В воздухе повисла выжидательная пауза. Комиссар потер подбородок.
Он уже успел полностью справиться с изумлением, а значит в дело вступал настоящий профессионал. Его зеленовато-голубые глаза быстро шарили по сторонам в размышлении.
– Это звучит заманчиво, – протянул Сорциа.
Ник просиял, но почти тут же улыбка исчезла с лица чародея, потому что комиссар закончил фразу словами:
– …даже подозрительно заманчиво. Какой ваш резон?
– Получить информацию о личности серийного убийцы недостаточно серьезный мотив? – усмехнулся Ник, старательно сохраняя спокойствие.
Комиссар колебался. Смутными подозрениями был проникнут весь облик Сорции и не зря. Чародей едва слышным фырканьем чуть не выдал себя. К сожалению, Сорциа был слишком умен, чтобы поверить, будто Ник был готов оказывать такие авансы государству магов даром, если была возможность получить что-нибудь взамен. Не часто сам Цербериат оказывается у тебя в долгу. Однако уже сейчас чародей осознавал ничтожность этой мысли – ему бы просто получить сведения об убийце, и на том спасибо. А то знал он этих спецов: с ними нужно было писать программу максимум, что на выходе получить хотя бы минимум.
– Когда и где пройдет встреча? – нетерпеливо повысил голос комиссар, которому надоело ждать.
– Нет. – ухмыльнулся Ник. – Сначала скажите, что вы согласны на сотрудничество. А то я знаю вас, все выспросите и меня по боку.
Сорциа поджал губы так, словно бы чародей попал в точку.
– Я в любом случае не смогу заверить вас в этом, пока не узнаю всех подробностей дела. – комиссар глянул на наручные часы. – О подобном стоит говорить лично. Где встретимся?
На секунду Ник опешил. Он даже не рассчитывал на такое, но может так даже лучше.
– Давайте в восемь часов у Кафедрального Собора. – предложил чародей. – Это на острове Кнайпхоф в самом центре Калининграда, такая краснокирпичная высокая церковь с…
– Я знаю где это. – перебил Сорциа сухо. – Хорошо, договорились.
Не дожидаясь ответа, он отключился. Зеркало вернуло себе прежнее отражение. Ник сдавленно вздохнул – вот во что он опять ввязывался?
Вместо ответа на собственный вопрос, он принялся собираться. На то, чтобы переодеться в чистое и закинуть сумку Вадика с артефактами на плечо, много времени не понадобилось. А вот дорога…
Честно говоря, чародею уже порядком поднадоел тот факт, что он вынужден передвигаться без машины. С этим нужно было что-то делать причем срочно.
В конечном счете до Кафедрального собора или ныне Домский собор Богоматери и Святого Адальберта он добрался к половине седьмого. Уже стемнело, облака из серых сделались черными, только больше делая пейзаж похожим на картину из фильмов ужасов. Тем органичнее смотрелся острый готический шпиль Собора. Его краснокирпичные стены окрасили в цвет венозной крови. Блеклый свет в стрельчатых продолговатых окнах делал причудливое строение только больше похожим на замок Дракулы.
Не доходя десяти шагов до входа. Ник услышал заунывные звуки органа. Это было единственным местом во всем Калининграде, где особо искушённые могли послушать этот дивный инструмент.
Кафедральный собор, уже давно не являлся Церковью в прямом смысле. Сюда не приходили молиться и ставить свечи, но остальные отличительные особенности Святого места, выработанные за долгие годы, остались. В первую очередь это был своеобразная тёплая и светлая энергетика, которая струилась из стен. Ник явственно ощущал это своими чародейскими чувствами, а простые люди осознавали интуитивно. Понимая, что такое намоленое место кощунственно превращать во что-то иное, Собор оставили Собором, сделав из него многофункциональный культурный центр.
Теперь это один из символов города, как Кант, который уже многие десятилетия слушает орган из своей могилы северной стены здания, как необыкновенное переплетение подземных ходов, которые вели отсюда к оккультному сердцу города под Старым Замком, как уникальны органный комплекс, который является самым большим в России.
Ник вошёл в академический концертный зал, осторожно прикрыв тяжелую дверь. В продолговатом помещении на скамьях, вроде тех, на которых сидели в действующих католических церквях, расположились слушатели. Запрокинув головы, они наслаждались музыкой.
На возвышении впереди находился огромный помпезный орган, оформленный статуями ангелов и фигурой Девы Марии по центру. Из нескольких десятков блестящих воздуховых труб лились необыкновенно трагичные звуки.
На чародея почти не обратили внимания и тот быстро прошмыгнул на самый задний ряд, где оставалось еще свободное место. Ему уже доводилось здесь бывать здесь и не раз, поэтому Ник привычным жестом аккуратно поставил тяжелую сумку на колени, сложил на ней руки и оперся спиной о стену. Отец Лаврентий был священником совсем другого храма, но по вечерам ох приходил в Кафедральный Собор, чтобы «отпатрулировать» другие свои владения. И хотя его не было видно в толпе, из-за чего чародею полагалось бы волноваться, Ник вместо этого полностью отдался музыке. На этот счет он мог не переживать – священник каким-то образом всегда чувствовал, когда и где его ждали, а значит пока можно было насладиться органом.
Чародей в самом деле любил такую музыку и сам не мог понять почему. Возможно он слишком часто слушал его в этих стенах, но скорее всего чародей сам по себе испытывал к подобной музыке ментальную симпатию. Ник больше ставил на второе.
Было в органе какое-то мрачное изящество, горькое разочарование. Его минорная громогласная музыка рвала сердце, и пробирала до мурашек, иногда доводящих до приступа жути, но сердце чародея каждой клеточкой откликалось на этот заунывный зов. Межу органными звуками и жизнью Ника можно было провести удивительные аналогии. Судьба чародея была такой же трагичной, местами устрашающей, но такой же самобытной и захватывающей, одним словом, горьким ядом, которым, в прочем, хотелось иногда потравить душу. Наверное, орган и осень любили одни те же люди.
Вот и сейчас слушая, как надрывны органа, звонким эхом преломляются от стен и узорчатых сводов, Нику даже показалось, что на душе его сделалось не так тягостно.
Вопящий ужас улегся, а на его место пришли усталость и боль. Ничего чародею так не хотелось, как избавиться от ощущения смерти, дышащей в затылок и груза постоянной ответственности, который лежал на плечах.
Орган рядом вторил его мыслям своей горестной мелодией. Ник сам не заметил, как начал клевать носом. Он торопливо вскидывался каждый раз, когда ощущал, что голова падает на грудь, сонно моргал на органиста и давал себе зарок больше не спать. Но проходило несколько секунд и сон вновь утягивал чародея в спасительную черноту.
Очнулся Ник от того, что кто-то мягко тронул его за плечо. Чародей дернулся всем телом и распахнул глаза. Сумка с артефактами соскользнула упала с колен, и он едва успел схватить ее за ремень.
Мутным после сна взгляд остановился на мужчине в длиннополой черной рясе, который ласково улыбался. Музыка больше не играла и зал опустел. Из дверей выходили последние слушатели, а органист встряхивал уставшие пальцы. Инструмент издал нечто похожее на вздох облегчения.
Чародей мотнул головой, прогоняя туман из головы. Вообще он не имел привычки спать в таких местах.
– Простите, отец Лаврентий. – покаянно протянул Ник.
В целом внешность отца Лаврентия можно было описать, как незаурядную, а черная ряса только делала его более невзрачным. Среднестатистический мужчина, худого сложения и невысокого роста выделялся среди других священников разве что совей молодостью. Внешне Лаврентию нельзя было дать еще и сорока. Волосы он не отращивал, поэтому каштановые пряди были аккуратно пострижены под каскадное каре, а уступчивое лицо оставалось гладко выбритым. Но Ника больше всего восхищали глаза священника. В сущности, обыкновенные, они имели неясный зеленоватый цвет, но всегда струись такой теплотой и долготерпением, что возникала уверенность в том, что их обладатель всегда сумеет найти оправдание для любого.
