Сирота По заказу Ирода-царя И меня искали. Только зря. Дон меня не выдал, спас камыш. Прошептала звёздочка: «Малыш…» А вдоль берега скакали кони, кони, Злые кони в цезарской попоне, Стражники вздымали копия На тревожны шелесты былья… Но Господь везеньем не оставил, Товарняк на рельсы Он поставил, И уехал я, упав в песок, На восток, братишка, на восток… Сорок лет кочую в захолустьях, Воду пью в холодных русских устьях, Чёрный Христа ради у мамаш Русский хлеб выпрашиваю наш… Я не раб, не вор, не росомаха — Огород вскопаю в три замаха! Погремуха – Стёпка Огонёк. А крестили? Вроде бы Санёк… «Любви нас учит правильный Господь…» Любви нас учит правильный Господь, Он учит нас не цацкаться с врагами, Не сокрушать недужную их плоть Набитыми стальными кулаками, А сокрушать – словами, хоть в пылу, То это мы должны, мы это можем… Но почему ж на всякую хулу Выхватываем кортики из ножен? Огонь Меня сожгли на юге Украины, Мной, как золой, посыпали руины И срезы ядовитого жнивья. Но я не растворился, не распался, Мой скорбный дух не умер, он остался В пространстве мирового бытия. Давно готовы крылья для полёта, Мне ангел дал огонь для огнемёта И чёрный шлем небесного бойца. Вожу прицелом по суконным спинам, Ищу тебя, пропахшего бензином, Ведь я тебя запомнил, подлеца! 2014 Не хватает сердца Печален мир. В нём нет воды, огня, В нём не хватает платины и ситца, В нём не хватает, может быть, меня, В пустое небо падшего, как птица. В нём не хватает белых городов, И чёрных сосен вдоль ночной дороги, И грохота ломающихся льдов, И волчьей своры, уносящей ноги. Мне в этом мире странно пребывать; Круг бытия становится всё уже, И всё трудней с разбега разбивать Узорчатый ледок апрельской лужи. Мир опечален слабостью моей, Я опечален миром уходящим. Не русский, а советский соловей Меня учил мотивам леденящим, Да вот недоучил… Едва пропев Последний писк, в котором сердце тает, Как плод, упал, исчез среди дерев, Оставив то, чего и так хватает… А не хватает – сердца в небесах И голоса, чтоб нёсся надо льдами, Как вольный дух, как неизбывный страх Пред всем неведомым, что будет с нами. Чтоб тень мелькнула в глубине двора, Чтоб неспроста залаяла собака И скрипнула бы дверь, когда пора В ночь уходить — Без адреса, Без знака… Лесополоса
Я всегда пребывал на последних ролях В шумных пиршествах, в обществах жрущих. Я всегда умирал на бескрайних полях, Где совсем уж не видно живущих. Я шатался по травам, свободен и бос, Обходя пропускные заставы По тропинкам, вдоль сталинских лесополос, По окраинам хлебной державы. И теперь я лежу посредине земли, Где бессмертники дремлют хорами. Жду с востока зари, чтобы ноги несли К безымянным домам за буграми. Со штанин поснимаю сухие репьи, Добреду кое-как до сельмага… Оживу за измятые эти рубли И воскресну в траве у оврага. Простучит за пригорком «Саратов – Москва», Просвистят реактивные звуки, И склонится к России моя голова, В ледяные отцовские руки. Суд Сомкнулись веки мудрецов, Сложили крылья птицы. Нам обещали суд отцов Послы из-за границы. И мы, губами шевеля, Шептали вечерами: «Да будь ты проклята, земля, Заря не за горами! Отмоемся от всех кровей, Отрём слезинки платом И встретим тех, кто был правей, И хлебушком, и златом…» Но как прознать иной зари И звёзд в рассветной дымке, Когда придут судить цари Грехи и недоимки? Не хватит странникам хлебов И злата богатеям, Чтоб рассчитаться за любовь, Которой не имеем. Руфер Подо мной пространство без огранки, Мутный страз, искусственный рубин: Вижу мир в разрыв телепрограммки, В трещины расстрелянных витрин; Там, во мгле стеклянной полусферы, Исторгая боль, свинец и мат, Движутся в атаку офицеры На седьмой хрустальный каземат. Сколько их погибло в этих битвах, Не сочтёт мой старый ноутбук — Столько мегабит в бейсбольных битах И в костях непримиримых рук… Времена сбежались облаками. Далеко от людных площадей Я столетья трогаю руками, Словно карусельных лошадей; Мир гудит, вращаясь и качаясь, Я беззвучно открываю рот: Я пою, я искренне печалюсь За ходящий по земле народ. У ночных полётов нет мотива, Спрыгну там, где выше и темней, Где фокусировка объектива Соблюдает правила огней. Ветер мне, как друг последний, дорог, Распахнись, рубаха, в паруса — Я тебя снимаю, враг мой город, Удаляясь точкой в небеса. О, как дорога мне эта призма!.. Чёрный Canon врос в меня, как свой. Я последний зритель урбанизма В метре от булыжной мостовой. |
