Поезд был скорым и не останавливался на Втором Брянске, а слегка притормаживал. Проводники даже не опускали подножки, а некоторые и вообще не открывали дверей. Андрюха написал письмо родителям, но не был уверен, сможет ли он отправить его на станции. Открыть дверь проводника удалось уговорить. Поезд притормозил до скорости пешехода, но так и не остановился. Держась за поручень и свисая над перроном, Андрюха крикнул проходящему мимо мужику: «Отправьте, пожалуйста!» и помахал конвертом. К счастью, мужик оказался не тормозом и даже поспешил поймать конверт, но у него не было шансов. Конверт спланировал и опустился на перрон рядом с лужей метрах в пяти перед мужиком. Андрюха только успел увидеть, что тот подбежал, поднял конверт и помахал Андрюхе им, мол, «всё сделаю».
Теперь родители должны узнать, где он. Наверно, удивятся, что тот уехал на север, а через месяц написал с юга. «Что такое пара-тройка тысяч километров для бешеной собаки?» – мелькнуло в мозгу. Зелень и протоптанная вдоль путей дорожка уже начали ассоциироваться с потерянной свободой. Он ещё много раз будет наблюдать их, возвращаясь из отпуска, и всегда будет бороться с нахлынувшей тоской и атакующим из подсознания мозг предательским вопросом: «Неужели это на всю жизнь?»
Сейчас поезд в первый раз увозил его всё дальше на юг от родных и до боли знакомых мест. Постепенно природа за окном стала меняться. Начиналась жара, которая не приносила особых проблем. В вагоне была почти одна абитура. Ни детей, ни стариков. Открыли всё, что можно, и тёплый сквозняк гулял везде. Сухпай был вполне съедобным, лежать можно было сколько угодно, и большинство воспользовалось советом набираться сил и ловить момент «вынужденного оттяга», так как в ближайшие полгода он больше не наступит. Верилось с трудом.
И вот за окном появились объекты, ставшие для Андрюхи символом того Краснодара, в котором прошла его юность. Пирамидальные тополя. Это потом они дошли и обосновались в средней полосе, а сейчас разделяли перелесками именно ростовские и кубанские поля. И вот он – Краснодар. Сначала Краснодар II, а потом и главный. Всё было в диковинку для Андрюхи. Сам южный воздух, природа и даже то немногое, что удалось увидеть из крытого кузова грузовика сзади по курсу по пути с вокзала на КСП. Именно на Краевом Сборном Пункте проходили экзамены в КВВКИУРВСН. Расположенный за городом вблизи той же железной дороги, это уже не был военный лагерь, а в наличии уже имелся трёхметровый забор по периметру, давящий самим своим существованием и посяганием на свободу.
Прибыв на КСП, можайцы обнаружили, что их ждали. И ждали их далеко не с добрыми намерениями. Ситуация местной абитуре, большинство из которой были краснодарцы, была представлена так, что скоро из Можайки привезут паразитов, которые вытеснят из кандидатов многих из них. Но никто ещё не знал, сколько именно привезут можайцев. Когда же обнаружилось, что их несколько десятков, ситуация приблизилась к бунту. Явные кандидаты на вылет настраивали других краснодарцев против можайцев и призывали мстить за них. На многих это действовало.
Почувствовав со своей стороны некую агрессию против них, можайцы также начали кучковаться, и скрытое противостояние усиливалось. В ход гостеприимными краснодарцами пускались многие уловки из опыта армейской жизни предыдущих поколений. Ну, например, «велосипед». Это когда ночью сонному можайцу между пальцев ног вставляли кусок газеты и поджигали его. Ещё не проснувшись, объект атаки начинал дрыгать ногами, повторяя в воздухе движения при кручении педалей и доставляя радостное возбуждение наблюдающим. К счастью, такое противостояние длилось пару дней. После проведения мандатной комиссии всех недовольных отсеянных удалили с КСП, и оставшимся краснодарцам и можайцам ничего не оставалось делать, как искать пути мирного сосуществования.
Из оставшихся стали формировать курсы по факультетам и готовить к отправке в училище. Все были распределены по группам и отделениям. И для курса был назначен вожак – старшина. На втором факультете АСУ, куда поступили два Андрюхи, старшиной был пришедший из войск и поступивший на этот курс Заварин. Высокий, здоровый, с соответствующим голосом и манерами. Казалось, что где-то существуют специальные роддома, где рожают или выращивают именно старшин для армии и оттуда распределяют сразу по войскам. Одним из них был Заварин. Андрюха через много лет был даже уверен, что образ Казбека в мультике «Белка и Стрелка. Звёздные собаки» писали именно с Заварина. И, конечно же, авторитет у него был несомненным и признаваемым всеми.
На курс поступили ещё несколько человек, пришедших из войск. Они были потенциальным сержантами, и на них была обязанность обучить всех базовым армейским навыкам, перечень которых начинался с пришивания погон и петлиц, подшивания, правильного ношения обмундирования и наматывания портянок. Ну и, конечно же, после освоения этих навыков и получения прочей первичной информации о казарме и порядке в ней начались традиционные высокоинтеллектуальные занятия под названием «Подъём – отбой».
Жизнь на КСП пошла веселее, и вот через пару дней настал момент представления курсовых и начальника курса. Курс был построен на плацу. Перед строем стоял майор и два старлея. «Равняйсь! Смирно!» – скомандовал Заварин, чётким строевым подошёл к майору и доложил о том, что курс построен. Звали майора Бабков Александр Александрович. И уже с первого взгляда просматривалась сознательно сдерживаемая, но явно неудержимая энергия, рвущаяся заразить и превратить в боевое подразделение стоящую перед ними кучу идиотов, которую и курсом пока назвать язык не поворачивался. Принцип «дави помалу» пока главенствовал, но никто ещё и догадаться не мог, как мало времени на это главенствование ему было отведено.
Сейчас перед Бабковым был настолько разношёрстный коллектив обормотов, что предстоящая задача выявления потенциальных вожаков и превращения их в сержантский состав, на котором всё держится в армии, казалась нереальной. Разброс в персонажах варьировался от долговязого Джона Афипского, Никулин рядом с которым отдыхал, до добродушного и открытого душой невысокого Серёги Фёдорова, с которого, вероятно, потом писали образ Леверн Хукс в «Полицейской академии». Были здесь и сыны генералов и полковников. Но эти генералы и полковники, добившись личной встречи с Санычем, не настаивали на особых привилегиях для их сынков, а наоборот, покорно просили Саныча «сделать человека из этого подлеца». И за все последующие годы Андрюха так и не смог ни разу никого на курсе отнести к данной категории. Хотя ангелов тут не было, это точно.
За пять лет было всякое. Это были и пять лет «залётов», и пять лет «муштры» и парадных коробок, ставших украшением города, и учёбы, и нарядов, и караулов, и свадеб, иногда и драк. Иногда было стыдно за кого-то, чаще за себя. Но после Можайки Андрюха ни разу не сталкивался с подобной подлостью и злобливостью. Данная зараза просто не имела шансов прижиться на курсе Бабкова. Казак «до мозга костей» Саныч практиковал доведение курса до бешеного исступления, подводя к черте, но не переходя её. Пять лет попыток искоренения пофигизма, малодушия, слабостей, стукачества, воровства и прочих низменных для настоящего офицера мерзостей под девизом «не заставляйте меня шашку вынимать» сочетались с пламенными речами об истинном смысле офицерской доблести и её проявлении в повседневной жизни и не могли не сказаться на психике каждого.
Привитая стойкость к «залётам» и способность выслушивать приговор, смотря в глаза, создала у старшего офицерского состава училища отношение к определению «бабковец» как к диагнозу. И многие, поймав курсантов на мелких нарушениях и определив, что это бабковцы, порой просто махали в отчаянье рукой и уходили восвояси. До крупных залётов бабковцы предпочитали не доводить, так как в этом случае приговор выносил Начальник Курса, а это воспринималось подсознательно равносильно расстрелу. А выносить такие приговоры своим курсантам Саныч не позволял никому в училище. Вытаскивая раздолбаев из лап жаждущих крови полковников и генералов и проявляя готовность стоять до конца за каждого, Саныч мог потом «испепелить только взглядом», возбуждая непреодолимое желание провалиться сквозь землю.
