Из письма Марине Кудимовой Ну что вам рассказать ещё, Марина? Живу посредством нитроглицерина И ангелов, танцующих на свет. Я жив, пока они под потолками, Прикинувшись простыми мотыльками, В земном пространстве оставляют след. А я не мотылек, не даже ангел — Туда-сюда шатающийся анкер Внутри часов, висящих на стене Пропахшего безвременьем фастфуда В четвёртом измерении отсюда, Где вы стихов и не читали мне. Хотелось бы… Хотелось бы, конечно, всем поэтам припасть душой к приятным сим предметам: банальностям, фуршетам, шашлыкам, к холодным винам и горячим водам, к валютным вкладам, к избранным народам и даже в худшем случае к волкам… Но уберёг нас Бог от этой страсти: от пыльных дач и от обильной власти, от терпких вин, от жирных шашлыков — хватало в жизни кроткой и короткой гранёного стакана с тёплой водкой и песен в исполнении волков. Неофит Не царь земной, не Третий Рим, Не властный глас, не скипетр грозный — Сам Бог велел мне стать другим В среде изменчивой и розной. И я со страхом и стыдом Решил с изношенных кроссовок Стряхнуть гоморру и содом Столичных торжищ и тусовок. Но всё цеплялось за меня: Арбат страстям прибавил лоску, Тверская поднесла огня, Когда достал я папироску… Авто открылось: «Вам куда?» Манил десертом Елисеев, Шампань сияла среди льда, Как грешница меж фарисеев. Вся ночь, Москвой до звёзд полна, Стелилась в ноги струйкой дыма. Вся вещь была мне суждена. Вся тварь была мне подсудима. И я на всё махнул рукой — В Кривоколенном, на развилке, Я обменял простой покой На звёзды в вычурной бутылке. И долго вспомнить я не мог Во мгле зияющей вселенной — Куда идти велел мне Бог? Уж точно не в Кривоколенный… Из жизни ангелов Ты мне досталась по ленд-лизу Во время третьей мировой. Ты помнишь, шёл я по карнизу Над обожжённой мостовой, А ты летела в платье белом, Разбив оконце чердака, Но овладела смертным телом Моя бессмертная рука. И ты, стремившаяся к тверди, Как в небеса стремится дым, Вдруг убоялась дерзкой смерти Под обаянием моим. Внизу под марш артиллериста Шагали пыльные полки, Но я не выпустил батиста Из окровавленной руки. Держал тебя, как держат птицу, Жалея хрупкие крыла, Пока смещался за границу Жестокий фронт добра и зла. Мы полетели над закатом, Над стольным городом руин, Ты помахала вслед солдатам, Но обернулся лишь один. В железном визге артобстрела, Ломая стебли камышей, Я нёс тебя, как носят тело Из грязи вражеских траншей. В тот миг все люди были братья, Весь мир казался неземным, Когда сплелись твои объятья Над одиночеством моим. И, словно из морей на сушу, Как из сраженья в лазарет, Я нёс тебя, как носят душу За облака, где смерти нет. 2015 Там
На тебе свитерок из мглы, а глаза – поточней зеркал. Нет достойней, чем ты, хулы на земной голубой овал. Носишь шапку из чёрных мхов, пьёшь вино из зелёных рек и ссыпаешь труху стихов в колбы пыльных библиотек. Там, где время семи сортов, где змеиный повис клубок перекошенных правдой ртов, передушенных ложью строк. Там, где нет на тебе лица под личиной папье-маше, там, где ясным лицом лжеца отмеряют покой душе. Там, где мало овечьих благ, но достаточно волчьих злоб. Там, где смерть – предпоследний шаг, там, где жизнь – золотой озноб. Там, где ночь хороша внутри, а снаружи – такая дрянь! Там, где пахнет золой зари на окошке твоём герань. Там, где мать не проспит забот, а жена не уснёт вовек. Там… где небо готовит брод для таких же, как ты, калек… 1988–1998 Из жизни певцов Мой голос тих в пучине ора, Среди поющих – хрипловат… Недавно выгнали из хора — Я снова в чём-то виноват, Не дотянул какой-то ноты, Когда «бродяга в лодку сел»… Но я же плакал, идиоты! Я плакал – значит, тоже пел. Но умолкают лицемеры, Когда, войдя в недетский раж, Ору я в храме «Символ веры», Хриплю, сбиваясь, «Отче наш»… И, подходя к известной Чаше, Я смутно думаю о том, Что не нужны мне песни ваши, Их не поют перед Судом. Но я и там молчать не стану, Не зря прошёл и Крым, и рым. «Прости мя, Отче!» – громко гряну Охрипшим шёпотом своим… 2015 |
