— Нет. Я не питаю к тебе иллюзий, знаешь, — передразнивает его Питер. Он сидит на тумбе, скрестив ноги по-турецки. – Это правда было бы слишком странно.

— Но ты надеешься, что я порежусь.

— И это не так.

Вот тут Питер возмущается, заслуживает насмешливый взгляд. Квентин качает головой, спускаясь к подбородку. У него сразу прорезались скулы, да и глаза кажутся особенно пронзительными — непривычно. Но привлекательно.

— По себе людей не судят, — добавляет Питер.

— Я и не сужу. Это ты сидишь у меня над душой.

— Мне уйти?

— Не уйдешь.

Это называется хорошим настроением Квентина. Питеру приходит кое-что на ум.

– А ты что, нервничаешь, когда я сижу у тебя над душой?

Квентин отрывается от подсвеченного зеркала, переводит на него удивленный взгляд.

– Долго думал?

– Не особо.

Квентин узнает эти нотки. От него понабрался.

– Занервничаешь ты, когда я сделаю так.

Квентин прикладывает бритву, которой невозможно порезаться, к горлу, и Питеру кажется, что весь его мир сужается до кромешного ужаса, когда Квентин режет черную-черную полосу, из которой выплескивается кровь.

– Вот теперь я похож на Тони. Такой же мертвый.

Глаза Квентина в зеркале блестящие, пугающие и с какой-то долей заторможенности Питер вдруг понимает, что это – неправда. Квентин побрился еще пару дней назад, и он не резал себе горло, но в ужасе продолжает смотреть то, как на шее Квентина расползается черная дыра…

— Питер, проснись!

Питер выныривает из кошмара, забившись в сонных мучениях, скидывает одеяло. Квентин трясет его за плечо.

Господи, здесь, живой.

— Боже ты… Здесь.

Питер убеждается во сне только когда нащупывает Бэка, хватается за его футболку. Он быстро дышит, отмечая, что Квентин позволяет ему за себя цепляться, не отстраняет, только говорит.

— С тобой все в порядке. Приди в себя.

Питер спросонья приподнимается на локте, слушается. Квентин зажигает световую панель на стене, усаживаясь следом. Он заспанный, в меру раздраженный, но все-таки внемлющий происходящему. И без бороды.

— Тебя там что, резали?

— Н-нет.

— Тогда что?

Питер мотает головой, задыхается с бьющимся сердцем. Квентин вздыхает.

— Тебе же не пять.

Питер сглатывает слюну, сползая обратно на кровать, откидывая взмокшие волосы со лба. Не нужно Квентину знать, кого убивали.

Шорох простыней — и Квентин возвращается со стаканом воды. Питер хватается, не думая, ложится обратно, пытаясь согнать наваждение. Таких реальных снов ему давно не снилось, он буквально. Видел все своими глазами. Чувствовал тепло брызнувшей крови. Смотрит опять на Бэка — тот лежит на спине, смотрит в потолок.

Питер неуверенно подкрадывается, устраивается на плече. В темноте всегда можно, вот он и перекидывает руку через Бэка.

— Не смейся.

— Не смеюсь, — вторит Квентин, — я где-то слышал, что внушаю доверие. Спи.

Ирония в его голосе проходит мимо Питера. Веки смыкаются необычайно быстро, как под снотворным. Все в порядке. С Квентином все в порядке.

Он довольно быстро засыпает обратно, оставляя Квентина в тишине. Бэк выжидает несколько минут, поворачивает к нему голову, окуная взгляд в растрепанную шевелюру. Ох, Питер.

Квентин осторожно снимает с себя его руку, после чего легким прикосновением снимает с его виска и запястья небольшие индикаторы — тоньше крыла стрекозы, помещаются на подушечках пальцев. Он вылезает из кровати, идет к брошенному в кресле планшету, чтобы легким движением руки выудить оттуда таблицу показателей и мозговую активность.

Он кидает почти ласковый взгляд на Питера. Конечно, он не будет его изводить и пугать кошмарами постоянно, однако к чему-то он да пришел.

Иллюзии наяву — это хорошо, но что может спутать убеждения сильнее, чем нужные сновидения?