— Сдать экзамены. Поступить в колледж, — говорит он первое, что приходит на ум.
— И все? — Квентин ухмыляется. — Пришел бы ко мне на стажировку.
— К тебе? — выразительно хмыкает Питер. — Ты тоже на работе со всеми так обращался как со мной?
— Я был хорошим начальником. Получше некоторых.
Питер издает недоверчивый смешок, игнорируя шпильку в сторону известно кого. Квентин приподнимает брови.
— Не суди о том, чего не видел.
— Иногда я поражаюсь, как ты выворачиваешь все в свою пользу.
— Я говорю правду, только правду и ничего кроме правды, — искривляет губы Квентин.
Питер вспыхивает, как спичка.
— Только тебе можно критиковать работу всех, только ты можешь судить со стороны?
— Опыта у меня побольше, чем у тебя будет. И я хотя бы не производил оружие половину своей жизни.
— Ты занимаешься этим сейчас.
— Нет, Питер. Я не вкладываю никому в руки пистолет и не нажимаю на курок. Люди сами делают выбор верить мне или нет. Ты, кстати, в их числе.
В такие моменты между ними всегда разливается изморозь, покрывающая лужи на улицах в первый морозный день. Квентин развлекается тем, что давит, но не продавливает лед. Лишь наблюдает за расползающимися трещинками паутины.
Питер предпочитает промолчать. С каждым разом все проще.
— Ладно, иди сюда, — отрывается Квентин от панели, встает на ноги, приглашает Паркера.
Питер рефлекторно напрягается, когда вслед за словами Квентина вверх взмывает парочка дронов. В готовности дать отпор он подскакивает с дивана.
— Ты что делаешь?
Квентин подавляет вздох, наблюдая за Питером. Тот чуть ли не боевую стойку занимает, ожидая подвоха.
— Ничего, что заслуживает столь бурной реакции. Хотя…
Питер приподнимает брови, когда Квентин нажимает что-то на панели, а после обходит его, оказываясь со спины. Подмигивание парящих за ними дронов не сулит ничего хорошего и Паркер порывается развернуться.
— Успокойся. Все испортишь, — с нотками раздражения смотрит на него Квентин. Но сегодня он по-особому терпелив, потому что разворачивает Питера обратно. И неожиданно закрывает ладонями его глаза.
— Да что такое? — возмущается Питер, укрытый темнотой и порываясь уловить, где дроны — те совершенно бесшумные.
— Тише.
Питер невовремя думает, что у Квентина теплые руки, и сам он такой же. Уютный. Через пару секунд тот опускает ладони, но темнота не уходит.
— Открывай.
Минутное замешательство — и у Питера дух захватывает, когда перед взглядом фокусируются бескрайние просторы. Перед ними расстилается ночной город с высоты птичьего полета. Он бы точно отшатнулся от края, не будь позади Квентина. Пугает не столько высота, сколько дезориентация.
— Не бойся, — тот обнимает его за плечи.
— Это… Мы где? — интуитивно Питер угадывает ответ раньше, чем Квентин его озвучивает.
— Кажется, я испортил тебе свидание на Эйфелевой Башне, — Квентин усмехается ему на ухо, — к слову, обычно здесь тысяча туристов. Лишаю тебя удовольствия от толпы.
Переводя дыхание, Питер оглядывается, понимает, что они на смотровой площадке. Пустой и безлюдной. А под ногами целый мир. Париж. И Марсово поле, и будто вычерченные по линейке улицы, бесконечные крыши домов. И все это подсвечено мириадами искусственных огоньков, по улицам разлилась золотая пыльца.
— Ого, — выдает он уже искреннее, вглядываясь в детализацию. В переплетениях дорог виднеются цепочки машин и автобусов, удается даже разглядеть туристов. Если бы не знал — спутал бы с реальностью. Все это настолько вживую, что хочется спикировать вниз на паутине. И красиво безумно.
— Ты был здесь?
— Лет десять назад… Двенадцать, — кивает Квентин, порываясь что-то добавить, но продолжает наблюдать за Питером, который вглядывается в горизонт. Квентин решает не акцентировать внимание на том, что его руки по-прежнему держат Питера, хотя тот уже привык к картинке. Знает, что стоит только сделать шаг вперед, наступить на воздух — и магия пропадет
— Мог бы зарабатывать на искусственных панорамах, — немного расслабляется Питер.
— Всегда мечтал о таком хобби.
— А вдруг кто-то хотел всю жизнь оказаться на Си-Эн Тауэр, но не сложилось, и он ударился в злодеи?
Питер говорит на полном серьезе, завороженно оглядывая ночную Францию. Квентин недоуменно на него смотрит несколько секунд, а после смеется. Пожалуй, что искренне.
========== 17. ==========
Квентин потирает уставшие глаза, отрываясь от синего экрана. Так себе у него фриланс выходит, кино собственного производства остается непризнанным на больших экранах, зато остается надолго в памяти у жертв. Тех, до кого нужно добраться, вытрясти информацию и исчезнуть, оставив зеленую дымку. Это все требует усилий и вложений. И лучше делать все самому.
Квентин откидывается в кресле, поглядывая в сторону спальни. Там кровью истекает Питер. Надо верить, что регенерирует. Когда Квентин из него вытаскивал пулю, красным залило все покрывало и полотенце. Питер перенес все стоически, практически молча, как и подобает герою его сорта. Да и героям вообще.
Квентин понимает, почему он приполз к нему — тетушка с ума сойдет, если увидит, а подросткам не рассказывают, что делать, если в них выстрелили из огнестрельного. Питеру не всегда везет, но вот вопрос — с чего он решил, что сдался Квентину? Без спросу появился в дверях, эгоистично ожидая помощи. Это же про хороших, а злодеи сами за себя.
Бэк переводит взгляд на опустошенный стакан из-под кофе, давит желание разбить его о стену. Собирать стеклянную крошку потом нет желания. Вместо этого он идет к Питеру.
Тот свернулся на его кровати, запутался в одеяле, замарал кровью простыни. И своим запахом тоже. Еще в дверном проеме Квентин понимает, что дело плохо — из-за запаха. В воздухе витает ощущение болезни.
На Питера не действуют лекарства, хотя Квентин откопал в холодильнике ампулы обезболивающего; на него не действуют обычная помощь, организм спасает сам себя. Ночью тяжелее, конечно, но он дышит — и это уже неплохо.
Квентин отгибает одеяло, смотрит на повязку. Пробит левый бок, и ему не интересно, задето что-то жизненно важное или нет. Крови вдвое меньше, значит заживает. Удивительный все-таки у Питера организм, всегда может сдать себя на опыты. А потом и на органы.
К счастью, Квентину не нужно предпринимать дополнительных действий.
Тот вниманию не сопротивляется, только дергается и учащенно дышит. Жить будет. Квентин не спешит его радовать этим известием, выпрямляется и смотрит в запавшие глаза.
В сознании. Еще лучше. Квентин не меняется в лице, отворачиваясь от кровати. Раздражает.
— Не уходи.
Квентин останавливается на половине шага и вновь окидывает его нечитаемым взглядом, проверяя, не послышалось ли. Питер свернулся, как побитый щенок, смотрит умоляюще. Он не бредит, ему просто страшно. Забавно. Как легко ломается гордость.
Он не внемлет просьбе, оставляет Питера исходиться своими страхами. Вместо этого уходит в ванную отмывать руки ледяной водой. Смотрит на себя в зеркало, задаваясь вопросом, почему все это терпит. Он крайне щепетилен ко всем вмешательствам со стороны, тем более помощи кому-то кроме себя. Так почему?
Умывшись, Квентин возвращается в спальню. Паркер удивленно открывает глаза, когда Квентин опускается рядом и протирает холодным полотенцем его лицо и шею. У Питера загнанный взгляд и влажная горячая кожа. Все сейчас в нем отвратительно Квентину — должно бы быть. Он слаб, беспомощен и жалок. Еще и подбит выстрелом. С ним сейчас неинтересно и, думая обо всем этом, Бэк залезает под одеяло, разрешает Питеру подползти, устроиться у него на плече. Его бьет мелкая дрожь и он быстро дышит, отчаянно впиваясь пальцами в трикотажный свитер Квентина. Новый. Поджав губы, Бэк отрывает руку Питера от одежды, заменяет своей ладонью. Тот замирает на мгновение, разбирая в полумраке происходящее, и переплетает свои пальцы с его.
Квентину страшно, что Питер это запомнит. Момент его слабости, доказательство, что ему не похер. Спасти лучшего врага почти долг чести, но вот сидеть у его кровати, тем более успокаивать — это сложнее. От Питера одни сплошные проблемы, и как бы Бэк не пытался ему это втолковать — тот упорно не верит.
