Кто-то снова включил стереосистему.

– Пойду выпью. – Мартин вскакивает в своей порывистой манере. – Принести вам чего-нибудь?

– Спасибо, но я за рулем, – отвечает Лиа.

Хотя она бы отказалась, даже если была бы пассажиром. Я-то знаю. Потому что существует невидимая граница: по одну сторону – Гаррет, Эбби, Ник и все музыканты на планете, которые ходят на вечеринки, пьют и не пьянеют в стельку от одного пива, которые занимались сексом и не считают это чем-то особенным. По другую – я и Лиа.

Но мне почему-то становится лучше от осознания, что Блю – один из нас. Исключительно догадки, но почему-то мне кажется, что он никогда не целовался. Забавно, но не знаю, считаются ли мои поцелуи. Ведь с парнем я не целовался. И об этом я думаю постоянно.

– Спир? – раздается голос Мартина.

– Прости, что?

– Пить будешь?

– А, спасибо, мне хватит.

Лиа издает звук, похожий на смешок.

– Я тоже все, но спасибо. – Эбби пихает меня ногой. – Знаете, дома я просто садилась на метро и пробиралась потом к себе через заднюю дверь, так что было без разницы, сколько я выпью. – Говоря «дома», она все еще имеет в виду Вашингтон. – Но родителям Саймона, наверно, лучше не видеть меня пьяной.

– Думаю, им параллельно.

Эбби смахивает челку с лица и поднимает на меня взгляд.

– Поверь, ты удивишься.

– Эти люди разрешили моей сестре проколоть ухо миллион раз.

– Ого. Нора крута, – вставляет Лиа.

– Окей, вообще-то Нора – противоположность крутоты. – Я качаю головой. – Я намного более крутот, чем она.

– И не позволяй никому переубедить себя, – произносит Мартин, снова устраиваясь возле Эбби, теперь уже с пивом в руке.

Эбби потягивается и кладет ладонь мне на капюшон.

– Ну, ребят. Люди танцуют.

– Молодцы, – говорит Ник.

– И мы танцуем. – Эбби протягивает к нему руки.

– Не-е-ет. – Но он все-таки откладывает гитару и позволяет Эбби поднять себя на ноги.

– Мм, а ты видела, как клево танцую я? – спрашивает Мартин.

– Ну-ка!

Он начинает размахивать руками, как будто плавает, а потом одновременно пожимает плечами и двигает вперед бедрами.

– Да-а, ты великолепен, – смеется Эбби. – Пойдем!

Она тянет его за руки, и он, сияя, вскакивает с места. Потом она ведет свой маленький гарем на ковер у стерео, где люди пьют и трутся друг о друга под Канье[13]. Но когда Эбби танцует, то погружается в свой собственный мир, поэтому Нику и Мартину остается только неловко качаться под музыку и принципиально избегать взглядов друг друга.

– О господи, – шепчет Лиа. – Это случилось. Мы наконец-то стали свидетелями чего-то более унизительного, чем бар-мицва[14] Ника.

– Открыта новая ачивка неловкости.

– Может, заснимем их?

– Просто наслаждайся моментом. – Я обнимаю ее за плечи и притягиваю к себе. Лиа не всегда принимает объятия, но сегодня утыкается лицом мне в плечо и что-то бормочет.

– Чего? – Я легонько толкаю ее локтем.

Но она только качает головой и вздыхает.

В полночь Лиа высаживает нас всех у дома Ника, и до моего отсюда идти еще минут семь. Свет в домах уже не горит, но улицы по-прежнему подсвечены оранжевыми огоньками. Под ногами – раздавленные тыквы, с веток свисает туалетная бумага. Да, обычно Шейди-Крик похож на волшебное королевство, но когда в Хэллоуин кончаются конфеты – начинаются война и беспорядки. По крайней мере в моем районе.

На улице прохладно и непривычно тихо, и, если бы не Эбби, мне пришлось бы затопить тишину музыкой. Кажется, будто мы единственные выжившие после зомби-апокалипсиса. Чудо-женщина и дементор-гей. Плохой прогноз для выживания видов.

Мы сворачиваем с улицы Ника. Я мог бы проделать этот путь с закрытыми глазами.

– Ладно, у меня вопрос, – начинает Эбби.

– Гмм?

– Мартин рассказал мне кое-что, пока ты был в уборной.

Внутри у меня все холодеет.

– Ага? – выдавливаю я.

– И, эмм, может, я чего-то не поняла, но он говорил про танцы и упомянул их раза три.

– Он пригласил тебя?

– Нет, но как будто… мне показалось, что он как будто пытался.

Мартин Эддисон. Джентльмен хренов. Но, матерь божья, как я рад, что он ничего ей не рассказал!

– Я так понимаю, у него не получилось.

Эбби прикусывает губу и улыбается.

– Он отличный парень.

– Ага.

– Но я уже согласилась пойти с Тайем Алленом. Еще две недели назад.

– Серьезно? Почему я этого не знал?

– Прости, мне что, надо было объявить об этом на «Тамблере»? – усмехается она. – В общем, я тут подумала, может, ты намекнешь Мартину, что я занята? Вы же дружите? Просто было бы проще, если бы он не приглашал меня, понимаешь?

– Э-э, ладно, я постараюсь.

– А ты как? Все еще бойкотируешь?

– Естественно.

Мы с Лией и Ником считаем, что хоумкаминг[15] – невероятно убогое событие, и пропускаем его каждый год.

– Ты мог бы пригласить Лию. – Эбби искоса смотрит на меня со странным, изучающим выражением лица. Я чувствую, как во мне поднимается хохот.

– Думаешь, мне нравится Лиа?

– Не знаю. – Эбби улыбается и пожимает плечами. – Вы так мило сегодня смотрелись.

– Я и Лиа? – переспрашиваю я.

Но я гей. ГЕЙ. Ге-е-е-е-е-е-е-еййййй. Господи, надо просто рассказать ей. Представляю ее реакцию: круглые глаза, отвисшая челюсть.

М-да. Наверно, не сегодня.

– Слушай, – смотрю я на нее искоса, – теоретически, тебе мог бы понравиться Мартин?

– Мартин Эддисон? Хм. А почему ты спрашиваешь?

– Да просто. Не знаю. Он хороший парень. Наверное. – Голос у меня тоненький и высокий. Как у Волан-де-Морта. Поверить не могу, что произношу эти слова.

– О-о-о, так мило, что вы дружите.

Даже не знаю, что тут сказать.

Когда мы заходим домой, мама ждет нас на кухне, и я морально готовлюсь к встрече. Дело в том, что моя мама – детский психолог. И это очень заметно.

– Ну-ка, ребята, расскажите, как ваша вечеринка?

Ну вот, началось. Было клево, мам. Хорошо, что у Гаррета столько выпивки. Да серьезно, блин.

У Эбби выходит лучше: она начинает детально описывать все костюмы, пока мама несет нам огромную тарелку с закусками. По маме видно, что она уже клюет носом, ведь они с папой ложатся часов в десять вечера. Но я знал, что сегодня она не пойдет спать, пока мы не вернемся. Она никогда не упускает возможность побыть клевой мамой.

– А еще Ник играл на гитаре, – добавляет Эбби.

– Ник – очень талантливый парень, – кивает мама.

– Знаю-знаю, – улыбается Эбби. – Все девчонки по нему сохнут.

– Вот почему я советую Саймону тоже научиться гитаре. Его сестра раньше играла.

– Я – спать, – говорю я. – Эбби, тебе что-нибудь нужно?

Мама размещает Эбби в комнате Элис, что очень смешно, учитывая, что Ник лет десять ночевал на полу в моей спальне.

Только у себя я наконец могу расслабиться. Бибер уже заснул у изножья моей кровати в гнезде из джинсов и толстовок. Костюм дементора кучей падает на пол. Хотя целился я в корзину. Я до смешного неспортивен.

Лежу на кровати, но под одеяло не залезаю. Терпеть не могу сбивать простыни зазря. Знаю, абсурдно: я аккуратно застилаю постель каждый день, хотя в остальном моя комната – адский пейзаж из бумаг, грязного белья и книг. Иногда мне кажется, что моя кровать – спасательная шлюпка в море этого беспорядка.

Я надеваю наушники. У нас с Норой общая стена, поэтому мне нельзя слушать музыку через динамики, когда она ложится спать.

Нужно что-то привычное. Эллиотт Смит.

Но я не могу уснуть и все еще чувствую себя взбудораженным после вечеринки. По-моему, было прикольно. Хотя мне особо не с чем сравнивать. Трудно поверить, что я пил пиво. Знаю, ужасно убого думать так об одном-единственном пиве. Гаррет и другие соккеристы наверняка сказали бы, что останавливаться на одном – просто смешно. Но я – не они.