Питеру не хватает любви. В любом из смыслов. Тепла, заботы, поддержки. Неудивительно, при такой истории, вот он и тянется к Бэку который проявил все это однажды. Сделал вид, что Питер ему важен. Беспокоился о нем, переживал, завлекал. Первичное сильнее, вот Паркер и верит, видит лучшее во всем.

Не видит, что на самом деле Квентину плевать. С этой мыслью он живет, поднимается на ноги, выходит из спальни. Сам дозволил вторгнуться в личное, терпит в собственной квартире. Паркер отчего-то считает, что у него есть на это право.

Не упрекать же Питера во влюбленности в очередной раз. Кому не хочется быть нужным? Тем более в семнадцать лет. Пусть даже иллюзорно. Квентину тоже хотелось в свое время. С возрастом начинаешь относиться к таким вещам по-другому. Тепло заменяется случайными встречами на одну ночь, долгими разговорами, совместными поездками. Он бы никому не позволил оставаться на ночь, прижиматься ночами. Дело даже не в осторожности, ему не до этого. Не хочет, чтобы кто-то возился подле него.

Об этом Квентин думает, вдыхая холодный воздух, высовываясь из окна. У него хороший район. Такие называют приличными. Он живет в квартире с панорамными окнами и большим холлом. Да и вид приятный. Много-много огней и немного звезд. Они иногда просвечивают.

К месту Квентин тоже не привязан, может в любой момент исчезнуть отсюда. Высокая мобильность. Он не всегда был таким. Просидел десять лет в компании, уверенный, что никуда от этого не денется и все себе обеспечил, но что-то пошло не так. Зашел в кабинет доктора здоровым — вышел со справкой. А может и доктора никакого не было и все это игра больного воображения.

Из недр обители доносится шорох. Что и требовалось доказать. Проснулся. Было бы проще, оплетай он Квентину мозги паутиной, но Питер делает хуже, он вплетается в его жизнь. Это бесит. Тот подкрадывается, зная, что его могут прогнать, осторожно тянет его за край футболки. Питер-Питер-Питер. Не к тому тянешься.

— Иди спать, — говорит он хлестко. Не может объяснить почему злится, если ему все равно. Спугнуть хочет, вынудить уйти. Насовсем, наверное.

Питер к этому привыкает, терпит. Квентин не пытается быть лучшей версией себя, больше не пытается. А Питер не отлипает. Поначалу казалось, что строит из себя героя, приносит очередную жертву. Только Квентин уже перешел все воздыхания и попытки исправиться. Да и зачем? Он знает, что делает, нашел призвание, если так можно назвать. Ни перед кем не оправдывается — и точно не перед пацаном, оказавшимся в его постели.

Питер медлит. Квентин разворачивается, чтобы отвадить его от себя в нужном направлении, но не успевает. Паркер приподнимается на носках и крепко его обнимает. Забирается паучьими лапками в самое сердце, раздирает ребра. Он теплый, практически горячий в контраст с улицей, согревает, укутывает объятиями, не спрашивая, нужно оно вообще или нет.

Квентин замирает, переворачивает в голове бесконечные размышления, но Питер никуда не исчезает, ограждает собой от всего мира. И с этим осознанием Бэк ничего не может поделать. Обнимает Питера в ответ, утыкается носом в растрепанные волосы. Быть нужным хочется не только в семнадцать лет, это точно.

========== 13. ==========

13.

— Почему я постоянно вытаскиваю тебя из полного дерьма?

— Потому что ты только и делаешь, что трусливо смотришь на все со стороны?

Питер задыхается, кашляет, вылезая из пролива, но выдыхает вопрос в порыве злости, после чего обессиленно валится под ноги Квентину. Он похож на взъерошенного и мокрого щенка под хозяйским взглядом. Бэк смотрит на него свысока, недовольно сложив руки на светящейся броне.

— Это называется наблюдением. У некоторых людей хватает мозгов не бросаться в бой, а действовать исподтишка.

Ярость от его наглости придает Питеру сил и помогает подняться вначале на колени, а затем на ноги, содрогаясь от холода. Вода в Ист-Ривере обдавала холодом заканчивающейся зимы.

— Ты и пальцем лишний раз не пошевелишь, чтобы что-то сделать! — толком не отдышавшись, бросает Питер в лицо Квентина обвинения, зная, что они правдивы.

— Я что, виноват, что наемники решили в бой рваться место разговоров? Тем более, я тебе помог выбраться.

— После того, как меня скинули в воду.

— Не так важно. Хочешь, чтобы я участвовал в бою? Пойдем, снимем костюм с твоего мертвого папочки, и я с удовольствием…

— Заткнись, Квентин! — голос Питера звучит не столько уверенно, сколько разъяренно. Эффект нулевой, Бэка не пробирает, он только искривляет губы.

— Тебе стольким вещам нужно научиться. Например, осознанию, что никто тебя не спасет в подходящий момент. Ты должен рассчитывать исключительно на себя. И лично я не собираюсь подставляться под удар ради тебя.

Питер ненавидит его в эту секунду, возможно, как никогда раньше. На Квентине ни царапинки, даже плащ не примялся. У Питера ободрано предплечье и кровоточит щека. Сердце тоже.

По сути Квентин прав, но Питер никогда этого не признает. Он отворачивается, окидывая взглядом горизонт. Вспоминает, что холодно.

— Карен, обогрев.

— Отменено. Необходим перезапуск из командного блока.

У Питера разрывается что-то в ребрах, так же ощутимо, как и жесткий удар об воду пятью минутами ранее.

«Я все встроил в твой костюм».

— Вперед, русалочка, подвезу тебя домой.

Питер едва улавливает привычные скабрезности, которые насмешливо выливаются из Квентина. Глаза застилает мутной пленкой, и в мозг впивается единственная, такая важная сейчас мысль.

— Я не могу высушить костюм.

Питер едва шевелит губами, озвучивая это вслух.

— Что ты бормочешь?

Квентин его еще раз окликает, Питер не уверен. У него саднит в ребрах, и он не замечает, как оседает на землю под гнетом осознания.

Тони умер. Вместе с ним умирают изобретения. Марков разобрали, разодрали на кусочки агенты Щ.И.Т., его разработки канули в небытие или расплылись в чужой памяти. Все приходится прошивать заново, собирать мозаику, основываться на прошлом. Здравым умом Питер понимает, что дома все поправит, что это несерьезно. Страшно то, что когда-нибудь от его костюма ничего не останется. Как и не останется напоминаний о Тони Старке, будто его и не существовало.

— Паркер, у меня не то настроение, чтобы сидеть с тобой здесь всю ночь. Я пошел.

Голос Квентина ничего в Питере не трогает. Это не устрашения ради, так и есть. Квентин далеко не тот человек, который будет о чем-то по-настоящему беспокоиться. С ним не поговоришь, не выговоришься, ему не поплачешься в жилетку по понятным причинам. Он может притвориться хорошим слушателем, но Питеру это не нужно. Ему нужна искренность, несмотря на то, с каким завидным упорством он противился заботе, вскидывался от любой поддержки. И далеко не так представлял самостоятельное плавание.

Больше всего хочется, чтобы кто-то сказал ему, что все будет хорошо. Что он делает все правильно — или хотя бы не разрушает существующее, что справится и переживет это. Он ведь старается. Правда. Как может.

Паучий слух режут удаляющиеся шаги, скрежет подошвы по земле и камням. Хоть с Квентином, хоть без него, но он один. Уже почти два года и последний становится тяжелым испытанием. Питер силится отмереть, заставить себя встать на ноги. Безрезультатно. Изморозь пробирает изнутри и снаружи, кажется, что вот-вот пойдет пар изо рта, хотя на улице расстилается весна. Только пальцы отчего-то сводит насквозь. Он страшится не холода, а разрастающейся в груди дыры.

На плечи Питера опускается приятная согревающая тяжесть. От неожиданности он вздрагивает, поднимает глаза на Квентина. Тот укрывает его от холода своим плащом, пронзает нечитаемым взглядом. Питер растерянно оглядывает себя, утопая в бордовой материи.

Может, все не так плохо, как кажется на первый взгляд.

========== 14. ==========

14.

Питер знает, что Квентин очень заботливый.

Его по-прежнему поражает, что кому-то — не считая тети, — не все равно, как прошел его день, как он себя чувствует и что его беспокоит. Квентин вызывает улыбку одним вопросом, и Питер переживает за него ответно. Ему ведь обживаться в Нью-Йорке. Как иначе.