Я беру со стола карандаш, упираю его острый конец в спину моего любимого босса, между ребер, и бью по нему ладонью со всего маху, словно я шаолиньский монах забивающий гвозди руками. Получилось отлично сквозное отверстие. Подойдёт!
— Олеся, — говорю я, — выключайся.
— В-ы-к-л-ю-ч-а-ю-с-ь.
А теперь реще-реще-реще!
Долбят и долбят. Долбят и долбят. Долбят…
Входная дверь моей квартиры с грохотом вылетает в коридор, и я слышу, как она обрушивается на мягкий коврик. Затем слышу вопль: ВСЕМ ЛЕЖАТЬ!
Да лежу я, лежу.
Люди в чёрной форме, с автоматами наперевес затекают в квартиру густым маслом и растекаются по комнатам, громко выкрикивая:
— Чисто!
— Чисто!
— Чисто!
Спасибо! Я старался. Люблю поддерживать порядок в квартире. Ух-х-х-х, ну и работёнка меня ждёт после того как всё закончится. Полы помой, пыль протри, дверь поставь обратно… Забот невпроворот.
Слышу шаги возле ванной комнаты, глухие такие, явно от тяжёлых ботинок. Заскрипела дверь. Пауза. И кто-то кричит:
— Твою мать! Ебаный ублюдок убил его! Срань то какая… — голос юный, с налётом неопытности.
— Ничего тут не трогай! — наставляет второй голос, более мужественный, с хрипотцой. — Оставим это экспертам. Ёб твою мать… чуть не пизданулся!
— Аккуратнее, шеф, тут повсюду кровь. Даже на потолке! А почему нога свисает с края ванны? Не успел отпилить? Мы помешали?
— Да хуй его знает! Что ты меня пытаешь этим? Вот найдёшь его и лично спросишь! Кухню проверил?
— Краем глаза…
— Пойдём, посмотрим. И сколько раз я тебе говорил, не надевай ты светлые вещи на выезд!
— У меня сегодня особый день! И белое мне к лицу.
— Пару синяков будет тебе к лицу, — и начинает смеяться, прерываясь на кашель, — особый день у него… Надеешься, что она сегодня раздвинет перед тобой свои тощие ножки? Ну-ну…
— Да куда она денется! Думаешь, я спрашивать буду? Впихну так, что еще добавки потребует, сучка…
Шаги уходят на кухню.
Неопытный восклицает:
— Дерьмо мне об штанину, он оставил голову на полу!
— Ты только не блевани тут, — хрипит второй, — Стой! Ты куда?
— Хочу посмотреть…
— Стой тут! Оставь это взрослым дядям, — и снова смеётся, прерываясь на кашель.
— И что ты там хочешь увидеть?
— Хочу понять, чья она!
Раздаётся хлюпанье — видимо, тот, что с хрипотцой, зашёл на кухню, наступая на кровь.
— Аккуратно, — подсказывает неопытный, — не заляпай обувь!
— Мамочка, где же ты раньше была, а? — и снова смеётся, прерываясь на кашель.
Кто-то пробегает вдоль коридора, громко пыхтя. Останавливается у входа на кухню и начинает докладывать:
— Мы никого в квартире не нашли! Пусто, его здесь нет!
— Тогда быстро обыщите все этажи! Ищите следы крови, пятна на стенах… Он не мог съебаться так быстро! Соседи сказали, что он дома. Во всяком случае, был вчера вечером.
— Хорошо! — тяжёлые шаги торопливо проносятся по коридору и сливаются с другими шагами. Я слышу, как они выходят на лестничную клетку (стены у нас очень тонкие) и разбредаются по всему подъезду; кто вниз, кто наверх.
— И как ты собираешься затащить её к себе домой? — продолжают они светский разговор, как ни в чем не бывало.
— Да как и всех. Секрета особого нет…
— Ну-ка ну-ка, делись!
— Тачка брата, хороший парфюм. Умные слова. Под конец опишу ей свой будничный день во всех красках — нагоню жути, так сказать. Добавлю еще, что чуть не погиб сегодня, ловя эту тварь!
И они оба начинают смеяться.
— Может, меня с собой прихватишь? Расскажем ей, как мы вместе ловили эту мразь, ну, а потом вместе разведаем её норки…
— Нет, лучше я один…
— Хорошо, один так один. Ну и духотища же здесь.
— И вонь! Может, включим вентилятор?
— Хочешь провонять с головы до ног?
— Нет. Что ты там забыл, проголодался?
— Я всегда хотел посмотреть, что эти ублюдки хранят в холодильнике. Ёб твою мать! У нас еще одно тело!
— Пиздец!
— Не то слово! Ладно, проверим, что здесь.
— И зачем ты полез в помойку?
— Смотри, у нас тут наркоша оказывается. Ц-И-К-Л-О-Д-О-Л. Пачка пустая. Посмотрим что у нас еще тут. Блокнот доставай. Записывай: на столе обнаружен карандаш со следами крови. Рядом рассыпаны трубочки для напитков. Тут же рядом лежит машинка для стрижки волос, с пучком волос, застрявших в насадке. Из-под холодильника виднеется ручка пилы. В раковине валяются книги. Да что, мать его, он тут делал? Псих какой-то…
— Это записывать?
— Знаешь, что я тебе скажу? Это всё поколение беженцев! Они там у себя такого понавидались, что нам и не снилось. Там такой пиздец был. А теперь они выросли, и решили у нас устроить что-то похожее, что-то, чего им не хватает. Вот нормальный человек так поступил бы? Нет! А для них это — НОРМА! Не о какой морали даже не может быть и речи. Многие живут за ширмой нравственности, и исключительно ради того, чтобы устроиться на работу, сходить в магазин — показать, что он нормальный. Ширма падает, и мы видим ЭТО. У них преобладает инстинкт самосохранения. Он движет ими. Всё, что они делают — это защита. Любой диалог для него — защита. Любой физический контакт с человеком — защита. Он говорит нам: “Здравствуйте!” и мы думаем: Какой вежливый молодой человек. Воспитанный! Да хрена с два, вежливый… Когда мы его найдём, я знаю, куда его пристроить…
— К медикам?
— К медикам!
Ну всё! Терпеть моральные унижения я больше не хочу! Хорошим болтом не страшно и резьбу сорвать! Пора действовать.
Свою ногу, которую они приняли за ногу моего босса, я снимаю с края ванны и медленно погружаю под воду. Ванна большая, глубокая, позволила мне разместиться на дне, прикрывшись телом начальника. Делаю глубокий вдох через пластиковую коктейльную трубочку, которою я продел сквозь отверстие в теле сделанное карандашом. Когда я пропихивал трубочку сквозь мясо и кости, в неё попала кровь, которую мне пришлось выдуть в потолок. Но ничего страшного, вкус крови я переживу. Начинаю потихоньку вставать. Кровавая вода каскадом стекает с моей лысой головы, с плеч, с груди и живота. С конца капает на плавающее у моих ног тело, затем я перешагиваю — и уже капает на пол. Я выхожу в коридор, оставляя за собой кровавые следы. Вижу, как в дверном проёме кухни стоит мужчина. Он стоит ко мне спиной, и даже не замечает, как я подхожу к нему вплотную. Я не дышу. Шариковой ручкой он в точности записывает слова своего напарника, внимательно изучающего содержимое моего стола.
— В подставке для ножей не хватает одного ножа. Самого длинного. Постой… В пепельнице окурок. Он тёплый!
Их общение меня тревожит, — и я медленно поднимаю руку, в которой держу нож с длинным лезвием. Стоящий передо мною паренёк коротко стрижен. Солнце просвечивает сквозь его уши, от чего они похожи на покрасневшие листья клёна.
— И что с того? — спрашивает паренёк. — Наш псих курит?
Появившаяся на его затылке капля пота, медленно пробирается по лабиринту жёсткой щетины и исчезает в воротнике его белой майке поло, такой красивой, выглаженной и очень дорогой. Наверное, от него хорошо пахнет, но я боюсь сделать вдох.
Да и неважно это уже…
— А то, что он здесь! — испуганно заявляет старший, кидая взгляд на напарника.
Неважно, каким от тебя пахнет брендом…
— Где?
Неважно, какой фирмы твоя модная одежда…
— ПОЗАДИ ТЕБЯ!
Неважно, в каком европейском городе собирали твои дорогие часы, когда лезвие ножа вылезает из твоей груди, а кровь изо рта заливает белую майку поло, делая её твоим саваном…
Паренек дёрнулся, как от испуга, покачнулся. Я вынул нож и толкнул его в спину. Неуклюже он делает пару шагов, доходит до побледневшего напарника и замертво валиться на него. Тот машинально вскидывает руки, ловит своего дружка, но поскальзывается на луже крови и валиться на пол. Ну и картина! Голова моего босса прыгает по кухне как мяч на футбольном поле. Брызги крови летят во все стороны: пачкают мои занавески, стол, стены. Мужчина пытается найти точку опоры, упереться туфлями в пол, встать на ладони, но у него ничего не получается — кровь повсюду. Она скользкая. Она мешает. Сейчас он напоминает корову на льду, и мне становиться его жалко. После нескольких неудачных попыток, он успокаивается. Замирает.
