Проходят долгие мгновения, прежде чем Питера постепенно отпускает судорожная дрожь и немного спадает жар, но дыхание по-прежнему жалит Квентина около шеи. И когда Питер наконец забывается утренним сном, Квентину вновь становится страшно,

что Питер это забудет.

========== 18. ==========

Квентин спотыкается на ровном месте. Он выходит из лифта и неведомая сила прижимает его к двери собственной квартиры. Сердце стучит очень быстро, хочется биться головой о стену, отбивая одно слово.

Осборн.

Квентин определенно умирает — в голове все звенит и рушится. Квентин прижимается щекой к двери — та гниет изнутри. Он гниет снаружи. Все прозаично. И он уже не в коридоре — каким-то образом попал внутрь, даже не заметив. Просочился.

Квентин не сразу понимает, что смотрит на Питера. Тот появился из ниоткуда. Что он здесь делает?

— Ты просил меня прийти.

Квентин этого не помнит. Он просил?

— Полчаса назад звонил.

Квентина удивляет, что Питер отвечает на его вопросы, хотя он ни слова не произносит. Он упирается затылком в дверь, ощущает, как впечатывается в нее словно желе, и тщетно пытается сфокусировать взгляд на Паркере.

— Что с тобой?

Время течет как-то странно, Квентин может его ощупать, но вместо этого пытается удержать свое сознание. Так и норовит выплеснуться. Ему чертовски плохо.

— Квентин? — голос Питера звучит откуда-то издалека, но с каждой минутой все настойчивее. — Посмотри на меня. Тебя чем-то накачали? Скажи что-нибудь!

Квентину кажется, что он медленно съезжает по двери на пол. Съезжает с айсберга собственного великолепия. Его что-то удерживает от соприкосновения с землей, он хватается за камни. Скалы его обнимают и поддерживают, но вот он опять проваливается в трясину.

Когда Квентин открывает глаза в следующий раз, он видит Старка. Тот устроился напротив и смотрит на него мертвыми глазами. Квентину кажется это чертовски ироничным.

— Ты знаешь, как часто творцы использовали в музыке образы мертвых детей?

Он обращается к Старку, надеется его спугнуть. Посмотри на своего пацана, будто говорит Квентин, он бы отлично вписался в ряд муз, вдохновляющих стариков-извращенцев. Тони не реагирует, и уходить не собирается. Он настолько мертвый, что Квентину смешно.

— Что с тобой сделали? — повторяется вопрос где-то в голове, и Квентин пытается сфокусироваться на нем. Проходит невозможное количество времени между этим и вторым уточнением.

Осборн, думает Квентин. Все они похожи. Старки, Осборны, они думают, что могут управлять чужими жизнями. Норман ведь только-только рассказывал про галлюциноген, вызывающий кошмары наяву. Хочет подчинить себе Нью-Йорк. Не признает технологии, а вот сама идея ему понравилась. Еще один ублюдок, который крадет его идеи.

С этими мыслями Квентин понимает, что ему нечем дышать. Шею сдавило что-то мягкое и липкое, дыхательные пути забились. Он пытается содрать пальцами эту вязкую паутину с горла, но та упорно не поддается, заползает на его руки, не позволяя себя содрать. И она кричит.

Кричит на него.

–… перестань! — паутина держит его руки еще крепче. — Это твоя водолазка, хватит!

После недолгого сопротивления раздается звук рвущейся ткани, и Квентин может дышать. Неплохо. Он концентрируется посвежевшим взглядом на месте, видит свои руки. Под ногтями откуда-то взялась кровь. Неважно. Видит Питера, понимает, что он в собственной гостиной, полулежит в кресле. На диване по-прежнему восседает Старк. Не хочется на него смотреть, поэтому он переключается на Питера.

Квентин думает, что он мог бы вырезать Паркеру глаза. Его так бесит этот встревоженный взгляд, как будто с ним, Квентином, что-то не так.

Он постоянно так на него смотрит, разве нет?

— Ты вырос, — говорит он Питеру. Тот правда подрос на несколько дюймов. Или парочку футов.

— А ты даже не можешь встать.

Квентин удивляется, как холодно звучит голос Питера. Он возвышается над ним, смотрит свысока.

— Ты ни на что не способен. Даже на такую мелочь.

Квентин морщится, силится подняться с кресла, но все мышцы будто одеревенели. Конечно, он может, это же легко.

— Тони это тоже знал. Ты жалкий.

— Я не жалкий! — рычит Квентин, не в силах слушать эту ересь. Питер восхищается Старком, тот ему заменяет солнце, а на него смотрит снисходительно.

Он не жалкий, не жалкий, НЕ ЖАЛКИЙ

–…давай, осталось еще немного.

Квентин приходит в себя на пороге спальни, и Питер опускает его на кровать. Бэк вновь не уверен, что это по-настоящему.

— Зачем ты мне это говоришь?

— Говорю что?

— Я не слабый, я… Сам… Я все сам, я, убирайся.

Квентин силится отмахнуться от Питера, но тот сдирает с него кожу заживо и льет сверху раскаленный воск. Умирать становится не так страшно.

Когда Квентин просыпается в следующий раз, он понимает, что его правую руку заковали в наручники.

— Решил сдать меня Фьюри, — говорит он, — облизывая пересохшие губы. Этого он точно не страшится, но мерзко, что Питер опустился до такого.

— Я не собираюсь тебя никуда сдавать, ты у себя дома. Пожалуйста, не шевелись, тебе станет легче.

Питер никогда ему так много не врал, думает Квентин, и с этой мыслью вновь умирает. Хоть бы и навсегда.

19.

Бэк открывает глаза ранним утром. Взор туманится, в горле пересохло, но сознание просыпается от физического волнения— он отлично чувствует каждую клеточку своего тела, особенно, поселившиеся в ней боль и огонь.

Какого черта?

Квентину плохо и его мутит. Еще больше, когда он с трудом поворачивает голову и видит на соседней половине кровати Питера. Тот свернулся, укутавшись в свитер и сунув руки под подушку. Ответов не находится.

Бэк тяжело дышит и оглядывает свою спальню, оглядывает себя. Он оголен до пояса, на сгибе локтя виднеется пластырь, под пластырем след от укола. Еще горит шея и раскалывается голова. Квентин закрывает глаза и считает до пяти. Ничего. Ни одной идеи, как он оказался в таком состоянии.

Успокоив дыхание, он приподнимает себя, пытается сесть. Кровать непривычно громко скрипит, и происходит то, чего Бэку хотелось бы меньше всего.

Питер просыпается раньше, чем Квентин успевает взять ситуацию под контроль.

— Что ты здесь забыл? — встречает его резким и хриплым вопросом Квентин, не давая прийти в себя. Питер садится в кровати, осоловело на него смотрит, будто задаваясь тем же уточнением.

— Как ты себя чувствуешь?

— А как я должен себя чувствовать?

— Ты ничего не помнишь?

Квентину слишком херово, чтобы отвечать, поэтому он удостаивает Питера презрительным взглядом. Тот растерянно отводит глаза, выискивая что-то в ладонях.

— Тебя отравили, кажется. Тебе было плохо.

— Это не ответ.

— Я… Так получилось, что оказался здесь.

Голос у Питера какой-то странный. Ломкий. Раздражает.

— Можно подумать, я тебя об этом просил, — огрызается Квентин. Говорить необычайно больно, будто он проглотил рулон наждачки.

— Просил, — говорит Питер так тихо, что можно принять за помеху во внутреннем ухе. Бэк не хочет узнавать, что это значит. Скорее, это Паркер его отравил, чем он просил его о чем-либо. Почему Питер не может исчезнуть? Убраться, выброситься из окна хотя бы.

Квентин мог бы огрызнуться, но он поднимает себя с постели, делает пару шагов и замирает, когда видит себя в настенном зеркале. Смотрит на красные полосы на шее, и чем дольше он смотрит, тем больше в нем растет ненависть к неизвестному.

— Ты… Пытался разодрать себе горло, — тихо поясняет Питер после мучительно долгой паузы. — Я беспокоился, что тебе нечем будет дышать и порвал водолазку…

Квентин пропускает мимо ушей все, кроме этой фразы. Пытался разодрать себе горло. Какого хера?

— Я все обработал, — добавляет Питер. Квентин наконец обращает внимание на тумбочку у кровати, заваленную всяким хламом, и на импровизированную капельницу — на опустевшей бутыли остались следы паутины. Очевидно, болталась вверх ногами где-то под потолком.