно по улицам. Понятно?

Костя озадаченно моргнул, принимая информацию, и запоздало кивнул, под вопросительным взглядом своей новой альфы.

- Простите, я не совсем понимаю. Какие занятия считаются допустимыми для бет в этом городе? – Он уже понял, что вряд ли от него будут требовать ублажать альф во всех смыслах, периодически выполняя функции бесплатной домработницы, но хотелось сразу уяснить границы своего нового положения. Слишком много глупой надежды всколыхнуло в нём это предложение «содействия в учёбе и трудоустройстве».

И слишком хорошо он усвоил тот жестокий и заслуженный урок, который преподала ему жизнь: он совсем не ценил своё место в МГУ, куда его пристроили родители, на несложный факультет психологии и связей с общественностью – можно было вообще не напрягаться, изредка сдавая какие-то пространные эссе, которые он заказывал у ботаников пачками на карманные деньги. Посещением лекций и семинаров он тоже не особо заморачивался – знал, что никто его не отчислит, получит он свой диплом, и устроят его родители на какую-нибудь непыльную работёнку. Когда в стае Сосновского, после первого обращения ему разъяснили его новое положение, при помощи всего ассортимента новых ощущений, от ментального давления альф до физического принуждения и показательного подчинения, он слишком многое переосмыслил.

Когда ему стало позволено только обслуживать альф, выполнять чужие приказы, не поднимая глаз, не принимать никаких решений в своей жизни – он с тоской вспоминал, как опрометчиво он отказывался от шанса получить нормальное человеческое образование. Которого в Москве бетам вообще не полагалось.

- Ты тупой или издеваешься? – Костя поёжился от волны раздражения, полыхнувшей от Екатерины на его осторожный вопрос. Он хотел уже, по привычке, извиниться, если его вопрос был неуместен, но она продолжила свою мысль холодным, жёстким голосом. – Ты слышал правила клана. Запреты у нас общие для всех, и для альф, и для бет. Не нарушать человеческие законы. Отдельно идёт запрет на работу в силовых структурах, но для бет, если никаких других вариантов нет, допускаются исключения, и не на руководящих должностях. В остальном никаких запретов и ограничений не было. Ты предлагаешь тебя за ручку везде поводить, или в состоянии сам определить сферу деятельности, которая тебе по душе?

- Простите, – тихо ответил Костя, отводя взгляд, и привычно склоняя голову перед своей альфой. – Я просто хотел уточнить, нет ли каких-нибудь ограничений от вас лично. Если это возможно, я хотел бы продолжить обучение. Я был на втором курсе, когда… – он тяжело сглотнул и прикрыл глаза. – Слишком резко всё оборвалось. Я не смел мечтать, что снова смогу учиться или работать по-человечески. Жить по-человечески. Простите, если я раздражаю вас вопросами. Я не нарушу ни одного вашего правила.

*

Костя долго не мог привыкнуть к этому новому развороту в своей жизни. Долго не мог поверить, что здесь всё действительно по-другому. Как небо и земля.

После первого полнолуния в Санкт-Петербурге, когда ему довелось испытать удивительное и неизведанное ощущение свободы – бегать в волчьей форме по лесу, охотиться на таких вкусных зверей, купаться в лунном свете на свежем воздухе – это было непередаваемо. Он привык ждать полнолуния с обречённостью, с безнадёжной тоской – очередной выворачивающей душу пытки в тесной клетке с серебряными решетками, вместе с другими бетами, а когда магия луны отступала, возвращая контроль и возможность вернуться в человеческий облик – жестокого и болезненного соития с альфой. Как он был благодарен судьбе в такие моменты, что его, личного бету Гери, никакой другой альфа не смел тронуть, по крайней мере, без специального разрешения! Что делали с общими бетами, он знал слишком хорошо.

Он не думал, что здесь всё будет настолько по-другому. Не смел и мечтать. И впервые за последние четыре года поймал себя на мысли, что всерьёз начинает на что-то надеяться. На возврат к нормальной жизни.

Денег от продажи московской квартиры хватило на небольшую студию недалеко от центра и на первый год обучения в СПбГУ, куда он благополучно восстановился на второй курс. Даже направление не стал менять – так и оставил «Связи с общественностью» – сейчас с этой ситуацией для оборотней пиарщики были прямо очень актуальны. А он собирался приносить пользу своему новому клану всем, чем мог, в ответ на такое отношение.

Он долго не решался позвонить родителям. Тогда, после обращения, пришлось слишком резко оборвать все контакты – ему первым делом жёстко запретили любые контакты с ними и с любыми людьми из своего прежнего окружения. Так, что он не мог обойти этот запрет – прямым приказом. И сейчас, когда прежние запреты оказались над ним не властны, было так непросто набрать знакомые номера, которые он не забыл даже за четыре года. Нелогичное чувство вины вспыхивало в груди каждый раз, когда он брал в руки телефон и не мог заставить себя набрать знакомые цифры. Как только представлял, что они могли подумать, когда он так резко взял и испарился из их жизни, горло перехватывало от подступающих слёз. Было стыдно и горько, но он всё-таки заставил себя сделать этот звонок.

Отец долго не брал трубку – три гудка и автоответчик. Костя помнил эту его привычку, но всё-таки повторил вызов. Писать смс-ки показалось неправильным.