Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

Пытаться бежать — самоубийственно, шагать спокойно никак не выходит. Нижние ветви елей колышутся над самой головой, иногда хлещут в лицо смолистыми иголками. Исполинские, в несколько обхватов стволы подступают с обеих сторон; узловатые корни бугрятся под палой хвоей, как вены под кожей. Чаща равнодушна; она не жаждет убить — ей попросту всё равно.

Изогнутые жерди, похожие не то на рыбьи кости, не то на длинные тонкие клыки, торчат из земли меж еловых стволов. Тусклые ленты безжизненно свисают с заострённых верхушек. Столбы такие же непомерно высокие, как и деревья; растрёпанные кончики лент виднеются далеко над головой — не дотянуться. Это и не нужно. Сама изгородь означает спасение. Кто-то обязательно придёт на помощь. Надо остановиться и подождать. Просто подождать…

Ничего не меняется. Сколько часов, дней, лет так прошло — чёрт его знает. Всё так же лениво покачивают лапами ели, безучастно висят выцветшие ленты, никуда не отступает ночной мрак. Только дышать становится всё труднее, а холод пробирается всё глубже под лёгкое платьице. Нужно позвать на помощь, срочно; так, как учили… Из горла вырывается только невнятный хрип, тоненький, будто детский. Это ничего, есть другой способ, надёжный… Пальцы вслепую шарят у шеи, под цветастым воротничком. Там ничего нет.

Слёзы стынут в глазах, горькие и бессильные. Крохотные шаги не приближают к виднеющимся вдали еловым стволам, словно поляна зачарована, словно вся она — морок посреди морока. Прошло уже много часов. Никто не спасёт. Никто не найдёт. Сесть и ждать, пока холод возьмёт своё? Нет, так слишком страшно…

Тёплая вспышка в груди разгоняет кровь в жилах. Света не видно, нет на шее серебряной цепочки, но там, где она должна быть, поселилась невесть откуда взявшаяся огненная искра, беспокойная, зовущая. Нужно бежать туда, куда она манит — вот только как? Шаг вперёд, шаг вправо — всё не то. Серый морок вокруг только мешает, но стоит закрыть глаза, и голубые искры ослепительно вспыхивают во тьме. Одна — на груди, и ещё одна — неимоверно далеко, а может быть, совсем рядом. На несколько мгновений показалось, будто весь мир вокруг охвачен пламенем — нет, залит ослепительным солнечным светом, в котором стремительно тают жалкие ошмётки недобрых чар. Идти теперь легко; гигантских елей больше нет, они не могут преградить путь. Нет и холода. Совсем нет. Он ушёл без следа, побеждённый силой небывало могущественной, много большей, чем те бледные её отголоски, что люди зовут волшбой…

Пахнущий дымом воздух наполнил лёгкие — так, что закружилась голова и запершило в горле. Ира приоткрыла слезящиеся глаза; остро сверкающие синие искры никуда не пропали. Одна, неистово разбрызгивающая свет, источающая тревожное тепло — на груди. Вторая — близко, почти перед глазами; её сияние сочится сквозь пальцы, судорожно сжимающие крохотный амулет. Сердце всё ещё колотится, как сумасшедшее. Всего лишь очередной кошмар. Всего лишь кошмар…

— Слышишь меня?

Совсем рядом — встревоженное, побледневшее лицо. Кивнуть не выйдет, только медленно закрыть и открыть глаза. Ярослав выдохнул и отпустил амулет; синие искры тут же погасли. Их стало немного жаль. Осторожное прикосновение к виску — дольше, чем обычно; значит, дело плохо… Он придержал её за плечи, словно больного, которому нельзя позволять ложиться. К губам настойчиво прижалось деревянное горлышко фляжки.

— Пей. Нужно.

Ира послушно глотнула пахнущей железом прохладной воды. Рядом весело плясало пламя; его тепла не хватило, чтобы прогнать убийственный сон. Ночью холодно… Даже возле огня…

— Не засыпай, пожалуйста, — в тихом голосе сквозит беспокойство. — До полуночи. Пока нельзя.

Да и не тянет. Там, за тонкой вуалью сна — медленно растворяющийся в небытии жуткий морок. Здесь — согретый костром воздух, спасительный свет и человек, без которого она уже была бы мертва. Пару десятков раз. Ярослав осторожно привлёк её к себе, согревая теплом своего тела. Ира опустила тяжёлую голову ему на плечо. Завтра пусть будет, что будет. Сейчас можно…

— Не засыпай!

«Не нарушайте процедуру!..» Воспоминание, кажется, из прошлой жизни, такое теперь далёкое и странно счастливое. Со второй попытки получается выдавить из пересохшего горла что-то осмысленное; голос слушается нехотя, звучит хрипло и незнакомо.

— Не… не буду, — этого мало. Ещё одно усилие над собой; на сей раз выходит проще: — Спасибо…

— Береги силы, — его пальцы рассеянно поглаживают её висок; жаркие искры жизненной силы уже почти не вспыхивают на тёплой коже. — Теперь всё в порядке. Только сейчас не засни…

Он отвёл с её взмокшего лба влажные прядки волос, пристально вгляделся ей в лицо. Месяц тому назад она несказанно удивилась бы, что он умеет смотреть вот так, участливо, ласково… Месяц назад он и не позволил бы себе подобного.

— Слава, — прошептала она, не в силах сладить с голосом, — ты…

— Я люблю тебя, — просто сказал он и усмехнулся: — До сих пор думал, что безнадёжно.

Сердце пропустило удар. Ярослав улыбался; в тёплых карих глазах отблёскивало неугомонное призрачное пламя. Ира протянула руку, несмело коснулась его щеки, заросшей колючей тёмной щетиной. Движение дорого ей далось; Ярослав поймал её ослабевшую ладонь, мягко сжал в своей. Склонившись к ней, он бережно коснулся губами её губ; сперва осторожно, словно боясь навредить, затем — уверенно и властно. Кажется, и он, и она позволили себе забыться; ослепительные, обжигающие мгновения вспыхивали и таяли, как искры над костром, и они совершенно точно не были сном.

— Ты опять меня спас, — прошептала Ира, прислушиваясь к торопливому стуку чужого сердца. — Ты только и делаешь, что меня спасаешь.

— Иногда отвлекаюсь на кого-нибудь другого, — Ярослав улыбнулся и поцеловал её в лоб. — Работа, знаешь ли…

— Врёшь, — она обвила руками его шею и твёрдо взглянула в смеющиеся карие глаза. — Работа тут ни при чём. Просто ты по-другому не можешь, вот и всё.

— Может, и не могу.

Откуда-то из неведомой промозглой дали донёсся тоскливый протяжный вой. Ира невольно поёжилась; Ярослав крепче прижал её к себе.

— Нежить, — заметил он, прислушиваясь к полной отзвуков тишине. — Уже полночь. Ещё немножко потерпи, и можно будет поспать.

— Уснёшь тут теперь…

Зарецкий рассмеялся негромко и как-то виновато.

— Уснёшь. Нам обоим отдых не помешает.

— Ты все силы на меня потратил…

— Впервой, что ли?

Настала Ирина очередь смущаться. Сколько хлопот от неё! Должно быть, Ярослав попросту привык о ней заботиться. Она снова поцеловала его, счастливая, что может теперь вот так запросто это делать. Здесь, с ним рядом, в его тёплых объятиях, нет места ни страху, ни холоду. Вдалеке опять раздался монотонный вой, рассыпался тявканьем, оборвался; костёр вспыхнул ярче, вытягиваясь к низко нависшим еловым лапам, и тут же, присмиревший, опал, повинуясь короткому жесту. Зловещий полуночный час миновал.

— Вот теперь попробуй уснуть, — мягко попросил Ярослав, касаясь губами её волос. — Кошмаров больше не будет. Ручаюсь.

— Откуда ты знаешь?

— Давай про специальные области волшбы как-нибудь потом…

Сон не шёл ещё долго. В далёком невидимом небе уже забрезжил ранний рассвет, когда дрёма наконец пересилила поутихшее волнение. Казалось, веки сомкнулись всего на миг под тяжестью навалившейся усталости, и тут же слух царапнул Тихонов скрипучий голос:

— Слышь, Яр! Просыпайся! Напасть тут у нас!

— Что такое? — сонно спросил Ярослав. — Огонь гаснет?

— И-и-и, огонь-то целёхонек… Его-то, небось, и приметили.

Ира вздрогнула и проворно, хоть и без охоты, отползла в сторону, освобождая Зарецкому место для манёвра. Вокруг посветлело; между еловыми стволами висел клочковатый утренний туман. Теперь он не казался страшным — может быть, потому, что наяву Ира была не одна.

— Вона там, — Тихон, не утруждавший себя условностями вроде человеческого облика, подхватил из кучи хвороста длинный сук и ткнул куда-то в белую дымку. — Дюжина их, а то и поболе будет. Ежли прикажешь, так я их…

170
{"b":"795029","o":1}