Официальными инструкциями было выдано: не расслабляться, а для этого – ходить везде и всегда в форме и считать это просто коротким сном и неправдой. И приходилось-таки эту форму минимум дважды в отпуске надевать для постановки на учёт в местной комендатуре и снятия с него. Первые особо отличившиеся получали отпускные документы и покидали казарму. Дошла очередь и до Андрюхи. Наверно, при всей красноречивости невозможно описать впечатления курсанта непосредственно перед убытием в первый отпуск. Никакой полёт на Мальдивы или покупка Бентли с этим и рядом не стоит. Проявлялся «эффект засветки», когда яркость картинки превышает чувствительность фотоприёмника и получается сплошное белое пятно. Ровно таким пятном в памяти Андрюхи и остался выход через КПП на свободу и путь до вокзала.
Ехать пришлось через Орёл. Прямых поездов через Брянск зимой не ходило. Ехали вдвоём из группы. Добрый малый Андрюха Кобелев, получивший за некоторую демонстративную флегматичность кличку Козырь, был из Орла. В Орёл приехали к полуночи. Снег, мороз, настоящая зима —круто! Единственным способом достичь Брянска была электричка в полшестого утра. Оставшись один и не особо комплексуя по поводу этого, Андрюха погулял по зимнему ночному Орлу, шинель не позволяла замёрзнуть, и благополучно дождался промёрзшей электрички. И спустя ещё три часа – вот он, Брянск, город из снов о прошлой жизни. Такой же зимне-бело-морозный и притихший в раздумье, как встретить получившегося вместо можайца бабковца. Всё было в кайф. Замёрзшее окно тралика на задней площадке, горка, по которой взбирались классом в походе в цирк, набережная, мост через Десну, Т-34 на постаменте, ж/д мост, родная остановка, дом, родители, комната… Невероятно!
Короткие дни летели быстро. Первый ушёл на поездку в комендатуру, чкание в форме по знакомым и благополучное снятие этой формы. Пройдясь по всем друзьям-товарищам и обнаружив, что у всех давно свои заботы в виде учёбы, у некоторых – работы, а у некоторых и семьи, Андрюха предавался расслаблению и отхождению от полугодовалого стресса в казарме. Зашёл к Вове, и его мать объявила, что тот скоро прибудет на каникулы и это совпадёт с его днём рождения.
Отмечание дня рождения Вовы было очень давним и особым ритуалом. Всё обязательно должно было пройти через застолье и вечер в компании подруг. Компания получалась небольшая – 4–6 человек, и вечер – вполне безобидным. А вот получалось так, что подруги каждый раз были новые. И «подбор персонала» был исключительно в ведении Вовы. Как-то не особо умел находить язык с противоположным полом Андрюха. Комплексы, мнительность, всё такое… Но всё, как уже сказано, всегда было по-детски безобидно. Да и не столь распутные тогда были времена.
Оставалась пара дней отпуска, и предчувствие того, что скоро придётся проснуться, уже сказывалось. Короткие зимние дни пролетали быстро, а потому длинные вечера заполнялись мероприятиями максимально. Не испытывая особого душевного подъёма от догадки, кого из Вовиных старых подруг, наверно, придётся увидеть, Андрюха прибыл в назначенный час на торжество. Вовина мать, как всегда, постаралась и, как всегда, проявляла природную интеллигентность учителя с многодесятилетним стажем. Это ещё потом горе-учителя превратятся в холуёв и инструмент подтасовки бюллетеней на голосовании в угоду омерзевшей власти, но в те времена у них ещё была возможность посвящать жизнь любимому делу.
Вова приехал за день до этого, но с поразительным талантом уже успел обо всём позаботиться. И, к приятному удивлению, в банке подруг Вовы нашлись не те, кого Андрюха опасался увидеть, а абсолютно незнакомые. Уже морально придавленное грядущим обстоятельством скорого отъезда восприятие окружающей действительности не позволяло особо загораться перспективами длительного общения и каких-то взаимных зацепок, но что-то неожиданное и необычное в душе возникло сразу. Андрюха сначала не понял, что да как и как к этому всему относиться.
«Итак, она звалась Татьяна». Не было сомнений, что они раньше не встречались ни разу, но при явной открытости и скромности у Андрюхи уже через несколько минут появилось ощущение, что они знают друг друга давно. Ни намёка на выпендрёж, на болтливость или заносчивость так гармонично сочеталось с неподдельной открытостью и резонировало с Андрюхиными представлениями о нормальных отношениях между людьми, что через полчаса подсознательное и естественное опасение дополнительных моральных травм для обоих в связи с неминуемым скорым и долгим отъездом притупилось почти полностью.
Это через много лет Андрюхе стало понятно, насколько далека была Татьяна от сложности ситуации, в которую её втянул обормот Вова и познакомил со своим другом-придурком. Даже будучи предупреждённой о его скором отъезде, какие были у неё шансы получить хоть малейшее представление о времени и расстоянии, которые должны были их разлучать в отсутствие мобильной связи и возможности всё бросить и приехать? Да и откуда ей было знать о принципиальном отсутствии такой возможности общаться хоть как-то, что фактически казарма – это та же тюрьма, откуда нет выхода, по крайней мере короче, чем в годы. О том, под каким прессингом приходится быть эти месяцы как в училище, так и вырываясь из него в редкие дни по разным поводам.
Это уже через десятки лет, после сложных жизненных заморочек и взросления дочерей, стали доходить простые истины, элементы женской логики и прочие нюансы абсолютно иного видения мира, жизни, текущих и долговременных планов, стремлений и потребностей. Пока же они, как старые и давно близкие люди, посвятили вечер изложению информации друг о друге и прочей безобидной болтовне. Не совпадала эта встреча с представлениями из Андрюхиного подсознания и опыта предыдущей жизни в роли гадкого утёнка о том, что женщин когда-нибудь придётся завоёвывать и терпеть потом всю жизнь их заморочки.
Явление Татьяны было настолько естественным и обезоруживающим, что отодвинуло в тень все эти опасения и размышления о том, что дальше. Два человека просто наслаждались обществом друг друга. Она, наверно, была такой естественной по жизни, а он обомлел от единственных выдавшихся за отпуск нескольких часов пребывания в мире без войны и столь редких и ценных минут иного умиротворяющего бытия. Когда кажется, что всё, что тебе нужно по жизни, – вот оно, рядом. «Тут потом явно будет над чем поработать доктору Бабкову», – подумал Андрюха.
Часы классного вечера утекли сквозь пальцы. Морозный город, путь до Татьяниного дома, несколько минут прощаний, он попросил адрес, она, не раздумывая, продиктовала. Вот и всё, казалось. Нужно забыть. Не мучить ни себя, ни её. Только вот не поймёт. «Останусь очередным промелькнувшим придурком в её жизни». Только ощущение, что теперь что-то будет по-другому, уже не выкинуть из головы. По крайней мере ему будет кому теперь написать, не только родителям. Нужно будет только решиться. Как ни привыкай, неприятно быть очередной раз посланным.
Замёрзший поезд оттаивал, уже подходя к Воронежу. Последние часы псевдосвободы. И вот она опять – казарма. Доклад по форме о возвращении и отсутствии залётов, парадка на ПШа, народ стекается в прострации, но поначалу натянутое общение с братьями по участи начинает растапливать ступор в сознании неизбежного длинного полугодия. Ещё вчера была не казарменная кровать и не Заварин являлся ему на ночь. Ещё вчера это была Татьяна, но в программе сегодняшнего вечера, как и почти пары сотен следующих, сказки уже не будет. Завтра всё закрутится заново. Но злющая предательская тоска будет пытать ещё несколько вечеров, пока не отляжет через неделю.
Государство в лице преподавательского состава КВВКИУРВ продолжало давать качественное и достойное образование слушателям, которые были в состоянии воспринять и оценить. Оценить реально получалось позже и с ощущением угрызений совести за собственную неблагодарность и выплеснутый в адрес тех лет негатив, очутившись в последующей позорной эпохе, многими десятилетиями пожиравшей созданные в те времена материальные блага и остаток достойных людей, которые не проявили способностей или желания перестроиться под принципы и понятия меркантильного благопожирания и немыслимого уровня лицемерия и скотства.
