– Ага, – без колебаний подтвердила я, хотя услышала этот план впервые. Я смотрела, как Каро осторожно стягивает нашу картину со стола и берет ее за раму на обратной стороне листа.

– Поможешь мне донести до маминой машины? – спросила она. – Мы тебя подвезем, чтоб ты не мучилась в переполненном автобусе, только захвати мой рюкзак.

Я последовала за ней на парковку, где она направилась прямиком к компактному белому седану.

– Привет, мам, – сказала она, влезая на переднее сиденье. – Это Ли. Ее нужно подбросить до дома. Она живет в Ларчмонте, прямо у поворота.

Я бросила сумки в багажник.

– Откуда ты знаешь?

Ее мама фыркнула.

– Каро всегда в курсе, где живут барышни. Приятно познакомиться, Ли. Мэл.

Каро приподняла голову, закатила глаза и сказала:

– Моя мать убеждена, что я флиртую с каждой девушкой, которая встречается мне на пути. Это не так. – Она обернулась, чтобы посмотреть, не размазались ли краски на нашей картине. – Просто мы живем в одном районе. А ты – всего в нескольких домах от Чеслин.

Я напрягла память.

– Кого?

– Ты не знаешь Морган Чеслин? Она переехала на твою улицу пару лет назад.

– Чеслин ходит в «Стюарт», – добавила Мэл.

– Тогда понятно. – Я с трудом помнила своих одноклассников, не говоря уже о ребятах из других школ, тем более частных.

– Ничего, если Ли придет к нам на выходные, чтобы закончить картину? – обратилась к маме Каро.

– Конечно, – ответила Мэл и подмигнула мне в зеркало заднего вида.

Каро, заметив, издала стон раздражения.

– Мам, вообще-то мы не собираемся там обжиматься.

Мэл наигранно пожала плечами:

– Я ничего такого и не говорила!

Они высадили меня и уже начали выезжать обратно на главную дорогу – Каро закатила напоследок глаза, – когда я поняла, что входная дверь заперта на главный замок.

Насколько мне было известно, на этот замок мы дверь никогда не запирали, и у меня даже ключа от него не было. Ведомая каким-то инстинктом, я почувствовала, что должна произвести показной «осмотр» карманов и рюкзака. Мэл остановила машину на середине улицы – они с Каро за мной наблюдали. Я развернулась и, пожав плечами, помахала в надежде, что они воспримут это как сигнал и двинутся дальше, а мама наконец услышит звонок и откроет дверь, – и тогда Мэл и Каро, уезжая, все-таки увидят, что я, как нормальный человек, спокойно захожу к себе домой.

Но никто не открывал. Изнутри не доносилось ни звука. Я постучала громче, а когда реакции не последовало, несколько раз сильно пнула дверь ногой.

– Дома никого? – спросила Мэл. – Ты можешь подождать у нас, если у тебя нет ключей.

– Нет, мама должна быть дома. – Я выдавила из себя нервный смешок.

– У вас есть другой вход?

– Да, сзади, – ответила я, – но там обычно закрыто…

Я хотела, чтобы они уехали, но Мэл настояла на том, чтобы остаться и подождать, пока я проверю задние двери.

Они оказались незаперты. Только я успела широко их раздвинуть, как увидела маму – на плитке кухонного пола, свернутую в клубок, маленькую и беззащитную.

– Мама! – Я подбежала к ней, прокручивая в голове самые страшные сценарии, и к горлу подкатила тошнота.

Мне удалось привести ее в чувство, но она казалась страшно потерянной и вялой. Пока я пыталась понять, что произошло, в груди все колотилось. Сердечный приступ? Обморок?

– Что случилось? – спросила я. – Ты в порядке?

Она не ответила.

– Кто это? – Щурясь, она стала вглядываться в Мэл и Каро; они выбежали из машины и зашли в дом, когда услышали мой крик.

– Они подвезли меня, – ответила я.

– Может, позвонить кому-нибудь? – предложила Мэл. Только спустя пару секунд я поняла, что под «кем-то» она, скорее всего, имела в виду 911.

– Нет, – сказала мама. – Я в порядке. Все нормально.

Казалось, прошла тысяча лет, прежде чем Мэл и Каро наконец ушли. Я не могла даже смотреть на них – стыд спиралью закручивался внутри, разгорался малиновым и полыхал так, как полыхает гнев.

Оставшись с мамой вдвоем, я, как сокол, наблюдала за каждым ее движением: как тряслись ее руки, когда она потянулась за сковородой, как медленно и неуверенно она передвигалась.

На меня навалился очередной груз. Почему она оказалась на полу без сознания?

– Папин самолет скоро приземлится, – сказала мама позже, когда более-менее оправилась от произошедшего. – Не нужно беспокоить его, – добавила она, слабо улыбнувшись.

Я долго размышляла над ее словами. Она говорила о том, что не стоит рассказывать папе, как я не могла попасть в дом, как нашла ее на холодном кухонном полу. То, как она это произнесла, меня задело. Не нужно беспокоить его. А что насчет меня? Моего беспокойства?

Мое волнение росло, как коралловый шар, который бледнеет с каждой новой порцией воздуха, раздувающего его брюхо; росло до тех пор, пока не стало почти прозрачным, чуть ярче едва заметной тени, но все-таки – оно было со мной всегда, везде.

– Вот, – произносит Фэн, – магазин, где я купила выпечку.

Уайпо прикасается к моему локтю и указывает на полку.

– Ni mama zui xihuan, – говорит она мне. Самые любимые у твоей мамы.

Я нахожу глазами ряд, на который она показывает, и сразу узнаю danhuang su.

– Yiqian, – начинает Уайпо. В прошлом. Это все, что мне удается уловить. Ее взгляд напряжен и пронзителен. Она говорит что-то важное, но я не понимаю ни слова.

Фэн спешит перевести еще до того, как я успеваю обратиться за помощью.

– Попо говорит, что много лет назад этой пекарней владела другая семья. Твоя мать любила ее больше всех, потому что здесь были самые лучшие danhuang su – это такие круглые…

– Я знаю, что это, – прерываю ее я; мой голос звучит довольно резко.

– А. Хорошо. – Фэн принимается сцеплять и расцеплять пальцы. – Твоя мама их делала?

– Ага. Я любила наблюдать, как она готовит, – отвечаю я тихо и внезапно теряюсь в индантреновом синем под тяжким грузом воспоминаний.

Мама лепит пирожки из теста, бледные, покрытые мукой. Зачерпывает горстки фасолевой пасты. Помещает в середину красной массы соленые желтки – маленькие капельки солнечного света.

Каждый раз, когда она откидывала со лба прядку волос, у нее на виске оставался след от муки, похожий на летящую комету. В конце она смазывала каждый пирожок сырым яйцом и посыпала темными семенами – искорками черного кунжута.

Нас окружают полки с подносами выпечки. Что бы выбрала мама? Желтые тарты? Пухлые булочки? Необычные рулеты с вмешанными в тесто кукурузой и луком?

Фэн шумно выдыхает – это действует мне на нервы.

– Как же изумительно здесь пахнет! Я могу стоять и вдыхать этот аромат вечно.

Она указывает на поднос с булочками в форме головы панды.

– Смотри, какие милые! Ушки, наверное, из шоколада. Мне нравится, что эта выпечка не очень сладкая. Вкус не такой яркий…

Она не замолкала с самого завтрака; я задыхалась от ее беспрерывных комментариев, а ритм ее голоса вызывал боль в висках.

Я пытаюсь отгородиться от нее и просто подумать.

Тот факт, что когда-то это был мамин любимый магазин, явно не случаен. Но почему у них на логотипе красная птица?

– Птица – это новый логотип, – говорит Фэн, и я подпрыгиваю на месте. – Появился пару недель назад. Раньше был месяц – а теперь круг, то есть полная луна.

Волоски на загривке встают дыбом.

– Почему его поменяли?

– Я спрашивала у хозяйки пару дней назад. Она сказала, что всегда любила птиц, а в последнее время несколько раз видела красную птицу над городом и решила, что это к удаче.

Птица. Моя мать. Значит, другие тоже ее видели.

Сердце наполняется надеждой цвета сырой сиены. Я знала, что нужно приехать сюда. Знала, что найду ее.

Если та женщина заметила птицу в небе над городом, значит, нам нужно отправиться куда-то, откуда открывается хороший вид. Я должна увидеть все сама.