Вариант выбраться из зоны активных боевых действий пешком, пришлось отбросить сразу. Вокруг простирались сплошные болота, а к месту перехода фронта пришлось бы топать не меньше сотни километров. Что такое стокилометровый марш по бурелому и топям Ваня знал не понаслышке. И прекрасно знал, что женщины его не выдержат. Опять же, Варвара Сергеевна и остальные женщины выглядели очень истощенными, к тому же, немцы зачем-то сильно их избили.
— А если… — Иван отхлебнул из фляжки. — А если продолжить в том же духе? Я стану штурмбанфюрером Паулем Шмитцем, почему нет? А Синицына останется жандармом, а Петруха… твою же мать!!! Никем кроме пленного он стать не может…
В голову ничего толкового не приходило. Ваня недолго помучался и позвал на помощь Варвару.
Подсказка последовала немедленно, Варвара уверенно заявила:
— В чем проблемы? Так и повезем дальше пленных под видом жандармов, только на грузовике. Петю тоже сделаем пленным. Сколько-нибудь проскочим, а дальше видно будет.
Ваня с уважением посмотрел на Синицыну. Такое простое решение ему не приходило в голову.
— Спасибо. Наверное, так и сделаем. Как женщины?
— Да что с ними станется… — нарочито оптимистично отмахнулась Варвара. — Все равно дальше поедут, а не пойдут.
Иван уловил в ее голосе неприязнь и решил узнать в чем дело.
— Все нормально?
— А что не так? — летчица состроила недоуменную рожицу.
— Мне показалось…
— Все нормально, — улыбнулась Варвара и как бы невзначай накрыла ладошкой Ванину руку. — Просто… — она запнулась.
— Ревнуешь, — догадался Иван.
— Что? — бурно возмутилась Синицына. — Больно надо… — но потом слегка смутилась и призналась. — Немножко. Только не зазнавайся.
— Не буду, — послушно согласился Ваня. — Но ты тоже не зазнавайся.
Синицына прыснула:
— Первый класс, вторая четверть. Детский сад, какой-то. Ты знаком с этой… военврачом второго ранга? Мне показалось, что да. Было что-то с ней?
— Да ничего такого, — сознался Ваня. — Она в госпитале лечила меня. И издевалась. Вызывала к себе, заставляла раздеться и осматривала… подробно…
Синицына хихикнула:
— Я бы тоже… тебя осмотрела. Подробно. Вот только она меня красивей. И у нее эти большие… — летчица показала насколько грудь Елистратовой больше чем у нее.
Ваня слегка удивился такой раскованности советской молодежи, но потом вспомнил, что Синицына росла в Германии, которая всегда была впереди планеты всей в плане распущенности.
— Считаешь меня распущенной? — усмехнулась Варя и с вызовом добавила: — Блядь! А я еще и материться умею. Просто… просто я ненавижу ханжество! Весь этот бред: кодекс морали советской молодежи и прочую хрень. Я всегда беру от жизни что сама захочу!
Ответить Ваня не успел. Разговор прервала подошедшая Варвара Сергеевна. Выглядела она сильно уставшей, разбитая, распухшая губа и синяк под глазом сильно портили лицо, но, все равно, у Ивана екнуло сердце и вспыхнуло желание.
— Красноармеец Куприн, нам надо поговорить… — строго сообщила она, исподлобья глянув на Синицыну.
Та наградила ее точно таким же неприязненным взглядом и ушла.
Елистратова присела рядышком, помолчала и тихо спросила:
— Как все это понимать, Ваня? Почему ты в немецкой форме, откуда знаешь немецкий язык и как здесь оказался? И кто твой товарищ?
— Пришлось, — сухо ответил Иван. — Штрафная рота погибла, остались только мы с Петровым. Пытаемся выйти из окружения. Немецкая форма — потому что так быстрей и удобней. Товарищ — советская летчица. Была сбита, я ее освободил из плена. Немецкий язык — хорошо учился в школе.
— Летчица? — удивленно протянула Елистратова. — Надо же… я ее приняла за мужчину. Но…
— Вы что-то имеете против, товарищ военврач второго ранга? — резко перебил ее Иван.
— Как вы со мной разговариваете, красноармеец! — вскинулась Елистратова. — Вам напомнить о субординации?
— А мне вам напомнить о положении, в котором мы находимся? — отрезал Ваня. — Я не против, берите командование на себя. Ну? Вперед, принимайте командование.
Да, к Елистратовой его все еще сильно тянуло, но миндальничать с ней он не собирался. В том числе из-за того, что она устраивала с ним в госпитале.
Варвара Сергеевна резко сникла и примирительно шепнула:
— Перестань. Я все понимаю. Но… но я смотрю, что ты не рад меня видеть?
Ваня помолчал и спокойно ответил:
— Я рад тому, что мне удалось вырвать вас из рук фашистов. А сейчас, вам придется вернуться в машину в виде пленных. Мы попытаемся в ночное время проскочить еще хотя бы километров двадцать. Все понятно?
В глазах Варвары Сергеевны промелькнула злость, но она покорно кивнула:
— Да, мне все понятно.
Отправив врачиху, Иван подошел к Петрухе, мирно дымившем своей трубочкой.
— Тут такое дело, братка. Думаю, надо ехать дальше на грузовике. Пешком не уйдем, а на машине шансы есть.
Якут помолчал и тихо сказал.
— Ты сам ресай. Я сделать как ты скасесь. Твоя есть фалт. Фалт — главное. Нет фалт — быстло умлем.
— Все получится, братка… — Иван улыбнулся и ткнул якута кулаком в плечо. — Самому страшно, но надо.
— Надо, — согласился Петруха.
Медиков снова загрузили в кузов, туда же отправился Петруха. Иван выдал ему гранаты и немецкий карабин, но руки связал, правда только условно.
Варвара отправилась на пассажирское сиденье, а Иван сел за руль. Рыкнул движок, грузовик дернулся и, поскрипывая всеми своими сочленениями на кочках, поехал к дороге.
— Извини меня… — Варвара виновато улыбнулась. — Просто я сильно разозлилась…
Ваня смолчал.
— Я хочу тебе рассказать все, — Синицына осторожно прикоснулась к плечу Ивана. — Выслушай, пожалуйста. Я очень долго была вынуждена изображать из себя другую. А в тебе увидела человека, с которым могу быть такой какая я есть.
Ваня про себя выматерился. Выслушивать женские откровения о тяжелой судьбе не очень хотелось. А точнее, не хотелось совсем. Особенно на фоне того, что в любой момент можно было наткнуться на фрицев. Но возражать не стал.
— Я уже говорила, что выросла в Германии. Отец работал в торговом представительстве, в Гамбурге. Родители меня любили и не отказывали ни в чем. Баловали, очень баловали. А перед самой войной… их отозвали в Советский Союз. А там… — Варвара вздохнула. — Там арестовали. Предъявили обвинение в шпионаже.
«Ничего необычного, — подумал Иван. — Чистки, кровавая гебня и все такое. Друзья-товарищи не всегда врали…»
— Но самое гадкое… — Варвара зло утерла нос локтем. — Они действительно были шпионами. Я это точно знаю. Точно! Я все примечала, сама видела. Их завербовали еще в самом начале…
Иван слегка ошалел и машинально поинтересовался:
— А ты?
— Я? — летчица невесело улыбнулась. — А я рассказала все что знала. А потом публично отказалась от родителей. Даже статью в «Правде» об этом напечатали. Как пример того, что дети за родителей не отвечают. А еще за меня заступились там, большие люди… — она ткнула пальцем в крышу. — Очень большие. Но это отдельная история. В общем, вышла сухой из воды. Презираешь меня?
— Не мели херни! — вспылил Ваня.
— Спасибо… — пискнула Варя.
И замолчала. Иван тоже не собирался задавать лишних вопросов, потому что давно убедился — в чистом виде нет ни добра, ни правды, все это нахрен полностью перемешано со злом и ложью.
Километров пять удалось проскочить без происшествий, а потом показались огни блокпоста.
— Вы с ума сошли, раскатывать ночью? — с налета заорал унтер, с худым, болезненным лицом. — Жить надоело?
— Спокойней, унтер-офицер… — Ваня показал ему свое удостоверение. — Мы просто заблудились, а ехать гораздо лучше, чем стоять. Везем русских пленных медицинских работников.
— Пароль…
— Вюртемберг, — наугад буркнул Иван. В кармане у водителя грузовика он нашел бумажку где было написано это слово.
Немец недовольно кивнул, словно был не рад, что Ваня знает пароль.
