Маша стояла в очереди последней и оглядывала интерьер пансиона с нескрываемым интересом. В поездках в прошлой доковидной жизни она много внимания уделяла жилью и редко останавливалась в сетевых отелях, предпочитая маленькие пансионы, как этот. О сетевых отелях Маша была не очень высокого мнения: все чисто и хорошо, но души в таких местах нет. В пансионах, которые держат местные жители, всегда есть частичка их самих. Вот и здесь было заметно, что хозяева подошли к оформлению всем сердцем: живые цветы в вазах, свечи, картины на стенах. Все к месту, без пошлости и излишней захламленности. Из единого стиля чуть выбивался портрет, висящий прямо на стойкой регистрации. На темном фоне был изображен нестарый еще мужчина, но морщины на лбу и вокруг глаз придавали ему вид немного враждебный. Голубые глаза словно внимательно рассматривали каждого гостя, оценивая, достоин ли он переступить порог этого дома. Общий настрой картины, обрамленной тяжелой золотой рамой, придавал некоторую торжественность рутинному заселению в пансион.

Маша, получив ключи последней, подошла к Анне и спросила на беглом шведском, есть ли вай-фай в комнатах.

– Nämen, talar du svenska, lilla vän? (шв. «да ты говоришь на шведском, дружок») – опешила хозяйка. Тут же она подозвала мужа, чтобы представить ему диковинку сезона – молодую русскую женщину, говорящую по-шведски.

Поохав, супруги выдали пароль от вай-фая, сказав Маше напоследок, чтобы она не стеснялась обращаться, если понадобится что-то еще. Скворцова поблагодарила приветливых хозяев. От нее не укрылось, что мужчина заметно нервничал, когда их группа дружной гурьбой ввались в пансион. Смотрел на гостей с тревогой, но с каждым новым заселением слегка успокаивался. Услышав, что Скворцова хорошо говорит на шведском, старик словно оттаял. Уже на лестнице Маша спросила:

– А кто это у вас такой строгий на портрете?

– Это, – важно ответил Гуннар, – мой предок Йохан Столь. Он для Аландских островов сделал очень много. Он радел за благополучие как островов, так и всей Финляндии. Такие люди, как он, воистину творят историю своей страны. Для меня он, конечно, не просто великая фигура в истории, но и родоначальник нашей семьи здесь на островах. Вырос и родился на материковой Финляндии, но здешние красоты его так очаровали, что он остался тут после службы. Благодаря ему семья Столь нашла свое место.

Гуннар важно посмотрел на гостью. Маша кивнула. Ей нравилось, что старик так оберегает историю своей семьи. Это она понимала и уважала.

До ужина оставался час. Мария хотела погулять, осмотреться – маленькие улочки так и манили. Городок, даже из окна автобуса, показался ей премилым. Повсюду виднелись башенки деревянных вилл. Обшарпанность придавала особый шарм даже тронутым разрухой домам, которые чуть стыдливо выглядывали из-за более ухоженных соседей. Море слегка взбудораженно качало на волнах лодки, звук от раскачанных мачт проникал в каждый уголок города, смешиваясь с разговорами людей, музыкой, доносящейся из кафе, и грохотом редких машин. Маша вслушивалась в этот созданный природой и человеком гул. Было в нем что-то медитативное.

В комнате, которую они получили с Галей, время словно остановилось. Со вкусом подобранные детали перенесли их в начало двадцатого века. Большое эркерное окно впускало зимнее солнце, которое отражалось на медных набалдашниках кровати. Тяжелые кресла так и манили присеть, отдохнуть, почитать книгу. Маленький журнальный столик был украшен скромным букетом хризантем. Скворцова аккуратно подняла вазу, чтобы посмотреть на вензель. «Надо же, наш родной ЛФЗ, – удивилась она. – Похоже наши супруги-хозяева – любители винтажных вещичек». Зеркальное трюмо, видавшее на своем веку много красавиц, сейчас отражало Машу в ее дорожном наряде, украшенном Галиным шарфом. «Надо же, такая маленькая деталь, а вид – но совершенно другой», – в очередной раз отметила она.

Галка суетилась тут же – прыгала с кровати на кровать, пытаясь определить, на какой же она хочет спать.

– Я, Машка, хочу себе ту, которая помягче. У меня от автобуса уже спина затекает, хочу хоть ночью расслабиться, – простовато объяснила она. Маше было все равно – ее саму это путешествие будоражило все больше и больше, хотелось запомнить каждую минуту, а на чем спать – ей было все равно. Не на раскадушке, и ладно.

Выбрав кровать, Галина разложила свой набор – его Маша видела уже в отеле в Турку. Чемоданчик, который Галя взяла с собой и берегла пуще паспорта с визой, был полон косметики, кистей, тоников, спонжей, щипчиков и еще каких-то предметов, о назначении которых Маша имела лишь отдаленное представление. В первый же вечер тура Галя провела над ним около получаса и, когда она его закрыла, от нее сложно было отвезти взгляд. Кожа светилась изнутри, глаза загадочно мерцали, губы как будто чуть увеличились. За полчаса Галка превратилась из случайной попутчицы в таинственную красавицу, случайно оказавшуюся в автобусном туре.

Сейчас же, судя по решительному взгляду новой подруги, Галка была готова поработать над ней – Машей.

– Садись, – не терпящим возражений тоном сказала она Скворцовой. Маша и не думала сопротивляться, ей хотелось, чтобы Галя с волшебным чемоданчиком поколдовали и над ней. «На прогулку схожу после ужина», – подумала она, закрыв глаза и подставив лицо огромным кистям, которыми Галина уже орудовала на ее лице.

2 июля 1854 года, крепость Бомарсунд

Лейтенант Скворцов проснулся на рассвете. Из кухни доносились приглушенные голоса – Оса и кухарка что-то эмоционально обсуждали. Анатолий пытался вслушиваться, но, как ни старался, ничего разобрать не мог. «Надо бы подтянуть, конечно, шведский. Да Настасье написать, чтобы тоже начинала учиться. Даст Бог, мы тут задержимся, хорошо бы и по-местному понимать», – прикинул он.

На столе уже было накрыто, Оса сноровисто расставляла завтрак, наливала кофе из серебряного кофейника.

– Оса, голубушка, слышно ли что от ювелира? – такое предложение, конечно, Осе понять было пока не под силу, но слово «ювелир» она узнала и закивала головой.

– Ювелир, ja. I morgon, – коротко сообщила она.

Анатолий готовил сюприз жене – серебряный кулон с аландским камнем – красным гранитом. Он опасался, что ей, коренной петербурженке, будет скучно в крепости, поэтому хотел скрасить подарком ей первые дни пребывания. «А там и пообвыкнет», – надеялся он.

Подав завтрак, Оса вернулась в кухню, где уже варился обед. Кухарка строго на нее посмотрела:

– Не сказала?

– Да как я могу! – всплеснула руками Оса.

– Пойди к отцу, расспроси, пусть он поможет. Надо об этом сказать. Что-то замышляется.

Оса покачала головой. Как о таком скажешь. По-шведски лейтенант не поймет, по-русски она не скажет. Только если переводчика найти, но дело деликатное, втягивать в объяснения третьего – значит, рассказать всей крепости. Что двое знают, уже не тайна. Оса в растерянности смотрела на кухарку, которая утром поведала ей, что на рассвете, покупая свежий улов у рыбаков, она видела, что капитан Йохан Столь выходил из ставки с большими свертками, крадучись и оглядываясь по сторонам.

Март 1855

Настасья закрыла двери в детскую. Федор мирно спал, она и сама собиралась ложиться. В дверь постучали. На пороге стоял заснеженный кадет.

– Посылка для Анастасии Скворцовой, – он сунул ей в руки маленький конверт, развернулся и побежал вниз по лестнице.

Настя не успела ничего сказать, не успела спросить, от кого посылка. С тех пор, как пришло известие о гибели Анатолия, писем она боялась. Хотя самое страшное уже случилось, и новостей хуже полученной она уже не ждала.

В комнате она вскрыла конверт. Из него выпал кулон – красный камень в серебряной оправе, на тонкой цепочке. «Боже, от кого это?». Взяв кулон в руки, на обратной стороне она увидела гравировку «Min kärlek».

«Надо же, на шведском? Возможно ли?»

Из конверта выпала сложенная вчетверо грязная бумажка.