«Курс!» – скомандовал старшина Заварин. Бабковцами уже был приобретён соответствующий рефлекс, и все изобразили некоторое подобие строевого шага.

«Что приуныли? – не унимался Заварин. – Не успеете опомниться, как будете идти в баню по этой дороге в последний раз!»

Раздавшийся в ответ звук сочетал в себе переливы воя и хохота. «5 лет! – в ужасе подумал Андрюха. – 5 лет впереди!!! Да это, блин, целая жизнь! Жизнь в… дурдоме! Вот, блин, зараза этот Заварин!»

Присяга, как ни хотела подождать пробивающихся к ней сквозь шквал тягот и лишений армейской службы новобранцев, а всё стремилась удрать за горизонт, её всё-таки догнали, и этот день наступил. Показавшаяся с год пара летних месяцев мытарств была преодолена, ритуал отработан, и вот бабковцы в парадке на плацу, и это уже не тренировка. По такому случаю Андрюхины родители в первый раз в жизни предприняли совместный выезд на юг. Вряд ли они столь сильно мечтали о Ленинграде, чтобы не обрадоваться тому, что новым не пустым словом в географии для них зазвучал Краснодар. Но финансовое положение так и не позволяло им потом приезжать часто. Может, тройку раз и на выпуск. Старшая сестра была в Москве, выдавалась замуж, и финансирование всех её мероприятий имело наивысший приоритет.

Для Краснодара события разряда присяги в КВВКИУРВ принимали городской масштаб. Желающих поприсутствовать было хоть отбавляй. Для теперь уже настоящих курсантов этот день пролетел быстро, и началось самое длинное в их жизни учебное полугодие – первое.

Первое расписание занятий по истечении дней так и оставалось белым. Это уже после первого отпуска выработалась привычка заштриховывать прожитые дни в расписании, символически приближаясь к следующему отпуску. Потому абсолютно новое и белое расписание занятий потом подсознательно ассоциировалось с событием тяжести бетонной плиты, положенной на мечты о свободе. Далее начиналась выработка именно тех черт характера, которые и позволяли Андрюхе потом в жизни подступать к неподъёмным и непомерным задачам и объёмам работ, часто с непредсказуемым результатом, вгрызаться в них и упорно день за днём «рыть рогом землю», не сдаваясь неделями, годами, иногда и десятилетиями, выковыривая из всех закоулков души осколки приобретённых в казарме стойкости духа и упорства, собирая их в кучу и даже «пробивая стены головой» на отдельных этапах.

Когда в абсолютно белом расписании с более чем полутора сотнями клеток закрашивались первые три, бетонная плита уже начинала казаться не столь монолитной и неприступной. По крайней мере появлялось осознание, что её в принципе можно грызть. Когда же становились закрашены 7 клеток, а потом и все 10, загорался и огонёк надежды на то, что и это пройдёт, и во всём есть смысл, и всё небесполезно, а значит, время послеотпускных соплей прошло. Реальность – она здесь. Не всё так уж и плохо. И много интересного, и есть перспективы и будущее, и оно достойное. И всё самое лучшее – впереди. И пора показать американскому империализму, что его гроза затихла лишь на немного и вернулась к набору силы. В чём никогда не сомневался преподаватель матанализа Василий Андреевич Бухтояров.

Незаметно расписание заштриховывалось на треть. И всё уже шло своим чередом. Нет, тяжесть с души никуда не уходила. Просто приходили навыки нести её, как неотъемлемую часть этой самой души. Андрюха ещё не понимал, что так будет всю жизнь. Эти кирпичи с годами никуда не деть. Как ни старайся, но их будет становиться всё больше и больше. И больше сил понадобится, чтобы с ними не просто существовать, а жить полноценной и максимально яркой жизнью, пытаться создавать и творить, и даже заряжать энергией других. Поначалу это будет просто ответственность за тех, кто попал в зону твоего влияния. Потому оно и ярко, и радостно так в детстве, что нет своих детей пока и не за кого переживать, стараться оградить от бед и несчастий, помочь избежать ошибок, да просто мысленно охранять, кто верит – молиться, хотя суть – она та же. Как говорил Вито Корлеоне Майклу: «Мужчина не может позволить себе быть беспечным. Дети и женщины – могут, мужчина – нет». Жизнь фактически уже не твоя. Она – тех, кто пришёл наделить её смыслом, когда время беспечности прошло.

И к этой тяжести ответственности и переживаний будет добавляться и расти тяжесть собственных грехов и ошибок, некоторые из которых исправить нельзя. И самое проблемное в том, что вещи иногда выходят из границ всяческих норм и понятий и могут быть настолько запутанными, что от этих самых ошибок даже и отречься нельзя. И ничего не остаётся, как нести этот груз и надеяться где-то глубоко в душе на прощение, хотя по всем религиозным и общепринятым нормам приговора не избежать. Потом ещё нужно будет прибавить груз чернухи и негатива, записанного напрямую в подсознание. От повсеместной несправедливости и скотства. Свинства на дороге. Собственных срывов и неправоты. Накапливающихся болячек… И со всем этим по-прежнему нужно будет стараться жить полноценной жизнью, потому как одну из важных обязанностей человека – стараться быть счастливым – никто не отменял. И при всём этом по-прежнему окружающие должны заряжаться твоей энергией, иначе всё зря.

Андрюха помнит всего пару лет эйфории после того, как, сознательно пройдя путь от образцового офицера до врага народа, ему удалось уйти из армии. Полученный потенциал за годы бабковства, казалось, позволит свернуть горы, и все дороги открыты. Это было начало 90-х. Но от прохождения мимо всех душевных камней и якорей страховки он не давал. И только полученные навыки и бойцовский дух позволяли идти вперёд, ценить что есть и всеми силами стараться быть счастливым. Не всем бабковцам это удалось. Пока же «тренировка расписанием» ещё и не начиналась.

Строевая подготовка, общевойсковые уставы, математика, физика, военная история, физподготовка, история партии. Подъём в 6:10, зарядка с выбегом за пределы училища, чаще всего по форме два, умывание, заправка кроватей, порядок в тумбочках, построение, на завтрак, завтрак, лишнее время, развод на занятия, пары, пары, пары, в расположение, построение на обед, обед, лишнее время, самоподготовка, работы по благоустройству, хозработы, уборка территории, чистка оружия, построение на ужин, ужин, лишнее время, подшиваться, чиститься, готовиться к завтрашнему дню, обязательный просмотр программы «Время» в 21:00, отбой в 10, конспектирование материалов XXVI съезда, ликвидация учебных хвостов в Ленинской комнате, упал, забылся – будни вне наряда. В караулы первокурсники не ходили. Считалось, что ещё рано доверять первокурснику бегать с автоматом и боевыми патронами вокруг складов в Афипке или подследственных в комендатуре. Но наряды всех видов за первые три года казармы были пройдены многократно.

Считалось, что самым тяжёлым был наряд по столовой. Трижды в день накрыть столы, убрать, подмести и помыть посуду за тремя тысячами человек – огромный объём работы для 20 человек. Но Андрюхе наряд по столовой нравился несравнимо больше, чем наряд по курсу, особенно когда со второй половины первого года ему приходилось ходить дежурным по этому курсу, а не дневальным. Железное правило «подальше от начальства – поближе к кухне» признавалось однозначно. Даже если выпадало «идти на дискотеку». Дискотекой в наряде по столовой называлась посудомойка. Посудомоечная машина на ней, конечно, была, но эффективность от неё была менее, чем эффективность смывания грязи с машины «керхером».

Три человека дискотеки обязаны были после каждого приёма пищи загрузить в посудомойку с десяток тысяч тарелок, протереть их тряпкой на выходе и отправить в сушилку. Практически это был бесконечный процесс в течение суток. На мойке было как в бане, что навевало Андрюхе тоскливые воспоминания о гражданке. К бане его приучил друг Джо, который был на 10 лет старше, здоровый как лось, и в перерывах между банями заставлял Андрюху бегать по лесу, молотить макивару и ломать кулаками кирпичи. Жаль, что Джо куда-то пропал в год перед Можайкой. Ну а когда на мойке был и Ефим, на дискотеку в свободное время приходили и другие курсанты наряда послушать безупречные шедевры в исполнении безупречного Ефимовского голоса. Короче, было весело.