Виновник всей этой разрухи красовался возле рабочего стола, изображая полнейшую невиновность напополам с раскаянием.

— Весело тебе было, да? И ты мне ничего не скажешь? — уперев руки в бока, Питер пристально смотрит на Эйти, которому хватало воспитания смиренно уставиться в пол, пока его отчитывали.

Питер не знает, что это были за бумаги, но надеется, что не слишком важные. Очень надеется. И на то, что все можно восстановить. Ругаться на Эйти бессмысленно, так как нагоняй тот ещё получит — и не от него. Звонить Тони и радовать его новостью раньше времени нет желания от слова совсем, да и вот так открыто сдавать Эйти не хочется. Питер тяжело вздыхает, ещё раз смотрит на устроенный кавардак. Не это он ожидал увидеть, вернувшись с учебы.

— Не надейся, ты свое ещё получишь, — глянув на часы, предупреждает он питомца, уже порядком подросшего, но по характеру — все ещё щенка. — Пойдем-ка гулять, Тони скоро придет, незачем под горячую руку попадать, — приходит Питер к рассудительному решению отодвинуть страшное и идёт за кроссовками и ошейником.

И вот почти ни капельки не страшно узнать реакцию Тони на погром в его кабинете.

На пробежке Питер прикидывает худшее развитие событий. Если что, они могут пару ночей переночевать у Мэй. Или пару недель. А может есть смысл уже собрать вещи и по-тихому к ней смыться.

Через минут сорок, когда они уже сидят на травке, делая вид, что все нормально, на экране телефона высвечивается входящий.

— Знаешь, кто это звонит? — смотрит Питер строго на Эйти. Эйти знает. Эйти ложится на землю и грустно пялится на него, прижимая голову к земле.

Помолившись всем богам, Питер принимает вызов и с неподдельным спокойствием улыбается.

— Привет, ты уже дома?

— У нас был уговор. Ты следишь за своей псиной, а я его не выгоняю. И я вижу, что животное тебе надоело, потому что я его выкину, как только увижу.

Каждый раз, когда Питер становился свидетелем или причиной вот такого голоса Тони, ему хотелось съежиться до размеров настоящего паука и зарыться в землю. Но в данной ситуации на ум не приходит ничего лучше, чем занизить свои умственные способности.

— Что-то случилось?

— Ты знал, что одна бумажка может стоить три миллиона? Нет? А твой пес это знал. И я сомневаюсь, что его органы стоят столько же.

Что-то Питеру подсказывает, что Тони в ярости.

— Тони, можешь объяснить нормально, а не гнать на Эйти?

— Этот комок шерсти и слюней порвал все мои документы в кабинете.

— Я и не заметил.

— Не заметил клочья бумаг, которые эта псина разнесла по всему дому?

— Ты же знаешь, что я не очень внимательный.

— С тобой мы отдельно поговорим. Живо домой.

Питер смотрит на телефон. Смотрит на Эйти. Эйти сосредоточенно не смотрит на него, выглядывая кого-то в толпе.

— И почему это все выслушиваю я, а? — попытавшись грозно посмотреть на Эйти, он получает только жалобные глаза, которым невозможно ничего противопоставить.

— Пойдем, — Питер поднимается на ноги, наматывая на руку поводок. — Если нас выкинут из дома, виноват будешь ты, понял?

«Не если, а когда», звучит в голове голос Тони.

***

— Я тебя из приюта взял, в дом пустил, спать с нами разрешил, а это уже извращение какое-то. И вот так ты меня отблагодарил, значит?

Питер смиренно наблюдал, как Тони отчитывает Эйти, и тычет его носом в бумажки. Что Эйти делал правильно, так это напускал на себя смиренный вид.

Но он же щенок. Ему и полугода нет, так что Питер относился к этому проще. Ну сгрыз вещи, дети в детстве и не то вытворяют. Не обои же фломастерами разрисовал, все поправимо.

Настроение Тони говорило о том, что лучше бы он разлил в Башне банку краски.

— Нет-нет, молодой пес, даже не думай отворачиваться, когда я с тобой говорю. Имей смелость признавать свои ошибки и хорошенько за них получать.

Помимо чувства вины и беспокойства, Питера ещё разбирал смех, видимо, нервный, который он пытался сдерживать. Сейчас Тони было бессмысленно что-то говорить поперек, с его-то вспыльчивостью, но он находил все это несколько… ироничным.

— Теперь ты, — Тони откидывает волосы со лба, глянув на Питера, который все время пытался слиться с обстановкой, но бросить Эйти на растерзание в одиночестве не мог.

— Ты его тренировать обещал?

— Я его тренирую, — уже чуть менее, но все же спокойно отзывается Питер, выдерживая взгляд Тони.

— Не хочешь поделиться результатом?

— Мои вещи он не грызет, — Питер просто не может сдержаться, осознавая, что ему может прилететь не меньше.

— Паркер, — выражение лица у Тони такое, что Питеру взаправду страшно становится.

— Ладно, я этого не говорил, — Питер немного теряется и идёт на попятную. — Я все переделаю, ты только не нервничай, распечатаю и…

— Переделаешь документы, которые были в единственном экземпляре?

— Оу, — наконец осознавая масштаб проблемы, неосознанно для себя Питер отмечает, что до окна не так уж и далеко и может попробовать улизнуть.

— Но ты, конечно, можешь слетать в три штата, поднять всех на ноги, получить несколько подписей с печатями, а потом уже подумать, нужна ли тебе собака.

— Значит, в следующий раз не будешь оставлять папку с важными документами на рабочем столе, — на одном дыхании говорит Питер, приподняв брови с таким видом, словно объяснял, почему нужно брать с собой зонтик, когда идёт дождь.

Ему кажется, что Тони его убьет одним только взглядом, и прикладывает все силы, чтобы сохранить на лице выражение безоблачного спокойствия.

— Ещё одна такая выходка — и я сдаю его обратно, — разъяренно говорит Тони, выходя из кабинета.

Питер и Эйти переглядываются. Эйти понуро опускает голову, и Питер в ту же секунду забывает о том, какой нагоняй получил, опускаясь рядом с псом на колени.

— Не волнуйся, он отойдет. И никуда тебя не сдаст. — Питер треплет Эйти за холку и с некоторым сомнением смотрит в спину Тони.

Не сдал же, когда тот сгрыз любимые очки, а тут какие-то бумажки. Можно подумать.

Комментарий к Pure joy

Спасибо за 999+ пальцев вверх, спасибо, что читаете!

========== Someone else ==========

Питер приходит домой утром, пытаясь что-то придумать. Домой — это в Башню. Уже полтора года, как туда. Пятница говорит, что Тони уехал на совещание, но в спальне Питера ждёт стакан воды с круглой таблеткой и записка с ироничным «не уверен, что твои способности спасут от головной боли». Питер испытывает к себе такое отвращение, что хочется в окно выйти. Голова болит точно не от алкоголя.

Собственно, он выходит. Сбегает к Мэй, не дождавшись Тони, поступая трусливо и гадко. Мысль, что он виноват во всех смертных грехах, сидит в самой груди, где-то под сердцем, и Питер даже тете не может рассказать, в чем дело. В Тони, конечно, но Мэй безответно выискивает что-то плохое, в то время как Питер ненавидит себя больше, чем кого-либо.

Дело в том, что Питеру двадцать лет. Его окружают одногруппники, которые умеют и любят расслабляться, знают клубы и тусовки от Манхеттена до Бруклина и как на них попасть без лишних удостоверений.

Дело в том, что если все вокруг пойдут прыгать с девятого этажа, ты начнёшь думать, что с тобой что-то не так. Ведь они все классные, умные, разносторонние, ещё и развлекаться умеют. Вот взять того же Осборна — Питеру он нравится. Странным образом сочетая в себе мозги, бахвальство и чувство юмора, Гарри и становится тем спусковым крючком, вытаскивая его в клуб тремя неделями ранее. Питер не отказывается, говоря себе «надо все попробовать».

Попробовал. Пришел домой под утро, не то чтобы вдрызг пьяный, но навеселе. Тони это видел, но ничего слишком язвительного не говорил. Питеру отчасти было стыдно, но отчасти — весело. Правда, он так и не понимал, зачем все это, но не отказывался выбраться на следующей неделе, когда все решили устроить заход по барам. Потому что надо. Потому что как все.

Теперь он сидит рядом с Мэй, которая гладит его по волосам и говорит, что все в этом мире поправимо. Она даже не знает, в чем дело, а Питеру так тошно от себя, что он даже рассказать не может, пока на телефоне разрастается тысяча звонков и сообщений от Тони.