Большой диван и два кресла, стоящие возле окна, были обиты коричневой кожей, что определенно дополняло общую картину, а все вместе это выглядело поистине эстетично и изящно, но изюминкой этого места был шикарный письменный стол хозяина. Он был выполнен из красного дерева, покрытого глянцевым лаком, а массивную столешню держали на себе четыре резные львиные головы с разинутыми ртами, и все это великолепие освящалось множеством настенных светильников и торшеров.

– Я вижу – вам нравиться мой кабинет?! – С нескрываемым удовольствием произнес мужчина, манерно поправив волосы, и Дан, с интересом, принялся его сканировать. Вот он – знаменитый, несокрушимый и справедливый Алан Гвидиче. Дон, Крестный Отец и Босс влиятельнейшей семьи американской мафии, заправлявшей городом под прикрытием властей и полиции. Аристократичная внешность, пронзительные голубые глаза и густые волны светлых волос, все это больше походило на описание какого–нибудь мужчины секс–символа, нежели на авторитетного бандита. И, стоит признать – он был великолепен.

– Меня зовут – Дан, – наконец произнес гость, и его жесткий баритон эхом раздался в фойе, через незакрытую дверь, но уже через секунду девушка – секретарь, торопливо спрыгнув с места, закрыла ее, нервно улыбнувшись хозяину.

– Мне безумно приятно познакомиться с вами, – ответил Алан и протянул ему руку, на которой красовался золотой перстень с изображением весов, который тут же привлек внимание Моро.

– Чудесное украшение, не так ли? Это семейная реликвия, символ могущества в нашей семье. Он передается от отца к сыну, а весы это эмблема правосудия, именно такие держит в своих руках Фемида, – увлеченно щебетал Алан и, с грациозностью присущей дирижеру, поднял руку, указав на медную статую, стоящую возле дверей: – Гвидиче значит – судья.

– Кажется, вы хотели о чем–то со мной поговорить? – Немного грубо сменил тему Дан, словно разгоняя пелену волшебства, которую источало это место и его деспотичный хозяин.

– Разумеется, – широко улыбнувшись, согласился он, и опустился на стул, рядом с гостем, умело заняв позицию делового взаимодействия: – я слышал о ваших необычайных способностях, которые совершенно не поддаются никакому разумному объяснению. Признаться честно – я давно наблюдаю за вами, Дан.

– Мне приятно слышать это, но все же перейдем к делу, – безэмоционально твердил мужчина, настойчиво давая понять, что он не попал в плен его колдовского шарма.

– Что вы слышали обо мне, Дан? Я ведь могу вас так называть? – Немного подавшись вперед, и сделав неопределенный жест рукой, спросил Алан.

– Я слышал о вас лишь то, что вы позволяете о себе говорить.

– Как предусмотрительно! Я польщен твоей проницательностью, но, признаться честно, с каждым годом нам все сложнее контролировать слухи, окутывающие жизнедеятельность нашей компании.

– Я знаю, что вы не адвокат.

– Разумеется, нет, но мне приходиться прикрываться этим званием, чтобы избавить себя от лишних объяснений!

– Так чем же вы все–таки занимаетесь, мистер Гвидиче? – С сарказмом спросил Дан и хозяин понял, что он попался на крючок.

– Алан. Для тебя просто – Алан. Видишь ли, мой дорогой друг, наш мир по самое горло погряз в похоти и желании разбогатеть, и именно эти желания превращают людей в одичавших собак, готовых выполнить любые команды, стоит только помахать перед их носом парочкой сотен баксов.

– На это есть полиция.

– О, брось, они такие же похотливые ублюдки, как и те на кого они охотятся! Пойми, Дан, я не злодей, я лишь связующее звено, нейтральная, третья сторона медали, которая контролирует всю преступность в нашем криминальном городе, сохраняя тысячи жизней!

– Значит, ты – добродетель? – С нескрываемой нотой насмешки, глумился Дан, ублажая свое самолюбие.

– Я не считаю себя Богом. Просто делаю свое дело. Возьмем, к примеру, проституцию: полиция и общество отчаянно борются с ней, а сами, по вечерам не прочь воспользоваться услугами добровольных жриц любви. Мы же позволяем работать таким заведениям (без лишней огласки, разумеется), контролируем их, гарантируем безопасность девушкам и конфиденциальность клиентам, в конечном счете – все остаются довольны, – откинувшись на спинку стула, и, в изящной манере положив ногу на ногу, изложил Дон, тактично сделав вид, что не распознал его вульгарного, неуместного сарказма.

– Тогда зачем вам нужен я? – Зная ответ, спросил гость.

– Я хочу, чтоб ты работал на меня, – восклицательно произнес Алан.

– Я работаю на себя.

– Хорошо, тогда скажу по–другому: я предлагаю тебе кучу денег, взамен скромной услуге. Ты поможешь решить одно важное для моей семьи дельце.

– Я благодарен вам, Алан, за это предложение, но вынужден сообщить, что отказываюсь, – настаивал упрямый Моро.

– Наша семья уже несколько десятков лет осуществляет контроль над всей преступной деятельностью Чикаго, – будто не слыша отказа гостя, начал Алан, деловито поднявшись из–за стола и остановившись у роскошного камина: – конечно, существуют и другие семьи, и между нами здравствует конкуренция, но мы отличаемся от них. Мой отец был крайне жестоким и бескомпромиссным Боссом, и действовал, находясь во власти своих безудержных эмоций. У меня же несколько другая политика. Видишь ли, в чем дело, Дан, я много сил и времени потратил на то, чтобы наша деятельность перестала называться преступным синдикатом, криминальным обществом или мафией. Наша семья живет по законам, за несоблюдение которых, следует наказание. Я практически совершил переворот, и сейчас, полиция и власть полностью на стороне моей семьи.

– Если вы имеете такое превосходство, зачем вам потребовались мои способности? Ведь вам нужны именно они, верно?

– Да! Мне нужны твои советы, твои предсказания, – наиграно сузив глаза, ответил Алан, повернувшись к Моро, словно играя своими длинными бледными пальцами на невидимом музыкальном инструменте: – не хочу, чтобы ты сейчас давал ответ, мы встретимся позже, скажем, через две недели. Тогда, ты сможешь все обдумать и принять правильное решение.

– Я уже все решил.

– Я могу задать тебе еще один вопрос, Дан? – Вновь, словно не слыша ответа, спросил Алан.

– Разумеется.

– Каким ты меня представлял?

– Жирным толстяком маленького роста, с облысевшей головой и в безвкусном коричневом костюме, – улыбаясь, продолжал подтрунивать Моро, и Алан громко рассмеялся, а его высокий, певческий хохот заполнил собой все пространство.

– Ты тоже застрял в жалкой эпохе этого выскочки – Аля, – брезгливо бросил он, тряхнув своими изящными длинными пальцами.

– Возможно, только именно его имя всегда идет рука об руку со словами – Мафия и Чикаго, – добавил Моро и Алан с раздражением принял эти слова.

– Я придерживаюсь консерватизма, дорогой Дан, он везде: в моем доме, кабинете, в моей голове и моих убеждениях. Я старомоден, справедлив и честен – это мое жизненное кредо. Я не гонюсь за модой, придерживаясь строгих архаичных правил и законов, но все же никогда не противлюсь новизне. Я доверяю лишь немногим, проверенным годами, людям, почитаю семейные устои и не терплю хаоса. Консерватизм – враг сумбура и беспорядка, поэтому, а я считаю своим долгом бороться с ними.

– И все же мой ответ – нет, – неустрашимо держался Дан и тут же понял, что эту маленькую битву он выиграл. Алан из последних сил подавлял раздражение, нервно теребил в руках ручку и лихорадочно качал ногой. Его глаза были немного сужены, а улыбка скорей походила на натянутую нить. Моро много лет работал с людьми и читал их словно раскрытые книги, поэтому, он без труда догадался, что Алан осознал свое поражение и пытался принять его с достоинством.

Из записей дневника Дана Моро:

«Чикаго с каждым днем все больше и больше приводит меня в изумление, и сегодня я встретился с истинным его хранителем. Алан Гвидиче оказался куда более опасным человеком, чем я мог себе представить. Из нашей короткой встречи я понял, что, во–первых: его власть несокрушима, тотальна и безгранична, а во–вторых: он совершенно точно всегда добивается своего и от него так просто не отделаться.       Этот человек категорически не приемлет отказов (я понял это по его реакции на мое отрицание работать на его семью) и он, во что бы то ни стало, будет добиваться моего смирения. А это значит – мне придется приложить усилия, дабы он понял, что я не продажный экстрасенс и не пойду на поводу у его денег и власти.