Все это время Волкер тяжел дышал, сжав руки в кулаки, и не сводил с меня глаз. Я не уступала ему в гляделках. Ни один из нас не улыбался, никакой легкости, как при встрече у кулера, не ощущалось, только плотное напряжение, осевшее на грудь тяжким камнем. Молчание длилось бесконечно. Первым очнулся темнокожий парень, сидевший в центре второго ряда.

– Спасибо, мисс Джеферс, вы свободны. Результаты будут на нашем сайте к завтрашнему вечеру. – Сказал он, переворачивая лист на своем планшете. Он старался не смотреть на меня.

Оторвав взгляд от Волкера, я посмотрела на часы – вот же черт! Если не убегу сейчас, опоздаю на поезд!

– Спасибо вам, до свидания! – Бросила я и побежала к выходу.

Краем уха, прикрывая за собой дверь, я услышала, как Волкер, прокашлявшись, сказал:

– Перерыв десять минут…

Пулей влетев в театр, я добралась до раздевалки. Девочки из балетной труппы уже были готовы к выходу на сцену, а я, потная, с бардаком на голове, врезалась в рассерженную миссис Уайтстоун.

– Каталина! Это что такое?! – Поправив очки, злилась та.

– Меня со вчерашнего вечера тошнило, крутило, но вот, я постаралась прийти на концерт. – Хлопая ресницами, оправдывалась я. Рука тянулась к носу, но миссис Уайтстоун сразу распознает ложь. Уж она знала мои привычки.

– У тебя две минуты, живо переодевайся! Пропустить генеральную репетицию! Боже, Каталина, ты же знаешь, как важны такие концерты! – Смягчилась хореограф и обняла меня за плечи. – Давай, ради Лусии, станцуй за вас двоих!

Я вымучила улыбку и шустро переоделась. После того, как я дала волю себе настоящей, пачка и пуанты вызывали дикое раздражение. Я мельком глянула на себя в зеркало перед выступлением – ужас. Холли права, я стручок гороха. Ещё и миссис Уайтстоун со своим «ради Лусии»!

– Лу, если ты меня слышишь или видишь… разве ты не заметила, какой счастливой я становлюсь, танцуя у Барбары? – Прошептала я. – Может, балет ты и любила, но меня любила сильнее.

Выдохнув, я впорхнула на сцену, следом за девочками. На секунду софиты и прожекторы ослепили, моргнув, я последовала к центру. Здание театра впечатляло, и, наверняка Лу была бы счастлива выступать в таком величественном, старинном месте. Даже я ощущала гордость, но все эти напомаженные, суперэлегантные зрители на стульях из слоновой кости с резными спинками вызывали отвращение. Не сомневаюсь, сидели среди них и те, кто наслаждался балетом, как искусством, кто был очарован изяществом и волнительными постановками, написанными великими людьми. Но… когда мы занимаемся чем-то, переступая через себя, наперерез мечтам, то постепенно взращиваем ненависть ко всему, что связано с этим занятием.

Сегодня мы выступали с «Щелкунчиком», моим любимым произведением, заставлявшим выложиться по полной. Щекочущая душу мелодия и знаменитая история вызывали трепет. Интересным опытом был балет. Через немой набор движений и жестов мы передавали чувства героев, воскрешали сказки и образы.

Сегодня с нами выступали парни, которые периодически приходили на репетиции. Без них «Щелкунчика» не поставишь. Отплясав первое действие, мы, еле дыша, жадно глотая воду, готовились ко второму. Закончили мы двухминутным апофеозом – вальсом. В портере сидели важные шишки, которые вносили записи и о чем-то между собой шептались. Возможно, были приглашены представители балетный трупп других стран. Я надеялась только, что мне сохранят стипендию, большего не желала.

– Скоро состоится званый ужин, вам нужно будет на него явиться. Там соберутся наши сегодняшние зрители. Многим поступят предложения, не упустите такой шанс! – Говорила миссис Уайтстоун, пока мы возвращались в человеческие обличия в раздевалке.

Выйдя из театра, я глубоко вдохнула прохладный осенний ветер. Несколько сорванных оранжевых листьев врезались в мою куртку. Пока мы выступали, прошел дождь, все дороги были в небольших лужах, а воздух стал намного свежее.

– Кэтти!

Папа?!

Я круто обернулась. Вот он. Томас Джеферс, собственной персоной, в длинном коричневом пальто, с шляпой в руках стоит на ступенях театра. Я поднялась по лестнице и прыгнула отцу в объятия. Он покружил нас вокруг своей оси, и я снова стала малюткой Кэт, первоклашкой и егозой.

– Папочка! – Промурчала я ему в шею.

– Солнышко, до чего же красивое выступление! И как ты выросла!

– Пап, да мы виделись три месяца назад! – Рассмеялась я, беря его под руку.

Зеленые глаза отца блеснули в свете фонарного столба. Тонкие губы сложились в улыбке.

– Для меня это целая вечность. – Парировал он. – Я серьезно, ты была великолепна! У меня волосы с дыбов не опускались!

Я снова рассмеялась и потянула его вперед.

– Ты на машине?

– Да, оставил на парковке. Довезу тебя до общежития и поеду в Джерси-Сити. Бабуля, наверное, нервничает, что приходится смотреть «мылодрамму» в одиночестве.

Папин красный Гольф стоял прямо под кленом, листья которого собрали все оттенки желтого и красного. Мы плюхнулись в салон, папа завел мотор и приоткрыл окна.

– Как ты узнал адрес? – Спросила я, рисуя на запотевшем окне сердечки.

– Выпытал у миссис Уайтстоун. – Ответила папа и выехал с парковки. Ехать нам не дольше пятнадцати минут. – Как у тебя дела?

– Все хорошо!

Я вкратце рассказала об учебных проектах, оценках, успехах. Поведала и о знакомстве с Холли, порадовав отца тем, что наконец-то начала общаться с миром живых.

– Я счастлив, что ты потихоньку возвращаешься к себе прежней. Вспомни, ты ведь была той еще…

– Занозой в заднице? – Перебила я.

– Хуже. – Хохотнул папа. Его смех действовал как лечебная грелка. – Тебя было не остановить! Помню, Лу сидит, читает сказку, а ты вертишься вокруг неё юлой! Или тот день, когда мы с Эсмеральдой и Лу ездили в Нью-Йорк, помнишь?

Я кивнула. Ещё бы мне не помнить один из лучших дней в жизни.

– Мы встретили уличных танцоров на Таймс-Сквере. Они собирали деньги. Помнишь, ты присоединилась к их танцу? И это в восемь лет! Ты покорила всех прохожих. А Лу сердилась, ей не нравились такие…

– Раскрепощенные движения, да. – Усмехнулась я. – И заработала тогда свои первые честные пять баксов.

– Тогда мама и решила срочно сдать вас в балет. – Вспоминал отец, глядя перед собой. – Милая, на этом концерте были серьезные люди. Так мне сказала миссис Уайтстоун. Что, если тебе предложат потрясающую возможность? Европа…

– Да, было бы славно… – Я отвернулась к окну и почесала нос. – О, приехали!

Я резко отстегнула ремень и потянулась к отцу, чтобы поцеловать и обнять на прощание.

– Кэтти, у тебя точно все в порядке? – Нахмурился он.

Как бы так ответить, чтобы нос не зачесался?

– У меня все хорошо. – Кивнула я. – Завтра с утра пары, а время уже близится к одиннадцати. Ты сам-то завтра встанешь на работу?

– А что мне? Я и так слишком часто торчу дома. Нужно же иногда развиваться и просвещаться!

– Ладно, тогда пока. Напиши, как только доедешь до дома. Люблю тебя!

Смачно чмокнув папу в щеку, я широко улыбнулась, а он, как в детстве, щелкнул меня по носу.

– И я тебя люблю, детка. Будь умницей.

Я дождалась, пока красный Гольф скроется за маленькими кафе, и поплелась в общежитие.

***

Отключилась я, едва коснувшись подушки. Не переодевшись, не сходив в душ. Утром меня разбудил будильник Джун, и я подорвалась забить ванную комнату. Под освежающими струями я только и думала, что о встрече с Холли. Не терпелось рассказать ей о кастинге и об этом… Волкере. Но ещё больше я ждала вечера, чтобы увидеть результаты кастинга.

После двух пар мы с Холс встретились в кофейне.

– Выкладывай! – Спохватилась подруга, как только я села за стол.

Минут десять я излагала, бурно жестикулируя, что произошло вчера. Холли периодически вставляла междометия, щелкала пальцами и выпучивала глаза.

– Черт подери, крошка! Да ты его уничтожила! Дай пять! – Оглушительный хлопок наших ладоней. – И на концерт успела!