— Ну, ты, — Кузнецов грязно выругался и засучил обтрёпанные рукава. — Офицер, твою мать… Высоко тут забрался, а? Выродок пёсий…

Ярослав молча сбросил с пальцев сеть. Кузнецов неожиданно ловко увернулся и ринулся навстречу врагу, занося кулак. Мишка сорвался с места; он никак не успевал пересечь огромный зал…

— Митар, прекрати! — голос Зарецкого отразился от высоких сводов, рассыпался затихающим эхом. — Всё уже… Он тебе больше не наставник…

— Ишь ты, — Кузнецов глухо зарычал и попытался ухватить недруга за горло. — Эк тебе живётся легко… Сам, небось, так и думал, да? Совесть-то нигде не свербит?

Мишка шумно споткнулся об опрокинутый стул; оба обернулись к нему, Кузнецов опомнился чуть раньше. Ярослав отшатнулся, прижимая ладонь к виску. Белобрысый снова занёс кулак; Старов рванулся навстречу.

— Миш, стой, не надо! — велел Зарецкий, и Мишка послушно замер. — Отойди… Не мешай…

Кузнецов издевательски заржал.

— Чего не надо-то? Не впервой ведь за чужими спинами прятаться, а? Трус поганый…

Он снова ударил — грубо, безыскусно, яростно. Зарецкий прянул в сторону, перехватил его руку. Они вновь схватились врукопашную. Кузнецов был на голову выше, хоть и явно проигрывал в ловкости, зато злости ему было не занимать. Ярослав, скорее, оборонялся, теснил нелегала к подножию сцены. Надо, наверное, вызвать безопасников… Или они тут только помешают?..

— Что, Пройда, не меняются люди, а? — зло выдохнул Кузнецов. — Какой был, такой и остался… Что бы ни было, лишь бы тебя не зацепило…

Зарецкий с неожиданной яростью сгрёб его за ворот рубашки и как следует приложил спиной о край сцены.

— В том, что я жив, — тихо проговорил он в лицо Кузнецову, — моей вины мало.

— Ой ли? — нелегал попытался дотянуться до его горла, но длинная рука лишь бессильно скребнула по плечу Зарецкого. — Как же так вышло-то, если Драган мёртв? Не того, выходит, в ученики выбрал?

— А ты, выходит, не того — в учителя, — горько сказал Ярослав. — Во что он тебя втравил? Зачем?

— Затем, чтоб на родной земле вольно жилось, — выплюнул Кузнецов. — Где ж тебе понять, тебе и тут хорошо… Силу-то как приберёг, хитрая морда, пока ноги уносил? Я вот свою… на Ерголову жизнь обменял…

Эхо его слов увяло в звенящей тишине. Медленно кружилась в солнечных лучах опадающая пыль. Где-то вдалеке загремело, зашумели мужские голоса; сюда долетали лишь отзвуки. Ярослав выпустил Кузнецова, отступил на несколько шагов, медленно, со значением, коснулся левой рукой лба, губ и груди. Нелегал мешком осел на пол, тут же подобрался, но вскакивать и бросаться в бой отчего-то не спешил.

— Уходи, — тихо проговорил Зарецкий. — Я сниму чары, тебя не поймают. Уезжай из города, ложись на дно. Живи. Ну! Чего ждёшь?

— Я не такой, как ты, — процедил Кузнецов. — Я наставника в беде не брошу… Покуда Ергол жив, я с ним буду…

— Он мёртв, — подал голос Мишка. Сам не понял, зачем.

Зарецкий рывком к нему обернулся. Старов сглотнул застрявший в горле комок, нетвёрдо шагнул вперёд. Мышцы отозвались на движение тянущей болью.

— Я видел, — сказал он, глядя на коллегу. — Наверное, что-то с сердцем, я не знаю…

Кузнецов неловко пошевелился; тихий шорох отчётливо отразился от стен. Ярослав, коротко выругавшись, рухнул рядом с ним на колени, ухватил за метнувшуюся к карману руку — уже сам понимал, что поздно. Прижал ладони к лицу, привалился плечом к пластиковой облицовке сцены. Мишка медленно подошёл, осторожно потянул неподвижного Кузнецова за локоть. В одеревеневших пальцах поблёскивал знакомый проклятый амулет.

— Вот же я идиот, — проговорил Старов. Эхо согласилось: «Идиот, идиот, идиот…» — Ярик… Ты чего?

— Ничего, — глухо сказал Зарецкий. — Всё уже…

Мишка уселся на корточки, без надежды пощупал у Кузнецова пульс. Он перестал понимать, что тут творится.

— Я думал, он тогда тебя послушается, — виновато пробормотал Старов. — Кто он такой хоть?

— Друг… детства, — через силу выговорил Ярослав. — Какая… теперь… разница…

— Он сам так решил, — сказал Мишка. Надо убрать подальше опасный амулет, ещё кто-нибудь напорется ненароком… — У него был выбор.

— У всех был, — эхом отозвался Зарецкий.

Мишка вытащил из кармана носовой платок и бережно завернул в него опасную побрякушку. Пристроил на полу рядом с телом, кое-как встал. Помог подняться другу. Ярослав оперся спиной о подмостки, небрежно вытер кровь, собравшуюся в углу рта. Он всё ещё был бледен и тяжело дышал.

— Верховского позвать? — наудачу предложил Мишка.

Зарецкий качнул головой и прикрыл глаза. Надо было бежать на подмогу к воюющим где-то Максу, Андрею и Косте, но Старов всё медлил. Отдалённый шум понемногу стихал. Поймали ли безопасники кого-нибудь из важных управских шишек? Взяли ли хоть кого-то живым? Сколько положили подвернувшихся под руку мирных?.. Время застыло. Сваленные в груды стулья целились в потолок металлическими ножками, неровными волнами морщилась ковровая дорожка, Кузнецов глядел неподвижными глазами в окно, прямо против ослепительного солнечного света. Только пыль продолжала танцевать в равнодушных лучах.

Тишину разбили торопливые шаги в коридоре. В зал бодрой поступью вошёл Викентьев с двумя бронированными молодчиками на подхвате; следом появился Верховский в сопровождении потрёпанных и мрачных подчинённых. У Макса под глазом наливался фингал, Косте оторвали рукав пиджака, Андрей выглядел целёхоньким, но в круглом лице не осталось ни кровинки. Бедняга… Придётся весь вечер отпаивать валерьянкой… Да и себя заодно — чем покрепче…

— А, коллега, — Викентьев коротко кивнул Мишке. — За тебя уже начали волноваться. Жив-здоров?

— Более-менее, — буркнул Старов. Наглая улыбочка на лице безопасника совершенно ему не нравилась.

— Рад сообщить, что операция успешно завершена, — произнёс Викентьев и покосился на прислонившегося к сцене Зарецкого. — Остаются некоторые формальности… Несущественные. Можно в целом считать, что дело мы закончили.

Ярослав мрачно взглянул на него и ничего не сказал. Мишка шагнул вперёд, прикрывая друга. Сил у него почти не осталось; наверное, у всех тут так, кроме наблюдавших с почтительного расстояния безопасников. В душе жгучей волной поднималась злость.

— Вы ж не собираетесь прямо тут… — угрожающе начал Старов, сверля Викентьева взглядом. — Евгений Валерьевич! Отзовите вы обвинения! Присяга не сработала, мало этого, что ли?

— Здесь случай вне правового поля, — безопасник с фальшивым сожалением покачал головой. — Я бы с удовольствием применил семнадцатый пункт третьей статьи, но у меня нет оснований…

— Да вы бы всю «Цепь» так и прохлопали, если б не Ярослав! — рявкнул Мишка. Подчинённые Викентьева угрожающе зашевелились. Там, конечно, хорошо, если хотя бы шестая категория, но их двое, и оба свежи и полны сил… — Александр Михайлович, вы чего молчите? Мы контроль или где? Беспредел же очевидный! Во что отдел превратится, если мы сейчас… Кто нас слушать вообще станет?

— Вот именно, — мрачно сказал Макс. Он быстрым шагом пересёк зал и встал рядом с Мишкой. — Вы, Евгений Валерьевич, извините, но фигня все ваши обвинения. Ну, ошиблись, бывает, так и не позорились бы уже…

— Что за выражения, Максим Николаевич? — процедил оторопевший Викентьев. Мимо него рысцой пробежал Андрей, втиснулся между Мишкой и Максом. — Коллеги, боюсь, вы не понимаете юридических тонкостей…

— Мы юридических тонкостей не понимаем? — ядовито уточнил Костя. Он поправил погнутые очки, важно вышел на середину зала и повернулся к Викентьеву; Мишка не видел его лица, но мог бы поклясться, что Чернов зло кривит рот и нехорошо щурится. — Коллега, вам лучше пересмотреть воззрения в пользу здравого смысла. В спорных случаях мнение контроля имеет решающее значение.

Он выразительно кивнул шефу. Викентьев тоже повернулся к Верховскому, нервно дёрнул щекой.

— Александр Михайлович, уймите, пожалуйста, подчинённых!

Верховский обвёл спокойным взглядом свою команду, встрёпанную, вымотанную и готовую сцепиться с безопасниками, окончательно нарушая зыбкое перемирие. Достал из кармана пиджака телефон, внимательно изучил экран, словно прямо сейчас не нашлось занятия поважнее. Вежливо кивнул Викентьеву.