И вот вам еще один показатель того, как я себя чувствовала: я даже спела ее для мамы.

И ей понравилось. Мама вообще отреагировала так, как будто услышала сольное выступление в центре Джона Кеннеди. Она вскочила с дивана, разразилась аплодисментами, кричала «браво!». Я потом еще несколько недель слышала, как она хвастается перед своими подругами, тоже преподающими музыку, тем, как четко я проговаривала согласные, как вела себя на «сцене» и как окреп мой голос.

Мне следовало догадаться, что дальше она заговорит о представлении.

Ничего нового в нашей беседе не было. Мама давно, еще с шестого класса, пыталась втянуть банду в выступление на концертах. «Вы четверо так помешаны на мюзиклах, – говорила она. – Откуда это стеснение перед сценой?»

Я никогда не могла ей толком объяснить. Может, дело в контексте? Когда ты поешь в мюзикле, вместо тебя зрители видят персонажа. У тебя есть сценарий. История, которую ты рассказываешь. И тобой руководят.

На концерте есть только ты сам.

Но стоит маме захотеть, чтобы ты что-то сделала, как она превращается в маленький настойчивый бульдозер. Думаю, в тот момент она решила, что мне нужно спеть песню из «Эллы».

Ладно, дело не только в этом.

Конечно, мама этого хотела. И я сразу отказалась. Но и после продолжала представлять Эрика Грейвза среди публики: как он смотрит на меня, будто зачарованный. Непременно из первого ряда. И думает: «Как я все это время не замечал Кейт Гарфилд?»

Потрясающе глупое клише.

Поэтому признаю: я позволила бульдозеру втолкнуть меня на сцену.

Волосы у меня тогда были настолько длинные, что час ушел только на попытки их высушить и выпрямить. Я оделась под стать Элле – если бы она покупала вещи во второсортных торговых центрах, разумеется: белая блузка в крестьянском стиле, голубая юбка в пол, широкий пояс. Концерты проходили всегда в одно и то же время по пятницам. Но на генеральную репетицию в костюмах мы собрались днем, в школе. Я так нервничала, что маме пришлось дважды играть вступление. Сначала у меня дрожал голос, но я закрыла глаза и продолжала петь.

И произошло то, что всегда происходит с песнями. Она завладела мной. Выпихнула из водительского кресла. Я была Фредди Меркьюри, и я была Эллой, и даже немного Рейчел из «Хора» и никогда в жизни не чувствовала себя такой красивой. После первого припева я открыла глаза и увидела Эрика. Первый ряд, прямо по центру. Свет был приглушен, поэтому понять выражение на его лице я не смогла. Но он не спал, не перешептывался ни с кем и даже не печатал, в отличие от сидящей рядом Миры Рейнольдс. Эрик внимательно слушал. А когда я закончила, он хлопал и свистел.

Меня буквально разрывало от восторга.

Остаток дня я парила по коридорам, преисполненная чувства тихого триумфа. Банде я ни слова не сказала. Но могла легко представить, как Эрик идет в наш класс и пытается объяснить все друзьям. «Ее голос. Думаю, я влюбился».

Весь день я ждала его сообщения. Мы никогда раньше не переписывались. Но вдруг он знает кого-то, кто знает кого-то, у кого есть мой номер. Может, он найдет меня. Подпишется на мой инстаграм[10]. Забавно: я даже не помню самого концерта. Помню только, как стояла за кулисами, снова и снова проверяя телефон.

Ничего. Ничего. Ничего.

Но стоило нам оказаться дома, Райан нырнул за мной в комнату. Я сразу поняла: что-то не так. Он передал мне свой телефон, открытый на странице Миры.

Там была я.

Во всей своей тринадцатилетней красе: блузка выбилась, в волосах «петух», которого я не заметила. Ракурс тоже был выбран максимально неудачный: под углом, снизу, – так что я выглядела как оживший персонаж того мема с фронтальной камерой. Тщательно выверенные модуляции «как у Эллы» на поверку звучали как голос шестилетки – очень высоко, а еще в нем слышны были типичные для девочки из хора округлые гласные и преувеличенно четкие согласные.

Запись собрала уже тридцать два комментария.

«Фу, лол»

«видел это вживую, ну нифига же себе»

«ОРУ»

«Это сестра Райана гарфилда??»

«Что у нее с лицом на 32 секунде? Хаха»

«неловко жесть, не могу смотреть»

– Комментарии не читай, – сказал Райан, выхватывая телефон.

– Мира сняла, как я пою? – Слова давались мне с трудом.

Райан молча показал подпись к видео.

«Спасибо моему виртуальному дружку @sirEricGeneric за этот несомненный шедевр мирового кинематографа».

Все замерло.

Виртуальный дружок. Эрик Грейвз.

– Не переживай из-за этого, ладно? – неловко пробормотал Райан. – Там всего 103 просмотра.

– Это видело больше сотни человек?

Помню, я едва могла дышать. Помню, гадала, можно ли выплюнуть в приступе тошноты собственное сердце.

– Все не так уж и плохо, – сказал Райан.

Я не ответила.

– Я серьезно, звучание было…

– Боже, просто молчи.

Райан умолк.

Я свалилась на кровать, скрестив руки на груди, в позе трупа.

На следующий день кто-то завел новый аккаунт в инстаграме[11]: «Кейт Гарфилд поет». Весь профиль состоял из уродливых скриншотов с видеозаписи Эрика. Квадрат за квадратом: моя челюсть постепенно открывается, губы сжимаются, глаза наполовину закрыты. В описании была только строчка «Я немного умерла». Пересылая ссылку банде, я плакала.

«ТВОЮ МАТЬ, – ответила Рейна. – Я ИХ УНИЧТОЖУ. ТВОЮ МАТЬ».

«Вот ужас, милая, мне так жаль», – это Брэнди.

Андерсон ничего не ответил, потому что уже стоял у двери.

– Вот урод, – сказал он. Прямо с порога, даже не поздоровавшись.

– Кто именно? – Я вытерла слезы тыльной стороной запястья.

– Эрик. Мира. Оба. И все пижоны, которые подписались на этот аккаунт.

Подписчиков было уже 78. Я не могла перестать проверять. Чьи-то лица мне были знакомы из пижонского списка, некоторые оказались совершенно новыми.

Райан валялся на диване в гостиной, но я все равно плюхнулась рядом, глядя на Андерсона.

– Никогда больше не буду петь. Ни-ко-гда.

Райан даже глаз от телефона не поднял.

Но в воскресенье я проснулась и обнаружила возле двери старую мамину гитару.

Райан уже не спал, но еще лежал в кровати, листая учебник. Мое появление его не слишком удивило.

Я вцепилась в дверной косяк.

– Тебе ведь известно, что я не умею играть на гитаре?

– Я скину тебе инструкцию. – Он протянул руку в сторону и одним выверенным движением выдернул из телефона зарядку. Спустя секунду я услышала оповещение.

Опустила глаза на экран, а потом бросила на Райана горящий взгляд.

– Somebody to Love? Знаешь, не то…

– Это хорошая песня. Не позволяй парочке придурков ее испортить.

Я нажала кнопку воспроизведения. Оказалось, все довольно просто: на записи какой-то парень показывал, как взять аккорд и расположить пальцы на грифе акустической гитары. Но что-то было цепляющее в том, как сплетались эти звуки.

Я не могла глаз отвести от телефона.

– И для кого мне это играть?

– В смысле «для кого»? – Райан пожал плечами. – Для себя играй.

По-моему, у мамы есть склонность к саморазрушению. Причина смерти: обед на шаббат. У нее штук восемь распечатанных рецептов, выложенных веером на столе, и все это нужно приготовить с нуля. Не знаю, понимает ли она, что духовка у нас всего одна. И мама – тоже.

Нужно ли говорить, что семейство Гарфилдов вообще не настолько евреи, чтобы мучиться с ужином на шаббат.

– Кейти, пожалуйста, закинь мини-суфле в духовку для хлеба. Получится же? Они все равно приготовятся, верно?

Я осматриваю кухню: дверцы шкафчиков нараспашку, все уставлено сковородками. Щеки мамы перепачканы мукой.

– Сколько, говоришь, будет гостей?

– Так. Ты сказала, Андерсон занят, верно?

– Если «занят» включает в себя просмотр «Рапунцель», то да.