Вошла бабушка. Включила лампу.

– Что-то рано в этом году снег. – Вопросительно посмотрела на меня. – Поссорилась с Натальей? Давно пора. Вы такие разные.

– Ты почему не спишь, бабушка? Время одиннадцать.

– Услышала, что-то упало.

– Стакан разбился. – Я плачу.

– К счастью. – Она обнимает меня. – Ты из-за Саши? Он влюблен в тебя.

– Да, бабушка. Я не знаю, что делать.

– Жить, Верочка.

Она запела старинную песню о любви девушки и юноши-сокола, руки ее, как крылья голубки, скользили по моим волосам, плечам, теплое сияние исходило от нее. Я постепенно успокоилась. Когда бабушка ушла, я выключила свет и увидела во дворе Сашу; он ждал, что я его замечу и выйду. Хотела бежать к нему, но сдержалась.

В день моего отъезда Саша говорит:

– Вера, приезжай в Ленинград. Ты можешь поступить в университет на факультет журналистики.

– Саша, я только через два года окончу школу.

А сама думаю: «Что ты ответил Наташе? Приедет ли она к тебе?»

– Вера, я хочу на тебе жениться. – Саша краснеет, смущенно приглаживает вихор. – Я люблю тебя.

Я не отвечаю. Мне Саша дорог, но люблю ли я его?

– Ты молчишь… Ладно, Вера, главное, что я тебя люблю. Я буду приезжать на праздники и на каникулы. Ты будешь меня ждать?

– А учиться когда будешь? Да, Саша, я буду ждать, – говорю серьезно и верю в это. Он облегченно вздыхает:

– Буду часто приезжать, – повторяет он. – За тобой надо присматривать.

– Я не маленькая.

– Но для меня ты всегда будешь маленькой.

Разговор с Сашей приносит необъяснимую радость и ощущение, что все достижимо и легко, когда он рядом: и в институт поступлю, и книги напишу.

Утром, не позавтракав, выскакиваю на улицу вдохнуть холодного воздуха и остудить горящее лицо. Мне снился Саша, мы целовали друг друга так, что огонь в моей груди не стих и после пробуждения. Безмолвие снега приносит тихую радость. Яблони сияют в снежных цветах. Куст сирени возле крыльца хочет стряхнуть белые шапочки, но тяжело это сделать тонкими оголенными руками, а ветер не спешит на помощь. Я потянулась к поникшей ветке, чтобы освободить ее, – оттуда вспорхнула пичуга, оставляя за собой снежную пыль.

Смотрю на дом Саши, вижу его в окне – как портрет в раме. Сорока слетела с большого дерева, снег зашуршал, посыпался, покрывая портрет серебристой краской.

1979 год

Зима в этом году особенно долгая, наполненная ожиданием. Папа не приезжал десять месяцев. Мама не знает, когда он собирается к нам. Отвечая на мой вопрос, она не смотрит на меня, я понимаю: не хочет говорить.

Степан пьет реже. Но в доме не исчезло напряжение, выражаемое в недомолвках, в раздражении мамы, в очередном срыве отчима, в его колкостях по поводу приездов папы. Оно не рассеивается в пространстве, а висит серой дырявой кисеей.

Все больше времени я провожу дома у Лизы. Второй год мы учимся в математическом классе, занимаемся по вузовской программе. Для Лизы математический анализ так же интересен, как для меня литература. Она мне помогает с математикой, я проверяю ее сочинения.

В отличие от меня, Лиза редко грустит, уверенна в себе, никогда не унывает и сохраняет невозмутимость в любых обстоятельствах. Трудности воспринимает легко, словно знает, что они временны. Лиза мечтает строить корабли. Странное желание для девочки, но это соответствует ее натуре, волевой и целеустремленной. Как ледокол в Арктике, она идет к своей цели.

Во мне все сильнее проявляется неуверенность и скованность из-за внешности. Раньше я меньше думала о том, что отличаюсь от других. Сейчас кажется, что все пристально рассматривают меня, замечая, что я не русская, и я робею, краснею до слез. Когда мне надо в магазин за продуктами или в библиотеку, зову Лизу с собой. Только с ней я спокойна.

С Сашей я тоже забываю о своей инаковости. Но он далеко, учится в Ленинграде, будет реставратором. Неделю назад он приехал после зимней сессии, и мы видимся каждый день. Саша встречает меня возле школы, берет за руку, и мы гуляем по городу. Когда замерзаем, идем в кино или в универмаг, где на первом этаже пьем кофе или чай.

Сегодня последняя встреча, завтра Саша уезжает.

Последний взгляд слабого луча на зимний день. Безмолвные сумерки приближаются на кончиках пальцев, словно балерины. На заснеженный тротуар падает свет из кафе. Распахнулась дверь, вырвалась мелодия нашего первого танца. Мы остановились, взглянули друг на друга и, я уверена, вспомнили первый поцелуй. Саша прижимает меня к себе. Слышу пульсирующий звук его сердца – словно из груди вырвались стеклянные шарики, коснулись зеркального воздуха, и он ответил серебристым подрагиванием. Я внимаю его ритму, и исчезает пространство реальности.

Февраль становится для меня апрелем.

Вечерняя дымка накрывает город, и чудится, он потянулся вверх, приподнялся над землей и покачивается – убаюканный и приласканный. Сумрак располагает к философствованию, оголяет чувства, требует откровений и признаний. И мы говорим, говорим…

Нам казалось, что мы понимаем жизнь и знаем нашу судьбу. Наивные.

Темные фигуры прохожих – как одно целое, и только около освещенных витрин они приобретают индивидуальность: внимание привлекает то светлый шарф, то голубой берет, то фиолетовое пальто. Подойдешь ближе – видишь глаза. Но как они отличаются от глаз Саши! От него – тепло и любовь, я тону в их ласковой безбрежности.

– Ты моя Синильга, – шепчет Саша.

– Синильга – шаманка. Это имя мне не нравится. – Капризно замечаю я. (И ужасаюсь, откуда у меня эти интонации.)

– Она умна и красива, как ты. Знаешь, Вера, в переводе с эвенского ее имя означает «снег». И твоя кожа – белая как снег, только теплая и нежная. – Он касается моей щеки сухими губами. – Моя Синильга… Ты так сладко картавишь, когда волнуешься.

Я хочу поцеловать его родинку, что примостилась на щеке как паучок, и, чтобы скрыть это желание, говорю:

– Давай смотреть в спины впереди идущих и проверим, на чей взгляд больше людей обернется.

– Я знаю ответ, ты же волшебница.

– Ну, Саша, давай попробуем, – капризно прошу я. (Да что это сегодня с моей интонацией?) Он соглашается со мной, как всегда. Выбираем первую «жертву» и сосредоточенно гипнотизируем. У меня обернулись почти все. У Саши – один. Но он отвлекался, не концентрировался, а смотрел на меня – я чувствовала его взгляд.

– Я же говорил.

«Наверное, это от прабабушки», – думаю я, наивно веря в силу своих возможностей. Неожиданно для себя тянусь к Саше, и он нежно целует меня.

Когда подошли к моему дому, не могли расстаться, зашли в подъезд, сели на ступеньки. Я положила голову Саше на плечо, он обнял меня.

– У нас будут красивые дети, – начал он. Я смущенно молчу, уткнулась ему в шею, она теплая и пахнет солнышком. – Сколько ты хочешь детей?

– Саша, о чем ты говоришь?

– Я хочу много, плохо одному, без братьев и сестер. И ты у мамы одна.

– А еще я хочу взять из детского дома ребенка, – говорю я. Саша разворачивает меня лицом к себе, улыбается, смотрит мне в глаза.

– А своих?

– И своих тоже. Саша, рано об этом говорить.

– Возьмем девочку и мальчика. Да? – Саша шепчет, зарывшись в мои волосы.

В начале весны мама с аппендицитом попала в больницу, ей сделали операцию. «Много крови потеряла, доживет ли до утра, неизвестно, а еще и беременна», – ненароком услышала я слова медсестры. К ней меня не пустили, и я в слезах побежала домой. Моя мама не должна умереть!

Падаю на колени возле кровати и прошу Бога спасти маму. Молитв я не знала, но слышала, как бабушка шепотом молилась; я могла разобрать только два слова: «Отче наш». С них я и начала, за ними полились остальные. Я плачу, прошу спасти маму и даю обещания этому неизвестному мне Отче. Не помню, как долго повторяла без остановки свою мольбу, но так обессилела, что упала на кровать и заснула.