Они уже давно перешли в ту стадию отношений, когда «мы» используется неосознанно, даже когда говоришь только о себе, когда окружающие о них знают, когда Питер перестал ежедневно радоваться происходящему и начал воспринимать как должное.

И только теперь, когда он не может подойти к Тони и просто поговорить, он осознает, что «должное» может со звоном рассыпаться в «нет и никогда не было».

Ловя себя на этой мысли, он благодарит Мэй, перед тем как уйти в спальню. Она даже отменила свидание с Хэппи, не понимая, что с племянником — Питер слышал, как она украдкой уточняла у Хогана, что случилось. Он засыпает с чувством вины уже не только перед Тони, проигнорив все вызовы.

Наутро перед ним вырастает Тони. В прямом смысле — вначале железным силуэтом за окном, затем в полупустой комнате, перешагнув через подоконник. Питер не то чтобы ошарашен таким появлением, но практически в ужасе от предстоящего разговора. Почти в семь утра.

— Слушай, я привык, что от меня сбегают люди, но не привык, что вот так просто. Не бросив в спину, какой я мудак или что-то вроде.

Разбитый Питер поднимается с помятой постели, в которой планировал провести весь день. В голосе Тони слышалась нервная издёвка, но настороженности больше.

— Извини, — негромко говорит Питер, толком не проснувшись, зато уже испытывая ненависть к себе. За отпечаток усталости на лице Тони, за его изорванные нервы, за глупые надежды.

— За что? Почему ты ушел?

Питеру ещё никогда не было так больно и мерзко от самого себя. За то, что он не может набраться смелости и признаться и просто молчит, глядя на Тони во все глаза. Будто его не видел пару лет, а не один вечер.

— Питер, что случилось? — Тони видит этот взгляд, подходит, крепко берет его за плечи. — Я не параноик, но надумал себе уже черт-те что. Ты во что-то вляпался? Человека-Паука обвинили в очередной брехне? Ты болен? Я в чем-то проштрафился? Да скажи ты, только не смотри так и не молчи! — Тони повышает голос, и у Питера сердце разрывается от боли, которую он сейчас ему причинит. Он осторожно убирает его руки с плеч, больше всего желая броситься к Тони на шею и попросить прощения. В мыслях прощаясь со всем хорошим, что ему дарил Тони, он едва шевелит губами.

— Я… изменил тебе.

Озвучивая страшное вслух иногда чувствуешь облегчение. Сейчас Питеру кажется, что на него упала вся тяжесть мира, до дрожи в коленях и расплывшегося фокуса.

Тони смотрит на него так, словно ждет продолжения розыгрыша. Питера бьёт мелкая дрожь.

— Я не… — брови сводятся на переносице, голос осекается. — Но почему?

Перед глазами все расплывается. Питер до смерти боялся этого вопроса, ведь сказать нечего. Он отводит покрасневшие глаза, глядя левее плеча Тони.

— Я не знаю.

Молчание расцветает дальше. Питер мечтает о том, чтобы Тони на него наорал, съязвил, только не… Так. Не тишина.

— Мне показалось, я что-то упускаю. У всех столько всего, тусовки, клубы, такая клёвая жизнь. Я просто не знаю… Точнее, знаю, что это не так, я ошибся и… пойму, если ты сейчас развернешься и уйдешь, — выдавливает Питер, понимая, как это все глупо звучит.

— Надо же, — в голос Тони закрадываются малознакомые металлические нотки. — Мне больше всего нравится, что ты решил сбежать, не сказав ничего мне. Просто повеселился и решил, что с тебя этого достаточно.

Слышно, что это нервное, что Питеру каждое слово гвоздем вбивается.

— Я понимаю, что два года это не такой большой срок для отношений, но я имел хотя бы право знать, по какой причине ты решил всё прекратить. И как, понравилось?

У Питера пересыхает в горле, но он заставляет себя помотать головой. Он может сказать что угодно — это ничего не изменит.

— Хоть в клубе, надеюсь? Можешь добавить, что ты все эти три недели по притонам таскался втихомолку, стесняться нечего.

Все это заслуженно, под дых. Больнее, чем представлялось.

— Нет, — выдавливает Питер. — Я виноват.

— С кем?

— С парнем, — ещё тише говорит Питер, сгорая от происходящего. — Нет, я его не знаю. Мы… целовались.

— И?

— Что?

— Дальше.

— Это все.

Тони смотрит на него так же хмуро, но в глазах мелькает непонимание. Питер расценивает это за худшее, и сердце пропускает удар.

— Ты серьезно?

У Питера все сжимается внутри от осознания, что он этим перечеркнул все, что было до. Он с трудом кивает, отводя глаза.

Тони не меняется в лице, но подходит к нему, останавливаясь почти вплотную, и молчит так долго, что у Питера голова начинает от напряжения кружиться.

— И ты из-за поцелуя себя и меня извел чуть ли не до седины?

Питер замирает испуганно, не уверенный, что понял все правильно. И не понимает по новой, когда Тони со вздохом притягивает его к себе. Питер потерянно тянется к нему, пользуясь моментом, даже если это в последний раз.

— Прости-и, — он всхлипывает, уткнувшись носом в его шею. — Я-я не знаю, почему я так сделал, я подумал, что что-то упускаю, все постоянно где-то, развлекаются, а со мной как будто что-то не так, потому что мне не хочется и мне на самом деле не хочется, и я не могу найти себе оправдания. То есть мне нет оправданий, конечно, но я, я все ещё думаю, что если ты меня бросишь, то это будет правильно, но мне больше всего страшно, что ты так сделаешь, потому что я тебя очень люблю. Прости, прости, пожалуйста.

Тони успокаивающе гладит по голове, давая Питеру выговориться, хотя раскаяние больше походит на отдельно взятые буквы и слоги. Гладит, пока тот совсем не затихает, коротко и отрывисто дыша.

— Я знал это.

— Что? — сдавленно спрашивает Питер, у которого от таких слов сердце упало. Он поднимает глаза, встречаясь с Тони. Тот хмурит брови, подбирая слова.

— Я знал, что ты не видел жизни, когда я тебя забирал. Что тебе нужно пройти стадию взросления, подростковые развлечения и никогда не понимал, что тебя держит, в двадцать-то лет. Я не в восторге от этого.

Вместо успокоения Питер ощущает ножи, вспарывающие его изнутри. Тони этого боялся, а он подвел.

— Но больше всего я беспокоился, что ты… Будешь как я, — в уголках глаз Тони мелькает что-то похожее на грусть. Очевидно: он прилагает силы, чтобы в этом сознаться. — Молодость кружит голову.

— Нет, — выдыхает Питер, — я бы никогда, то есть я не хотел ни клубов, ни вечеринок, ни тем более кого-то… К кому-то, а ты ведь будешь теперь считать, что я… изменщик, я разрушил все, я ведь мог это не делать…

— Если ты — изменщик, то я пресвятая Дева Мария, — перебивает его сдавленные попытки обьясниться Тони, неотрывно на него глядя. Питер безмолвно заходится эмоциями, крепко сжимая его руку, боясь, что тот сейчас передумает.

— Я не представляю, что бы с тобой сталось, проснись ты утром рядом с какой-нибудь танцовщицей из клуба, — усмехается вдруг Тони. — Собрал бы втихомолку вещи и свалил в монастырь искупать вину?

— Я… А ты почему говоришь об этом с такой лёгкостью? — находит в себе силы возмутиться Питер.

— Ну, я откуда знаю, может тебе с девочками больше понравится, — поддевает его Тони, но у Питера опять подозрительно блестят глаза, и он со вздохом целует его в лоб.

— Я шучу.

Питер просто не мог понять, как Тони мог сейчас шутить. Он не выглядел по-настоящему задетым или расстроенным. Единственное объяснение, что приходило на ум — он притворяется. И на самом деле его разлюбил, вот прямо в эту секунду. Однако тот удивляет ещё больше.

— Знаешь, что? Давай рванем в Бразилию, там через две недели карнавал. Если тебе хочется отрываться — я не против. Но тогда хоть не позориться в местных клубах.

— Ты серьезно?

— Почему бы и да? Мир посмотреть нужно со всех сторон. Я не против того, чтобы отдохнуть.

Питер тщетно смотрит на него, ничего не понимая.

— Это проверка? Или, я не знаю. Скажи честно, ты не хочешь мне говорить, что мы расстаёмся, потому что боишься меня добить? Я выдержу, правда…

— Питер! Я начинаю думать, что ты не против того, чтобы мы и правда расстались… это была злая шутка, — поспешил исправиться Тони, когда Питер побледнел ещё сильнее, явно подходя к нервному срыву.