Степан появился вечером. Трезвый. На меня не смотрит. Не поздоровался. Я тоже. Мама отправила меня к Лизе. Собирая тетради и учебники, слышала громкий голос мамы, вскоре она перешла на крик. Я выскочила в подъезд. Когда вернулась домой, заметила, что обуви и верхней одежды отчима в прихожей нет.

Мама лежала на кровати. Меня поразило глубокая печаль в ее лице и спокойствие, словно она переплыла опасную реку и осталась жива. Я легла рядом, прижалась к ее мокрой щеке, спросила, когда родится малыш и какой он сейчас.

– Как твой пупсик, с которым ты играла в детстве, тот, что побольше, – ответила она. Мы подбираем ребенку имя, мечтаем, какие красивые вещи и игрушки купим. Я поглядываю вправо, где хищно зияет щербатый рот платяного шкафа без мужских вещей.

– Вера, закрой его, – просит мама. – Ничего не бойся. Степана здесь больше не будет. У тебя начинаются каникулы. Хочешь съездить в Уральск? Я забронировала на всякий случай билет на послезавтра. Вот только я не смогу с тобой. Сама не боишься?

– Я же школу заканчиваю, уже взрослая. А почему на «всякий случай»?

– Вдруг ты не захочешь ехать одна. Я отцу написала, он тебя ждет.

«К папе могу и пешком пойти», – подумала я, но не сказала этого.

Двадцать второго марта лечу в город, где познакомились мои родители. Накануне мама послала папе телеграмму, чтобы он встретил меня, дала адрес его родственников (на всякий пожарный случай, как она любит говорить).

– Отец живет в поселке, но до города недалеко, он сможет приехать в аэропорт. Я тебя провожу, и сразу же ему позвоню.

– Мама, можно мы с Лизой поедем в аэропорт?

Мое волнение не давало мне заснуть. Я боялась лететь одна, но говорила себе, что я взрослая, летом заканчиваю школу и теперь все должна делать сама. Думала и о том, какой он, Казахстан, почувствую ли зов крови, как пишут в книгах? Есть ли во мне дух степнячки?

Мой самолет в полдень, но мы выехали в Волгоград утром, чтобы погулять по городу.

Солнце светит ярко, безветренно, и после Мамаева Кургана мы гуляли на набережной. Лед на реке еще не пошел, но ближе к берегу блестит вода. Когда замерзли, выпили горячего какао в кафе и поехали в аэропорт.

Рейс задержали на час, но мы не огорчились – расставаться не хотелось. В буфете пили сок с эклерами, шутили, смеялись.

– Твой смех другой, – заметила Лиза. – Ты волнуешься, Черный Хвостик?

– Да, ощущение, будто навсегда уезжаю из дома. Теперь понимаю, каким тяжелым будет расставание летом.

– Начнется взрослая жизнь… Даже думать об этом не хочу. – Лиза шмыгнула носом.

Объявили задержку еще на час. Потом еще… Время подходило к шести, когда я отправила Лизу домой:

– Не переживай, сказали, что через час точно полетим.

Она уехала. Прошло еще два часа. За огромными стеклами аэропорта темнело. Гул людей навевал сон; я задремала в жестком кресле. Проснулась, когда объявили посадку, и с ужасом обнаружила, что пропала моя сумочка. Хорошо, что билет и паспорт, как закладка, лежали в книге, которую я держала в руках. В сумочке остался дневник, открытка с мраморным бюстом девушки (она всегда стояла на моем столе), блокнот с моими стихами, адрес родственников и деньги. Ничего, папа же меня встретит. Я себя успокаиваю, но от страха и смутного предчувствия, что все сложится иначе, чем я хочу, лицо наливается жаром.

В самолете мужчина, сидящий рядом, замечает:

– Долго же нас держали. – Голос спокойный и твердый.

– Да, – коротко отвечаю и открываю Голсуорси, но сейчас переживания Ирэн не могут затмить собственных.

Сосед зашуршал газетой, я взглянула на него. Пожилой (сейчас-то понимаю, что ему было не больше сорока), смуглый. Не могла не обратить внимания на его кудрявые черные волосы, крупный нос с высокой горбинкой, большие темные руки. Позже узнала, что он ингуш.

Когда получала свой чемодан, мужчина оказался рядом. Я сделала вид, что не заметила его. Папы нет. Думаю, опаздывает, вот-вот подъедет, а сама знаю, что это не так. Это-то я и предчувствовала. Тревога охватила меня. Что делать? На улицу выйти боюсь: там темно и чужие люди. Я села в зале ожидания так, чтобы видеть входящих в аэропорт.

Подошел мой попутчик, спрашивает:

– Вас никто не встречает?

– Я жду папу.

Он постоял немного рядом со мной и направился к выходу. Остановился и закурил. Тоже кого-то ждет?

Минут через десять он вернулся ко мне.

– У тебя есть адрес, куда ехать?

– Нет, – еще секунда, и я заплачу.

– Да, дела. Едем к нам. Ночью здесь нельзя оставаться.

«А к незнакомому человеку можно ехать?» – хотела я возразить, но промолчала.

– Ты не бойся. У меня дочка как ты.

«Это еще ничего не значит», – мелькнула мысль.

– Идем, а утром будем думать, что делать, – твердо сказал он и поднял мой чемоданчик.

Рискованно ночью в чужом городе довериться чужому мужчине, но отчаяние и растерянность так сильны, что я не знаю, что предпринять.

– Меня зовут Абдул. Поедем на автобусе.

Я не ответила, только кивнула.

Когда вышли на нужной остановке, оглядываюсь на автобус как на потерянный островок жизни и иду за Абдулом по плохо освещенной улице вдоль низких домов. Глухая тишина. Слышны только твердые шаги моего спасителя или… Страшно подумать, не то что произнести другое слово. Он перевесил сумку через плечо, в правой руке мой чемодан, левой размашисто покачивает, как сеятель в поле. Только сеет не зерна, а страх во мне. «Вера, беги», – стучит в голове. Но я покорно иду за темной фигурой незнакомого мужчины. Залаяла собака – но не зло, а радостно – и бросилась к нам. Абдул открыл калитку, вошли в темный двор. В глубине низкий домик, светится окошко.

– Не робей, не съедим, – сказал Абдул и подтолкнул меня вперед. Я вошла в темный коридор. Абдул распахнул дверь в слабо освещенную комнату. Женщина в белом платке перестала вязать что-то длинное, похожее на шарф, поднялась навстречу. Она что-то спросила на их языке. «Обо мне», – догадалась я. Он ответил ей и продолжил по-русски:

– Да вот, ее не встретили. Представил нашу Лейлу в аэропорту ночью и позвал девушку к нам.

Женщина посмотрела на меня. От ее доброго взгляда внутри у меня что-то расправилось, и я наконец-то смогла глубоко вдохнуть.

– Как тебя зовут-то? – Она взяла со стула клубок шерсти и предложила сесть.

– Вера, – тихо отвечаю, а от запаха чего-то вкусного из кастрюли на плите желудок сворачивается в клубочек. Я сгибаюсь.

– Голодная, – жалостливо произносит женщина. – Я Раиса. Сейчас ужинать будем.

Она легко поднялась со стула, пошла к плите, и я поразилась ее тонкой, как у девушки, фигуре.

Раиса вкрутила вторую лампочку (люстры не было, две лампочки висели на длинных проводах), я оглядела комнату: продавленный коричневый диван, подушки с бархатными красными наволочками, на полу старый ковер с порванными краями. Женщина принесла еду, и при ярком освещении я увидела ее красивое лицо и большие черные глаза.

Я макала тонкую лепешку («чапилгаш», назвала ее Раиса) в золотистый соус. Кажется, никогда раньше я не ела такой вкусной курицы с галушками.

Стукнула дверь, вошел черноглазый юноша, похожий на Абдула, но светлолицый. Пронзительный взгляд и нос с горбинкой. «Как Мцыри», – подумала я. Он уставился на меня и что-то произнес, видимо, приветствие.

– А это что за красотка? – Спросил он.

– Осторожнее, брат, не обижай девчушку.

– А может, я жениться хочу. Давно таких длинных кос не видел. Все сейчас модные, стриженые. Ты кто? – «Мцыри» наклоняется ко мне. От него неприятно пахнет табаком.

– Вера, – сухо отвечаю.

– Отстань от нее, – говорит Абдул. – Мало тебе девок?

После ужина Раиса отводит меня в комнату – светлую и уютную.

– Располагайся. Дочка сегодня ночует у бабушки.

Она вышла, я быстро разделась и юркнула под легкое одеяло в белоснежном накрахмаленном пододеяльнике. Только голова дотронулась до шелковистой подушки, как я заснула.