До тех пор ведь нужно успеть очень многое тщательно обдумать. Выбрать песни для прослушивания, например, вспомнить, как правильно дышать, построить теорию о том, насколько Джао будет опираться на возраст при отборе в этом году. Раз в несколько лет ей приходит в голову, что все лучшие роли должны достаться выпускникам. Отличный подход на будущий год: да, Джао, пожалуйста, так и сделай. Но если она решит в этом году так поступить, у меня даже шанса не будет.

А между тем я снова на что-то надеюсь. Типичная я: вечно мечтаю об огнях рампы. О верхней строчке в списке ролей. О том, как голос растекается по залу благодаря беспроводному микрофону. О стоячих овациях. Бурных аплодисментах. Эти мечты увлекают меня каждый год.

И каждый год не сбываются.

Глупо желать этого. Желать главной роли. Музыкальной партии. У меня и ролей со словами-то почти не было. И я даже не уверена, что потяну. Да, может быть, мой голос неплохо звучит, когда я одна пою в комнате. Но все знают: немного напряжения – и я уже растерялась.

Все это знают.

Однако мечты никак не остановить. Стоит закрыть глаза, и перед внутренним взором я вижу один и тот же образ. Себя в роли принцессы Уиннифред Угрюмой. Вот она я, стою в центре сцены в искусно перепачканном платье средневекового кроя и пою про болота. Или лежу на высокой стопке матрасов, пока остальные разбегаются вокруг.

Или иду по стопам великих. Кэрол Бёрнетт[4]. Сара Джессика Паркер. Трейси Ульман[5]. Моя мама. Мечта, в которой я хотела бы жить.

А мистер Эдельман – как некстати! – хочет провести отведенное на изучение истории Соединенных Штатов время за изучением истории Соединенных Штатов. Сегодня к тому же он раздал нам стопки рабочих бланков. По тому, насколько быстро преподаватель переходит на рабочие бланки, всегда можно понять степень его отчаяния.

Сегодня третий учебный день.

Что ж, он хотя бы разбил нас на группы. Группы, правда, так себе. Я попала к Брэнди, но вместо Рейны и Андерсона нам достался какой-то случайный пижонистый парень, Джек Рэнделл. Как и следует ожидать, дела у нас идут не слишком хорошо. Отчасти потому, что Джек – напыщенный индюк, а пуритане – это ужасно скучно. Отчасти потому, что мы с Брэнди заняты собственным исследованием.

– Как понять, будет это оригинал или новая версия? – спрашивает Брэнди.

– Как насчет чего-то нового? – вмешивается Джек. Конечно, размытые намеки с сексуальным подтекстом – это родной язык всех пижонов. Брэнди даже глаз от телефона не поднимает. Тогда он наклоняется ближе и делает демонстративный вдох. – Брэнди Рейс. Твой аромат для волос. Моя одобрять.

«Моя одобрять»? Кто вообще говорит так? За такое надо сразу бить по яйцам. И я, черт возьми, непоколебима в своем мнении.

– Это называется шампунь, – отвечает Брэнди.

Из всей банды только Брэнди хватает терпения на мальчиков-пижонов, и подтверждением тому служит факт, что она не стала бить Джека по яйцам. Рейна, разумеется, полная ее противоположность; сейчас ей достаточно просто взглянуть на кого-то из них, и прямое попадание автоматически засчитано. Довольно забавно наблюдать за всем этим в дикой природе. Вместе Рейна и Брэнди привлекают таких парней на уровне какой-то базовой химии; подозреваю, потому, что они обе ужасно милые, просто по-разному. У Рейны идеальное лицо и высокие скулы. Она могла бы быть младшей здравомыслящей сестрой любой белой темноволосой героини сериала на канале CW. Брэнди же прямо-таки лучится энергией обычной соседской девчонки и одевается в воздушное бохо. К тому же она игнорирует тех, кто флиртует с ней, так, что становится неотразимой для определенного типа парней. Все это и привело нас к умиротворяющей сцене выше, в которой Джек упрямо допытывался, как Брэнди ухаживает за волосами. Ни один из нас, конечно же, даже папку с рабочими листами не вскрыл.

– Ты что, порнушку ищешь? – спрашивает Джек, заглядывая мне через плечо.

– Чего?

– На матра-а-асе. Ну же-е-е…

– Это мюзикл! – Я роюсь в рюкзаке в поисках наушников. Без них, похоже, от голоса Джека не избавиться.

– Порнографический? – невозмутимо переспрашивает он. Я слышу смешок Андерсона. – Не считаешь меня забавным, да, Гарфилд? – Джек склоняет голову и усмехается. – А вот твой парень не согласен.

Речь, конечно, об Энди, хотя Джек на самом деле не считает его моим парнем. Сейчас об ориентации Андерсона уже почти вся школа знает. Самое смешное, что мы с ним и правда встречались, когда были в седьмом классе. После нашего второго поцелуя Энди понял, что гей.

Меня, правда, немного тревожит, когда люди странно воспринимают нашу близость. Будь мы парочкой, никто бы и не моргнул. Но все постоянно твердят: не знай они, что Энди – гей, никогда бы не поверили, будто мы только друзья.

Паршиво. Во-первых, мы лучшие друзья.

Во-вторых, нет никакого «только». Дружба – это не «только». Да, Энди – гей. Нет, мы не пара. Но Андерсон Уокер – самый главный человек в моей жизни, и точка.

– «Однажды на матрасе», – ухмыляется Джек. – Это правда реальный мюзикл?

Я затыкаю уши наушниками и начинаю листать музыкальную библиотеку. Меня спасет Лиззо. Только ей по силам заглушить этого барана.

– А ты погугли, – говорю я.

И нажимаю «Воспроизвести».

Рейна хлопает по столу обеими руками.

– Итак, финальная ревизия!

– На «Спотифае» есть саундтрек. – Я сажусь с ней рядом, вытаскивая бумажный пакет. – Существует две версии фильма…

– А караоке?

– Полный ютьюб, – отвечает Энди. – И мама Кейт когда-то в нем играла, так что…

За моей спиной раздается взрыв хохота, и даже поворачиваться не нужно, чтобы понять, за каким столом такое веселье. Не хочу создать впечатление, будто «Розуэлл Хилл Хай» – одна из тех школ в подростковых драмах, где камера блуждает по столовой, выхватывая и приближая идеально непохожие между собой группки учеников.

Но великая пижонская сила!

Не знаю, как объяснить. Сами по себе они неплохи. Да, Джек Рэнделл – просто член на ножках, а Мира Рейнольдс и Эрик Грейвз, я уверена, настоящие суперзлодеи, но в большинстве своем это довольно приятные ребята, если их изолировать от группы.

А вот когда они вместе… Совсем другая история.

Не хочу сейчас показаться занудой, которая вечно всех осуждает. Все это случилось много лет назад. В средней школе. Даже в начальной. Но раны до сих пор болят.

– Кхм. – Энди смотрит куда-то за мое плечо. – Думаю, Крис Ригли только что надругался над капюшоном толстовки твоего брата.

– Он что? – Я оборачиваюсь и тут же замечаю Райана. Везде узнаю его сутулые плечи. Он сидит спиной к нам, зажатый между Вивиан Янг и Крисом Ригли. – Не вижу никакого надругательства.

Энди вздергивает подбородок.

– Продолжай смотреть.

Еще примерно минуту ничего не происходит, а потом все разворачивается очень быстро. Крис Ригли, пижон по призванию, вытягивает в сторону Райана руку, как будто готовясь его обнять. Но между пальцев у него что-то зажато – палочка картошки фри, что ли? И я потрясенно наблюдаю, как кисть Криса медленно нависает над капюшоном Райана, замирает, как ковш экскаватора, и выпускает снаряд.

Райан ничегошеньки не замечает.

– Он туда уже штук пятнадцать закинул, – сообщает Энди.

– Но зачем?

– Потому что он придурок?

Я разворачиваюсь на стуле, снова вглядываюсь в Криса и Райана. Не понимаю. Серьезно. Во-первых, у Райана и Криса нормальные отношения. У Райана они со всеми нормальные. Он в целом такой.

– Должна ли я пойти спасать его?

– От картошки? – уточняет Рейна.

Я качаю головой и бросаю в сторону Криса злобный взгляд:

– От издевок со стороны какого-то пижона.

– Ты хотела сказать «сокомандника»? – поправляет Рейна. – С которым он сам решил сесть рядом?

– Он же не решал, что будет таскать в капюшоне его обед! – Я придвигаю к столу стул. – Прости, но это же издевательство.