— Браво, Дмитрий Олегович, очень убедительно! — восторженно взвизгнул ведущий, примолкший было на время спора. — Я теперь понимаю, за что люди стояли перед Управой…

В студии по-осиному сердито загудели. Разгон митинга оказался крайне непопулярной мерой; сообщество до сих пор не закончило возмущаться. Несмотря на то, что приказ отдал кто-то из начальников безопасности, вину негласно и при этом единодушно возложили на действующий Магсовет. Состоявший в нём же Обарин как-то умудрился при этом оказаться оскорблённой стороной и, похоже, успешно оседлал волну народного негодования. Случайно ли?

— Дмитрий Олегович, — в голосе Митрофанова вибрировал тщательно сдерживаемый гнев. Понял, похоже, что этот раунд он однозначно проиграл. — Вы ведь отдаёте себе отчёт в том, что человек, снабдивший вас этими идеями, — государственный преступник?

Аудитория охнула, и Мишка едва к ней не присоединился. Блефует или… не блефует? Если нет, то… то шефу полезно будет посмотреть этот ролик. Чёрт, да это вообще всё меняет! Может, безопасность вскинулась вовсе не из-за третьей статьи? Прикрылись ею, как поводом, а причина-то — вот она…

— А как это относится к самим идеям? — невозмутимо спросил Обарин. Массовка озадаченно притихла. Неглуп мужик, леший его подери, хоть и косит под дурачка! — Вы, может, скажете, что у нас нет проблем с обучением молодых поколений? Или что наша наука не связана по рукам и ногам? Я уж скорее поверю в экономический прорыв из-за развития магического знания, а не в туманные планы, которые неизвестно ещё, существуют ли вообще!

Старов оценил. Оценила и аудитория. По объявленным в конце результатам зрительского голосования выходило, что Обарин победил с отрывом: его поддержали добрые две трети зала. Это, конечно, мало что значит; дебаты — ещё не выборы, да и до сентября пока далеко… В отделе обсуждать политику не возбраняется, но шеф не любит влезать во властные интриги. Контроль при нём всегда был подчёркнуто нейтрален; бесстрастная шестерня в государственной машине, очень важная шестерня, очень мощная, очень маленькая. Верховский вряд ли будет рад, если Мишкины догадки оправдаются. Небрежно бросить на весы репутацию, свою и отдельскую, ради чего-то, что кажется безусловно правильным — вполне в духе Зарецкого. Либо всё каким-то непостижимым образом обернётся в его пользу, и тогда развесистые газетные дифирамбы достанутся доблестному магконтролю, либо, что гораздо вероятнее, всё рухнет в тартарары, и первым — шеф. Вернее, вторым, сразу после мятежного подчинённого…

Взвинченный и деятельно-рассеянный, Мишка кое-как припарковал машину у двухэтажной библиотеки и понял, что на вдумчивый разговор не настроен совершенно. А надо — не зря ведь столько ехал! Солнце уже поднялось высоко и вовсю припекало; Старов пристроил под лобовым стеклом светоотражающую шторку, чтобы не нагрелась в салоне чёрная искусственная кожа. Ладно уж, это не должно быть сложно. Чужие близкие отношения, друзья, привязанности… Старушки-сплетницы обычно не прочь о подобном порассказать.

Из двух засевших в царстве тишины и книжной пыли библиотекарш Лялину Мишка определил безошибочно: второй, улыбчивой и румяной, никак не могло быть больше двадцати пяти. Шеф не зря назвал Надежду Андреевну дамой: она полностью соответствовала представлениям Старова о благообразной пожилой интеллигентке. Обозначить её словом «женщина» казалось грубым, а «бабушка» — чересчур нежным. Соблюдая регламенты пополам с седьмой статьёй, Мишка вежливо поздоровался, удостоверился, что не обознался, и показал Лялиной корочку — так, чтобы не видела её коллега. На сухощавом лице отразилось любопытство, озабоченное и озадаченное.

— Леночка, я отойду на часик, — изрекла дама низким резковатым голосом и взбудораженно поправила очки на длинной золотой цепочке. Молоденькая библиотекарша воззрилась на неё, а заодно и на визитёра с простецким жадным интересом.

Стены в тесной каморке, служившей здесь комнатой отдыха, кухней и раздевалкой одновременно, недалеко ушли от хлипких гипсокартонных перегородок. Мишка с трудом затолкал куда подальше жгучее желание натянуть здесь чары тишины; Лялина сразу заметит и почует неладное, а он подчёркнуто просил её о необременительной беседе. Старов был уверен, что ему предложат чай, и ему предложили — пыльно-чёрный, претендующий на изысканное происхождение и страшно вонючий. Наслушавшийся рассказов Некрасова контролёр улучил мгновение и сунул под язык таблетку нейтрализатора. Надежда Андреевна, конечно, маг, но кто ей мешает прикупить в аптеке бутылочку какой-нибудь дряни и держать ради таких вот случаев?

— Я бы хотел вас расспросить о вашей двоюродной сестре, — осторожно начал Мишка, украдкой запустив запись на телефоне. Шефу наверняка будет интересно послушать.

— О которой? — насторожилась Лялина. В её длинном сморщенном лице что-то неуловимо напоминало о фотографии в досье Свешниковой; семейное сходство, надо думать.

— О Лидии Николаевне.

— Вот как, — Лялина поджала губы и небрежно-изящно взмахнула украшенной золотыми браслетами рукой. — Органы заинтересовались… Вы что, добрались наконец до её невинных шалостей?

— Что вы имеете в виду?

— Ох, ну будет вам, — Надежда Андреевна подтолкнула к собеседнику вазочку с печеньем; курабье уставилось на Мишку глянцевитыми красными глазками. — Хотя, наверное, вы слишком молоды и не застали всех этих выходок… Кузина обожала шокировать общество, — с удовольствием пояснила Лялина в ответ на озадаченный Мишкин взгляд. — То разгромные статьи в адрес Магсовета, то какие-то сумасшедшие законопроекты, то эта её благотворительность… Я слышала, паренёк-профан, которого она пригрела двадцать с лишним лет назад, теперь сидит где-то очень, очень высоко.

— Это вы о ком? — жадно уточнил Старов. Кто-то высокопоставленный, водивший двадцать лет тому назад дружбу со Свешниковой — первый кандидат на проверку.

Лялина раздражённо звякнула ложечкой.

— Сейчас не знаю, как его зовут. Тогда это существо, — она брезгливо поморщилась, — откликалось на кличку Ноготь. Вы ведь наверняка знаете подобную публику: отбросы общества, мелкая преступная шваль… Не знаю, что Лида сотворила, чтобы сделать из него человека.

— Вы не одобряете этой… благотворительности? — напрямик спросил Мишка.

— Ещё бы я её одобряла! — возмущённо фыркнула собеседница. — Работа на публику, ничего более! Лиде дорог был её образ, эдакая храбрая бунтарка, вершительница справедливости… Подбирать на помойке юных моральных уродов — это да, это шло к её медийному лицу. Помочь собственной семье — уже какая-то мелочность, фи.

А дама явно обижена не на шутку. Интересно, за сколько лет до смерти Свешниковой сёстры прекратили общение? Может быть, сведения Лялиной не просто устарели — порядком протухли…

— Этот… Ноготь, — Старов для порядка отхлебнул терпкого чая; на языке остался странный привкус — что-то между землёй и плесенью. — Он был единственный?

— Единственный облагодетельствованный? — едко переспросила дама и ехидно прибавила: — Или единственный любовник? Полагаю, оба раза — нет.

— Вы знаете кого-то из… этих людей? — деликатно сформулировал Мишка. Не то чтоб ему хотелось копаться в чужом грязном белье, но кому доверяешь больше, чем человеку, с которым просыпаешься по утрам?

— И знать не хочу, — отрезала Лялина. Старов живо представил себе сцену: крутая нравом Свешникова выгоняет за порог явившуюся просить помощи кузину, на заднем плане крутится будущая важная управская шишка. Примерно тут сёстры и расплевались — двадцать лет тому назад. — Хотя, без сомнения, это сейчас крайне полезные знакомства. Думаю, те же люди потом и покрывали её возню со всякой запрещёнкой…

— Какого рода запрещёнкой?

— Лида собирала артефакты, — Надежда Андреевна болезненно поморщилась. Должно быть, на коллекционные экземпляры уходили деньги, которые она по какой-то причине считала своими. — Не этот безобидный ширпотреб, которым торгует «Геката», о нет. Я точно знаю, что за владение некоторыми её побрякушками можно загреметь на пожизненное, а то и пойти под казнь. Лиде всё прощали. Как же, всеми любимая мадам Свешникова…